– Ну а что вы скажете обо мне? – требовательно спросила она. – Я тоже совершаю преступление?
– Не знаю. Не умею читать ваши мысли. – Он сделал паузу, и Фоска снова испытала раздражающий трепет. – Вы же имеете в виду преступления против государства. Вы же не обычная шлюха. Они ограничатся тем, что прочтут вам строгую лекцию, как должна вести себя венецианская дама, и отправят домой. Вы же принадлежите к их кругу?
– Иногда они сажают заблудших жен под домашний арест на три недели, – сказала Фоска. – Какая тоска! Подобное наказание я возненавидела бы больше, чем тюремное заключение. Чем же заниматься дома?
– Присматривать за мужем. Ухаживать за детьми, – предположил Раф.
– У меня их нет, – заметила она жестко. Они плыли молча. Гондола слегка покачивалась, и они касались друг друга плечами. Он казался ей огромным, значительно крупнее ее обожателей.
– Мы приближаемся к Моло, – сказал он. – Ваши друзья вот-вот догонят нас. Если только вы не захотите посмотреть гетто.
– Гетто? – Фоска вообразила огромное, напоминающее монастырь здание, по которому бродили не монахи, а смешно одетые евреи.
– Там я живу, – разъяснил Раф. – Вам, быть может, будет интересно посмотреть, как живут люди, которым не повезло родиться в палаццо. Вам бояться нечего. Мы, евреи, уже давно отказались от жертвоприношений. Но если вы боитесь…
– Я не боюсь.
– Нет, все-таки не стоит. Христианам разрешено заходить в гетто только в дневное время, и то, если надо заключить какие-то сделки. Я лучше высажу вас на Моло. Ведь вы будете не в восторге провести три недели под домашним арестом.
– Они не осмелятся так поступить со мной! – решительно сказала Фоска. – Мне все-таки хочется, синьор, познакомиться с вашим гетто. Я женщина довольно любознательная. Как-то я знала одного еврея, портного. Его выслали прочь только за то, что он мне подходил как мастер… Можете представить? – Она издала короткий озлобленный смешок.
– Да, – мрачно заметил Раф. – Могу. Гондольер высадил их в конце канала Реджио. Раф знаками приказал Фоске молчать и направился к большим решетчатым воротам со спящим часовым. Затем он провел ее вдоль извилистых стен к тайному ходу, которым пользовались потаскухи.
Они прошли низом его дома и вышли на площадь в центре Старого гетто. В данный момент на ней не было никого, кроме собаки, с фырканьем возившейся у колодца. Вдоль стен валялись груды отбросов. В некоторых домах сквозь щели закрытых ставень пробивался свет. Но звуков жизни Фоска не услышала.
Гнетущая атмосфера подавила ее. Когда евреям запретили расширять свои поселения за стены гетто, они прибегли к единственному выходу – стали надстраивать этажи. Теперь эти постройки опасно нависали над площадью, затмевая лунный свет. Переплетения веревок с выстиранным бельем, казалось, вот-вот упадут им на голову.
– Но это же просто дома! – воскликнула Фоска.
– А вы что ожидали увидеть: тюрьму за высокими стенами? Здесь есть и это. Вот та – моя. – Раф показал на дом, через который они прошли. Фоска смутилась – лачуга была даже хуже остальных – высокая и узкая, с облупившейся штукатуркой, выстроенная из гнилых бревен. – В прошлом здесь жило десять семей, как кролики в клетке, – сказал ей Раф. – Потом времена ухудшились.
Население гетто сократилось. После смерти моего деда право на всю постройку перешло ко мне. Но я не купил ее. У меня нет средств. Зато я могу платить сумасшедшую ренту моему хозяину-христианину.
Раф взял Фоску под руку и провел к крошечной лестничке, ведущей на верхние этажи. Фоска инстинктивно подалась назад. Воняло гниющими отбросами, слышалась возня крыс. Ей хотелось броситься прочь от этого ужасного места и этого человека. Он был хуже простолюдина – грубый и грязный.
– Я не могу здесь больше оставаться, – сказала она. – Уже поздно. Мне нужно возвращаться. Они будут волноваться, что со мной случилось.
– Синьора боится, что большой, плохой еврей съест ее, – с легкой издевкой сказал Раф. – Идемте. Не бойтесь. Сейчас будет самое интересное.
Раф распахнул толчком дверь наверху и ввел Фоску в комнату. В камине еще не погасли несколько тлеющих углей. Он взял свечу из стоявшего на столе подсвечника, зажег ее, а от нее и несколько других. Комната озарилась теплым светом. Фоска непроизвольно открыла рот от удивления.
В отличие от Лии она сразу же осознала ценность увиденного ею. Люстра из французского хрусталя и подсвечник из прекрасного, изящно тонированного стекла со знаменитого острова Мурано в венецианской лагуне. Занавеси из великолепного бархата, стулья на тонких ножках, спинки и сиденья которых были покрыты превосходной вышивкой. Толстый восточный ковер. Изящно инкрустированный комод. Огромный позолоченный стол с крышкой из зеленого мрамора. Чудные картины на стенах.
– Как же так? – изумилась Фоска. – Снаружи…
– Еврею не пристало похваляться своим богатством, – ответил Раф. – В противном случае вы, христиане, станете дотошно интересоваться источниками его дохода.
– Но откуда у вас все эти вещи?
