МАВР (споткнувшись, чертыхаясь). Проклятье! (Морщится.) Какого лешего вы положили у порога полено?! (Прикусывает нижнюю губу, а потом верхнюю).
ДЕЗДЕМОНА (хохочет со слезами на глазах). Это не полено, это обломок моей жизни… (С надрывом.) Что вы знаете о жизни? Обо мне? О них? Обо всех? Что есть жизнь? Зачем мы живем? Для чего? (Рыдает, смеется.) Не молчите же! Когда вы молчите, то напоминаете моего четвертого мужа — он работал в зоопарке подрезателем крыльев у птиц… (Грустно.) Для чего вы явились в столь поздний час?
МАВР (поправляет галстук). Вы… своим пением… (Поправляет пиджак.) Не даете спать всему санаторию! (Поправляет брюки.)
ДЕЗДЕМОНА (мечтательно). Разве в такую ночь можно спать? (Порывисто.) Всмотритесь, вслушайтесь, внюхайтесь! Взгляните на небо, на звезды, на Млечный путь… Вполне вероятно, там тоже обитают разумные старики, которые тоже мучаются, тоскуют по-чеховско-арбузовски… Мой седьмой муж был астрономом. Каждый раз, когда я у него спрашивала, почему он не ночевал дома, он отвечал, что сидел у телескопа в обсерватории…
МАВР (передергиваясь). Перестаньте, перестаньте нести этот вздор! Мне надоели ваши сказки старого Арбата! Замолчите! Или я не знаю, что с вами сделаю!
ДЕЗДЕМОНА. О-о, воображаю! Вы исключите меня из санатория без права восстановления и без возврата денег! Как страшно!..
МАВР. Я задушу вас!
ДЕЗДЕМОНА (брезгливо). Оставьте. Разве вы способны на решительный шаг? Мой одиннадцатый муж был драматургом. Он писал мелодрамы. И однажды…
МАВР. Не могу больше! (Душит ее, но внезапно хватается за сердце и оседает на пол).
ДЕЗДЕМОНА (философски). Вот видите, я же говорила: в вашем возрасте нельзя слишком напрягаться. Мой бедный, бедный Маврат!.. Ну, да ничего: завтра я уеду, и все будет кончено.
МАВР. Вы… разве уже завтра? Но послушайте… я без вас не смогу… без этих ваших жестоких игр… Вы хоть понимаете это?
ДЕЗДЕМОНА. Понимаю. Но поймет ли нас зритель?
МАВР. Поймет! У нас самый понимающий зритель на свете!..
УБИЙЦА
ОТЕЛЛО (трясет платком). Дездемона, это что такое?
ДЕЗДЕМОНА. А?
ОТЕЛЛО. Я говорю: Дездемона, это что такое?
ДЕЗДЕМОНА. Что?
ОТЕЛЛО. Вот это, говорю, что такое?
ДЕЗДЕМОНА. Где?
ОТЕЛЛО. Вот это, вот это, вот это!
ДЕЗДЕМОНА. Ах, Отелло, не говорите загадками! У вас что-нибудь случилось, да? Не скрывайте, я вижу: что-то случилось!
ОТЕЛЛО. Да! Но не у меня, а у вас! Вы мне изменили — с Кассио!
ДЕЗДЕМОНА. Это платок.
ОТЕЛЛО. Вы о чем? Вы о чем?
ДЕЗДЕМОНА. Я не понимаю: если вы спрашиваете, то я буду отвечать, а если нет, то можете идти.
ОТЕЛЛО. А Кассио?
ДЕЗДЕМОНА. Ну, вы шутник! Ворвался посреди ночи в спальню и шутит!
ОТЕЛЛО. Молчать! Говорите по существу! Вы находились с ним в любовной связи?
ДЕЗДЕМОНА. Связи?
ОТЕЛЛО. Связи.
ДЕЗДЕМОНА. Или связи?
