— Ну и? — напомнил я, полностью взяв инициативу в свои руки.
— Поосторожнее со словами, юноша, — осадил меня каппадоцо, — у него на столе всегда стояла чаша из эльфийского черепа на золотой ножке, но после того, как он заперся в лаборатории, череп пропал.
— И где он может быть теперь?
— Мы проследили несколько маршрутов, которыми Меркурио покидает лабораторию, уходя в Бездну. Один ведет в его кабинет, другой — непосредственно на улицы, думаю, он использует его для того, что выходить на охоту, а вот третий… Он оканчивается в Чудном закутке поблизости от аптеки Галады.
— Галады, а что ты насчет тремер только что говорил? — оживился Вильгельм. — Малкавиане, говоришь, да?
— Это не ко мне, к тремере обратился Меркурио, да и не думаю, что он обратился к тремере, чтобы сохранить ключ от своей лаборатории, скорее, просто имел с ними дело. Исследования в магии крови — это их специализация, как не крути.
Покуда мой спутник и серолицый каппадоцо препирались, рассуждая о том мог ли пресловутый Меркурио двинуться на своих исследованиях настолько, что обратился к тремере, или все же нет, я подошел, что получше рассмотреть дверь, преграждающую нам путь. Когда сделал пару шагов к ней мне показалось, что она затянута словно туманной дымкой, не дававшей как следует разглядеть узор, однако что-то в нем очень заинтересовало меня. Я уже протянул руку, чтобы коснуться, как вдруг по кисти кто-то ударил с такой силой, что я невольно вскрикнул от резкой боли.
— Жить надоело, малкавианин баалов! — рявкнул Вильгельм. — Осиновый кол тебе в глотку. Тут столько силы, что нас всех по Кралову размазало бы тонким слоем.
— Погоди ты, — отмахнулся я, ухватив, наконец, идею за хвост, — смотри, на узоре все черепа да кости, а вот тут, — я указал на одну деталь затейливого узора, держа однако руку, как можно дальше от самой двери, — не череп, а именно голова. Голова трупа.
— Мертвая голова, — усмехнулся каппадоцо, — да твой приятель еще умнее, чем кажется.
— Это у нас клановое, — бросил Вильгельм, прищурившись вглядываясь в узор. — И что ты предлагаешь, Кристоф?
— Нажать, — пожал плечами я, — если это, действительно, ключ.
— В этом-то и весь вопрос, о записках Меркурио я уже упоминал.
— Есть только один способ проверить, — бросил я.
— И кто из нас будет изображать из себя малкавианина? — поинтересовался каппадоцо.
— Разницы особой нет, — пожал плечами Вильгельм.
— Ну тогда. — Я ткнул пальцем в пресловутую мертвую голову.
Ни мой спутник, ни серолицый не успели меня остановить, лишь через несколько мгновений после того, как дымка рассеялась, а дверь начала сама собой открываться, оба разразились целым потоком разнообразных ругательств на самых различных языках, но неизменной направленный в мой адрес. И что самое интересное, я понимал их все, хотя многие они произносили на таких языках и наречиях, о каких я и слыхом не слыхивал. Однако раздумывать над этим было некогда, ибо дверь открылась и нашим взорам предстала лаборатория Меркурио.
Это было поистине отвратительное зрелище. Столы, более всего напоминающие пыточные, с останками человеческих и вампирьих тел, никто не подавал каких-либо признаков жизни, в том числе и той, какой живем мы. Колбы, реторты и прочий алхимический инвентарь, наполненный кровью и другими, неизвестными мне жидкостями, которые переливались из одних емкостей в другие, смешиваясь и обращаясь в другие. Итак до бесконечности. Опыты здесь, похоже, не прекращались ни на минуту.
И посреди всего этого кошмара стоял вампир в длинной мантии, точнее это была ряса, какие носят большинство каппадоцо, только с капюшоном, откинутым на спину, и короткими рукавами.
— Кто это заявился ко мне? — Голос у Меркурио был визгливый и до крайности неприятный. — О, это ты, Кристиан, уже с бруджа объединился.
— А ты более похож на тремере, чем на одного из нас, — бросил в ответ серолицый, который был практически моим тезкой.
— Оставь, мой Сир, наш глава, Маркониус начинал с того же, — он обвел руками свою лабораторию, — и в итоге создал нас.
— Однако он тут же запретил все подобные опыты, — напомнил Кристиан.
— Потому что боялся пойти дальше.
Они препирались совершенно не обращая внимания на наше присутствие, я уж было хотел встрять, когда Вильгельм остановил меня выразительным взглядом. Он был не прочь узнать некоторые секреты клана Каппадоцо.
— Дальше вполне может быть грань.
— А что лежит там, за этой гранью? — проникновенным голосом поинтересовался Меркурио. — Что там, что отделяет нас от смертных, почему все так боятся и ненавидят Патриархов? Вампиры для вампиров — убийцы в мире убийц, бааловы дети в полном смысле этого слова.
— Ты жалкий трусишка, Меркурио, — рассмеялся Кристиан, — боишься быть тем, кто ты есть. Хочешь избыть в себе всю человечность, издеваясь над людьми, приблизиться к Патриархам. Ты просто смешон и жалок, не более того. Я здесь, чтобы огласить тебе приговор главы нашего клана, нашего с тобой Сира. — Он сделал выразительную паузу. — Бессрочный торпор.
