— Что ты имеешь в виду под «спасти»? — спросила она.
— Гниль и пороки этого города глубоки, — сказал Вейл. — И лишь немногие могут заглянуть за эту пелену, как мы с тобой. Мало кто способен даже представить себе мир, где сострадание, а не жадность, правит поступками. Где уязвимые защищены, а не эксплуатируемы. Где тех, кто их эксплуатирует, ждёт наказание, а не награда. Это заклинание даст нам не просто мечту о таком мире — оно сделает его реальным.
Всю свою жизнь Марлоу верила, что такой мир невозможен. Страх и алчность всегда побеждали — не потому, что люди рождались жадными, а потому, что именно жадность поощрялась, а доброта наказывалась. Люди вроде Свифта и Фишера — хорошие до глубины души — были в ловушке жестокой системы, принуждавшей к насилию и покорности. А люди вроде её матери — те, кто, возможно, могли бы быть хорошими, если бы им дали такой выбор — тоже втягивались в порочный круг, который этот выбор отнимал. А люди вроде Аурелиуса Фалкреста были теми, кто писал правила, сея свою жадность и жестокость на всех остальных.
Но в мире, который хотел создать Вейл, Свифт не боялся бы Медноголовых. Фишер не был бы в долгу у Жнецов. Его семья была бы в безопасности. И Адриус… Адриус был бы свободен от семейных интриг. Свободен.
Свободен быть с Марлоу — если он всё ещё этого хотел.
И вот теперь она сидела перед Вейлом и пыталась сказать себе, что создание такого мира — ошибка. Но была ли это ошибка? Она не знала.
— Проклятие, которое я наложил на Адриуса, будет преследовать меня до конца моих дней, — сказал Вейл. — Но ты и сама знаешь: за всё в этом мире нужно платить. И если пятно на моей душе — это плата за лучший мир… я готов её заплатить. Простых ответов не существует, Марлоу. Ты знаешь это лучше всех.
— Магия, способная на такое, — медленно произнесла Марлоу. — Она опасна.
Вейл кивнул:
— Я не принимаю это решение легкомысленно. Этой магией нужно пользоваться редко. Мудро. И только тем, кто достоин.
Неужели такая сила действительно может быть во благо?
Если что и могло вырвать Каразу из лап банд, Пяти Семей, этой гнили, которая веками разъедала город, так это — Вейл и его заклинание.
Фишер сказал, что Марлоу по уши в этом, и, может, он был прав. Может, она и правда была наивной, полагая, что способна это остановить.
Это заклинание давало Вейлу возможность переписать саму реальность. И если такая реальность — именно та, которую он хочет создать… Марлоу оставалось только задаться вопросом: даже если бы она могла его остановить — должна ли?
Глава 26
Адриус сошёл с лодки и уставился на ничем не примечательный дом перед собой.
— Здесь?.. — выдавил он. — Всё это время она была здесь?
Думать только: больше двенадцати лет ему твердили, что мать бросила его, уехала за полмира. А она всё это время находилась в двадцати минутах езды на лодке.
— Думаю, твой отец хотел держать её рядом, — ответила Марлоу. — Чтобы приглядывать за ней. На случай, если она найдёт лазейку и сбежит.
Яростная злость вспыхнула в груди Адриуса. Он поймал себя на дикой мысли: если бы Аурелиус сейчас стоял перед ним, он не задумываясь снова вонзил бы нож в его сердце.
Марлоу мягко коснулась его руки, и Адриус повернулся к ней. В её взгляде читалась тревога.
— Ты уверен, что хочешь сделать это сейчас? — спросила она.
Он лишь кивнул.
Марлоу повела его по тропинке к дому, через кованые ворота, мимо ухоженного газона и аккуратно подстриженных живых изгородей.
Перед самой дверью Адриус остановился.
— А что, если она…
Он сглотнул. А что, если мать не захочет его видеть? Если она не узнает того, кем он стал? Того, кто стал таким холодным, таким бесчувственным, что даже не сумел оплакать смерть собственного отца.