– Половина из палаццо вдоль Большого канала. Очень многие евреи разбогатели благодаря знати, которая закладывала собственность в оплату своих пороков – женщин, азартных игр.
Фоска кивнула в ответ. Вспомнив отца, она позволила Рафу снять с нее маску и плащ.
– Хотите еще что-нибудь увидеть?
Они прошли через уютную гостиную в уставленный книжными шкафами кабинет, который ничем не отличался от кабинета Лоредана. В углу стоял огромный глобус. На столе, расположенном перед небольшим окном, лежал ворох свитков.
Фоска наклонилась над ними и попыталась разобраться в бессмысленных для нее знаках.
– Это древнееврейские письмена, – объяснил Раф. – На таком языке читал и писал Христос. Вполне возможно, что он держал в руках именно эти свитки. Они очень древние.
– Вы умеете их читать?
– О да. Кроме того, я знаю латынь и древнегреческий. Свитки принадлежали моему деду. Он очень гордился ими. Мне, однако, не удается проводить в этой комнате столько времени, сколько бы хотелось. Евреи относятся к наукам серьезно. Многие посвящают всю жизнь чтению и толкованию библейских текстов.
Фоска безуспешно пыталась представить кого-либо из своих друзей, посвятивших жизнь изучению заумных предметов.
– Своим делом Вы занимаетесь здесь?
– Частично. Я не даю деньги взаймы, не заключаю рискованных сделок. Большей частью работаю в небольшой таверне в районе доков. Или на борту «Маги».
Фоска последовала за ним в коридор наверх по короткому маршу лестницы. Там их встретила юная девушка в белой ночной рубашке.
Раф поднял подсвечник, и Фоска хорошо разглядела ее лицо. Она была худенькой и смуглой, ее волосы спускались до плеч.
– А, Лиа. Все в порядке, я пришел. Иди ложись. Женщины посмотрели друг на друга.
– Простите, синьор Раф, – медленно сказала девушка. – Я подумала…
– Ложись в постель, Лиа, – снова сказал он, на этот раз немного резче. Она минуту колебалась, а потом исчезла, поднявшись еще на один марш.
– Ваша сестра? – спросила Фоска. – Очаровательная. Со временем станет красавицей.
– Вы думаете? – с удивлением спросил Раф. – Нет, она мне не родная сестра. Кузина из Вероны. Мы очень любим Лиу.
– Мы? Значит, у вас есть жена?
– У меня есть тетя Ребекка. Следит за хозяйством. Он провел Фоску в комнату с низким потолком, которая служила и спальней и гостиной. Комната была обставлена попроще, чем другие: кровать, высокий комод, а около двери – небольшой столик.
Внимание Фоски привлекла висевшая над кроватью большая картина – обнаженная Венера на фоне идиллического пейзажа. Она полуоперлась на гибкое оливковое дерево. Нитка жемчуга удерживала ее столь модные в Венеции золотистые волосы. Рядом с ней стоял смуглый, бородатый, в военных доспехах Марс. Одной рукой он обнимал ее за плечи, а другой ласкал ее полную грудь. Жемчужные капли молока стекали по его пальцам. У их ног устроился пухлый купидон.
Фоска подошла поближе к картине и внимательно смотрела на нее. Раф последовал за ней и высоко поднял подсвечник.
– Это Тициан, – сказал он.
– Знаю, – тихо пробормотала она. – Узнала его стиль… Прелесть, да? И рама прекрасная. – Она протянула руку. – Такое же как оливковое дерево на картине. Резные гроздья винограда соответствуют резьбе, изображенной в том углу.
– Да, действительно, так. А я никогда не замечал.
– Вы бы и не заметили, – вдруг резко ответила она. Свет от свечи освещал ее лицо. Щеки разрумянились, а глаза сверкали. – Предполагаю, что с ее помощью вы обольщаете.
Раф усмехнулся.
– Я повесил ее здесь назло тете Ребекке. Нашел ее в вещах своего деда после его смерти. Меня не удивляет, что он никогда ее не вешал – он был строгих правил. А я – нет.
Раф поставил подсвечник на стол и открыл графин.
– Не хотите выпить вина? – Он наполнил два бокала и передал один Фоске. Бокалы оказались высокими, тонкими и изящными. Казалось, они разобьются от одного прикосновения губ. – Приветствую вас в своем доме, донна Фоска, – сказал Раф. – Вам нравится?
– Да, приятный сюрприз. Я счастлива узнать, что евреи в конце концов не такие уж дикари.
Он низко склонил голову.
– Я рад, госпожа, что сумел продемонстрировать вам это.
Она поспешно поправила себя:
– Я имею в виду, что вы живете не как дикарь. А вот ведете себя совсем по-иному.
– Неужели? – заинтересовался он. – А как бы вы хотели, чтобы я себя вел?
– Естественно, как благородный господин!
– Но я не благородный. Почему же я должен вести себя таким образом? Ни перед одной женщиной я никогда не выступаю в роли дрессированной собачки. Я не лаю по команде и не прыгаю через обруч. И, уж конечно, я не произношу прелестных слов женщине, которая мне несимпатична.
– Прекрасно! Итак, я вам несимпатична и вы осуждаете меня.
– Если говорить точнее, то это относится к вам как к представительнице класса, – заверил он ее. – Но, оценивая вас как личность, я не нахожу вас непривлекательной.