ОТЕЛЛО. Связи.
ДЕЗДЕМОНА. Или связи? Как правильно? Почему вы меня хотите запутать? Зачем вам это нужно?
ОТЕЛЛО. Вы подарили Кассио платок! Да? Или нет?
ДЕЗДЕМОНА. Да. Или нет?
ОТЕЛЛО. Отвечайте! Что у вас было до того?
ДЕЗДЕМОНА. До того или после?
ОТЕЛЛО. До того, до того, до того!
ДЕЗДЕМОНА. Отелло, вы убийца.
ОТЕЛЛО. Я не убийца, я Аваз. Грузин. Или нет — я кассир. Моя фамилия Сидоров.
ДЕЗДЕМОНА. Правильно. Так и говорите. Если спросят.
ОТЕЛЛО. Кто спросит?
ДЕЗДЕМОНА. Кто надо. «Нет, не был, не имел, не привлекался, тридцать шесть и шесть, по утрам прозрачная».
ОТЕЛЛО. Стоп! У меня что-то с головой…
ДЕЗДЕМОНА. Идите. И молитесь на ночь. По-одесски. Чтобы всем было весело. (В публику.) Ребята, давайте жить весело?!
МАСКА, Я ТЕБЯ ЗНАЮ!
«Карнавальная ночь»… Этот фильм Эльдара Рязанова уже стал классикой советской кинокомедии. Словно к старым знакомым, относимся мы к Серафиму Ивановичу Огурцову, Лене Крыловой, Грише Кольцову, отлично помним кульминационную сцену картины: в разгар новогоднего праздника Огурцов хочет прочитать скучный доклад, но Лена и Гриша, позвав на помощь фокусника, похищают у директора Лома культуры тезисы и подкладывают в карман его пиджака живого голубя…
Попробуем теперь нафантазировать, как эту сцену из «Карнавальной ночи» поставили бы и сняли некоторые другие известные наши кинорежиссеры.
ЛЕОНИД ГАЙДАЙ
За кулисы вбегает Гриша, три раза обегает вокруг бутафорского терема, ударяется о него лбом, отскакивает и делает сальто-мортале. К нему подбегает Лена Крылова.
— Что с тобой? — спрашивает она и подпрыгивает.
— Скорее! — отвечает Гриша и подпрыгивает тоже. — Огурцов хочет пробраться к гостям, чтобы сделать доклад. Его надо остановить!
Лена с Гришей подпрыгивают вместе и бегут Огурцову наперерез. Увидев их, Серафим Иванович, в свою очередь, подпрыгивает и принимается удирать. По пути он перемахивает через несколько стульев, проламывается сквозь фанерный терем, кидает в своих преследователей предметами сервировки новогоднего стола. Бутылка шампанского попадает Грише в лоб, и у него моментально вскакивает шишка величиной с тыкву. Гриша крутит флик-фляк и валится без чувств. Огурцов хлопает от радости в ладоши, но не тут-то было: Лена срывает со стены огнетушитель, бьет им об пол и направляет пенную струю в Серафима Ивановича. С директора Дома культуры под напором пены смываются очки, парик, галстук, пиджак и брюки. В одних мокрых трусах, зажав во рту текст доклада, Огурцов начинает карабкаться по занавесу на колосники. Однако в это время Гриша, придя в сознание, подпрыгивает выше обычного, хватается за трос, на котором висит занавес, и перепиливает его Лениной пилочкой для ногтей. Огурцов, падая, делает головокружительный пируэт и перелетает с занавеса на елку. Усевшись на ветке, он принимается швырять в Лену и Гришу елочными игрушками. Игрушки взрываются, как гранаты. И все же Лене удается доползти по-пластунски до электрощитка и включить гирлянду на елке. Огурцов оказывается под током, его трясет, он падает вниз, пробивает головой сцену, застревает в досках и уморительно дрыгает волосатыми ногами. Лена и Гриша в уморительно порванных костюмах прыгают со сцены и весело чокаются с гостями. Все оказываются до того чокнутыми, что просто животики надорвешь.