Он выбросил вперед правую руку настолько быстро, что я заметил лишь тень его движения. Меркурио задергался и осел на пол, не рассыпавшись против моих ожиданий в прах. Кристиан подошел к нему и с легкостью закинул на плечо, как мешок.
— Где-то здесь лежат Запаси Троиля, — бросил он нам на прощанье, — поищите их в этом бардаке, а потом сожгите эту лабораторию. Это моя личная просьба. — И вышел.
Я проводил его взглядом, а Вильгельм уже принялся рыться в свитках, толстым ковром устилавших столы и полки лаборатории Меркурио, он безжалостно сбрасывал их на пол, топтал ногами, совершенно не обращая внимания на то, что это — суть сборник мудрости, накопленной людьми и, скорее всего, не только за многие и многие века. Покачав головой и подивившись этакому варварству я начал собирать свитки, пряча их в сумку, подобранную тут же. Я набил ее почти под завязку, когда Вильгельм остановился и принялся изучать стопку каких-то бумаг, испятнанных бурыми пятнами.
— Вот они, Кристоф, — сказал он, — Записи Троиля. Ты огнива с собой не захватил? Нет. Жаль. Подпалим этот гадючник вон от той горелки. Отойди подальше.
Он с размаху ударил ногой по здоровенной конструкции, состоящей из переплетения разнообразных стеклянных и серебряных трубок, под которой была установлена небольшая горелка, совершенно не чадившая. Это удивило меня — я не увидел таких даже при королевских дворах; но когда она полыхнула синим пламенем, а меня обдало такой волной жара, что затрещали волосы, я рванулся прочь, едва не вышибив плечом дверь. Вильгельм выскочил следом, на лице его было написано крайнее удивление, делавшее его простецкую физиономию до невозможности смешной, однако в взгляде, брошенном им на меня, горело такое столь явное предупреждение, что смеяться мгновенно расхотелось.
— Сильно, — буркнул он, стирая с лица копоть, — Кристиан был прав, этот Меркурио, действительно, ближе к тремере, нежели каппадоцо. Вон как с огнем балуется. А что это у тебя за сумка? — поинтересовался он.
— Те свитки, что ты швырял на пол, — объяснил я, — я подбирал их и прятал сюда. Как можно столь варварски относиться к ним?
— Я и есть варвар, — усмехнулся Вильгельм, — по крайней мере, так нас звали энеанцы. Ты думал, что я мейсенец или билефелец, но малость постарше. Я — мейс, из тех, что громили некогда империю, разлагавшуюся словно несвежий труп.
— Это сколько же тебе лет? — непроизвольно спросил я.
— До того, как Екатерина дала мне Становление было двадцать пять, — задумчиво протянул Вильгельм. — Это было аккурат в год падения Феррары, считай дальше сам. А вообще, особого значения это не имеет, потому что время останавливается для нас после того, как мы проходим Становление.
Из-за двери лаборатории вырвались языки пламени и мы поспешили убраться подальше.
Дорога назад не заняла много времени, хотя и пришлось попетлять по коридорам монастыря. Когда мы выбрались на поверхность, небо на востоке посерело, из-за горизонта показались первые лучи солнца. Я невольно сморщился и потер лицо, все открытые участки кожи тут же начали жутко зудеть.
— Это наша плата, — бросил Вильгельм, шагая по просыпающимся улицам Кралова. — Солнце жжет нас, хоть и не убивает мгновенно, как легенды, но ожоги от него могут быть весьма болезненны, а иногда — смертельны. Особенно для новообращенных, вроде тебя.
Какой-то сонный краловчанин налетел на меня и выругался на своем языке, я понял каждое слово. Это напомнило мне кое о чем.
— Я раньше говорил только на родном адрандском и немного — энеанском, — спросил я, — а теперь понимаю все, что говорят. Богемский диалект, тот язык, на котором ругались вы с Кристианом, когда я открыл дверь. Откуда все это?
— Еще одно положительное качество Становления, — пожал плечами Вильгельм. — Ты испил крови Екатерины, а она говорит на нескольких тысячах языков, ты причастился этих знаний, писать, конечно, ты на них не сможешь, зато понимать и говорить, сколько угодно. Если ты не заметил, Кристиан с Меркурио разговаривали на архаичном мейсенском, какой был в ходу еще в империи Каролуса Властителя.
Не самое плохое качество, что и говорить, но не стоит того, чтобы быть проклятым, вечно зависимым от чужой крови и живущего в моем теле Зверя, который в любой миг может взять надо мной верх, обратив в ненасытного монстра, уничтожающего все живое до чего сумеет дотянуться. Это знание я также почерпнул из крови Екатерины Мудрой, неоткуда больше.
— Слушай, ты ведь тогда зашел к Вельку посреди ночи, а он даже не удивился. По ночам людям спать положено, — усмехнулся я.
— Мы платим ему за подобные ночные визиты, — пожал плечами Вильгельм, — каждый хочет срубить легких деньжат. А народ здесь не очень-то набожный.
— Интересно, — покачал головой я, — на обе стороны работает, выходит, мастер кузнец. И мне доспех подгонял для борьбы с вами, и вам оружие ковал.
— Не забывай, что ты пошел воевать с чимисками, а это — нам на руку.