АНДРЕЙ ТАРКОВСКИЙ
Большой серый глаз. Очень большой — во весь экран. Очень серый — до безобразия, до неприличия. Серый, блеклый, ординарный. Банальный тусклей глаз. Он символизирует мировую банальность.
Глаз устремлен в зрительный зал. Он рассматривает зрителей. А.зрители рассматривают его. Три минуты, пять, двадцать… Глаз не мигает. Зрачок его туманен. Нижнее веко подрагивает. Это глаз Огурцова.
Директор Дома культуры шепчет:
— Товарищи… прежде всего… разрешите… поздравить… и пожелать… — сухой серый язык прилипает к серому нёбу (крупно!).
И сразу — пестрые краски карнавала, водоворот юбок, ливень конфетти, горы праздничных бутербродов с колбасой. Трехрядки, присядки и калядки. Кто-то кому-то весело дает в ухо. Это праздник жизни.
В проеме фанерного терема стоит Огурцов. У него серые глаза, серый костюм, серое лицо. Он весь примитивен и сер. Серое пятно на разноцветной палитре.
— Позвольте, — жалобно лепечет директор Дома культуры, — коротко познакомить вас с некоторыми цифрами… — вытаскивает из кармана четки, кадило, псалтырь. — Что это?
Люди смеются над Огурцовым. Крупно: улыбающиеся рты. скалящиеся зубы. Огурцов пятится, падает, плачет. Слезы текут из его серых глаз…
Торжествующий набат вечно молодых старинных колоколов. Задорное ржание сильных лошадей и сильных людей.
СЕРГЕЙ ГЕРАСИМОВ
Зал Дома культуры. Столики. За ними сидят гости — люди самых различных профессий: журналисты и архитекторы, начальники, подчиненные, дочки-матери, — но, несмотря на это, все в равной степени философы. На сцену выходит директор Дома культуры — молодой кудрявый мужчина с горящими энтузиазмом глазами. Его играет Николай Еременко-младший, причем, как всегда, без грима.
— Товарищи, — говорит он, непринужденно присаживаясь за первый попавшийся столик. — Прежде всего разрешите вас поздравить с Новым годом и пожелать вам, как говорится, любить человека! Позвольте мне также познакомить вас с тем, как обстоит дело проведения новогодних торжеств не у нас, а на родине Жюльена Сореля. Мы подготовили документальный сюжет, и это, так сказать… — достает из кармана ролик.
Свет гаснет, на экране мелькают кадры: Триумфальная арка в Париже, около нее — большая рождественская елка, а рядом — большая группа ведущих советских кинематографистов вместе с Ани Жирардо, Мирей Матье и Луи де Фюнесом. Все о чем-то возбужденно говорят. Свет вспыхивает.
— Вы видите, — столь же подкупающе органично продолжает директор, — у них там на эту тему тоже идут бурные дискуссии. Давайте поговорим и мы…
Возникает диспут — серии на три, на четыре: как любить новогодний праздник и в то же время не истреблять елки, особенно у озера? Одни считают, что елки надо рубить обязательно, ибо в этом выражается борение и одоление человеком природы. Другие возражают: счастье людское в спокойствии, а значит, не надо ничего в природе нарушать. Все обрывается на самом неожиданном месте — предоставляя, как обычно, остальное додумать зрителю. А чего не поймет зритель, ему подскажет в прессе восторженная критика.
ДА ЗДРАВСТВУЕТ МАРУСЯ!
Действующие лица:
ЕРМИЛОВ — командир объединенного штаба строительных отрядов института.
ЛЮЛИН — командир сибирского ССО.
МАРУСЯ РЕСНИЦЫНА — комиссар.
АЛЕКСЕЕНКО — вольноопределяющийся студент.