Исме увидит его насквозь. Увидит, как сильно он похож на своего отца — человека, который держал её взаперти все эти годы. И прогонит его, как только поймёт, кто перед ней.
— Адриус, — голос Марлоу вырвал его из водоворота мыслей. — Когда я видела твою мать… она была заперта здесь очень давно. И единственное, чего она хотела, о чём просила — это не свобода. Она просто хотела увидеть тебя и твою сестру.
Адриус глубоко вдохнул, позволяя словам дойти до сознания. Но что, если Исме на самом деле хотела увидеть того Адриуса, которого помнила? Маленького мальчика, который плакал, когда сестра его била, садился к ней на колени, прося угощений, сказок и обнимашек? Того Адриуса, который существовал только в её воспоминаниях, но не того, кем он стал сейчас.
— Мы можем не заходить, — мягко сказала Марлоу. — Вернёмся в другой раз.
Но Адриус покачал головой. Если он струсит сейчас, то, возможно, никогда больше не наберётся храбрости.
— Хорошо, — сказала Марлоу и толкнула дверь.
Изнутри не раздалось ни звука. Марлоу просунула голову в прихожую:
— Здравствуйте? Исме? — позвала она. Адриус остался стоять в дверях, пока Марлоу осторожно продвигалась вперёд.
И тогда он увидел её — через арку, ведущую в гостиную. Его мать.
На ней был халат тёмно-фиолетового цвета. Тёмные волосы, теперь с серебристыми прядями, были заплетены в косу, перекинутую через хрупкое плечо.
В руке она сжимала подсвечник — словно оружие.
— Я не хочу вам навредить, — тихо сказала Марлоу.
Пальцы Исме крепче обхватили подсвечник.
— Привет, мам, — мягко произнёс Адриус.
Подсвечник с грохотом упал на пол. Мать кинулась к нему. Адриус успел поймать её.
Она обрушилась в его объятия, рыдая так, что содрогалось всё её тело. Рыдающий, надрывный плач, который Адриус почувствовал до самых костей.
— Адриус… — всхлипывала она снова и снова. — Мой мальчик. Мой сын. — Она отпрянула, костлявыми руками обхватила его лицо. — Это правда ты. Боги мои.
И тогда на него обрушилась волна такой пронзительной, бездонной скорби, что он, возможно, рухнул бы на пол, если бы не продолжал держать мать.
Казалось, эта боль и печаль так долго были заперты внутри него, так глубоко зарыты, что он почти убедил себя, будто не чувствует их вовсе. Но сейчас, глядя в глаза своей матери — впервые за более чем десять лет — они хлынули на него, как бесконтрольный поток.
— Да, — сказал Адриус, голос его дрожал от сдерживаемых слёз. — Это правда я.
— Ты совсем взрослый… — Она снова зарыдала, слёзы струились по её щекам.
И её слёзы заставили его собственные упасть свободно, без удержу.
— Прости, — всхлипывал Адриус. — Прости меня.
Его мать отстранилась, обхватила лицо ладонями. Адриус зажмурился — от нежности её прикосновения, от боли, что читалась в её взгляде.
— Прости? — переспросила она с тихим изумлением. — За что ты просишь прощения? Ни в чём из этого нет твоей вины.
Горячие слёзы стекали по щекам Адриуса.
— Я… я не тот, за кого ты меня принимаешь. Я не… — голос сорвался. — Я…
— Ты мой сын, — произнесла она с такой силой, словно пыталась вытеснить из него сомнения. — И этого достаточно. Это единственное, что имеет значение. Ты мой сын, и я люблю тебя. Очень.
Адриус покачал головой:
— Ты не знаешь, что я сделал. Во что я превратился.
Она провела пальцами по его щеке — и от этого прикосновения Адриус почувствовал, как внутри всё рушится.
— Может быть, я больше и не знаю тебя, Адриус. Но я знаю твоё сердце. Я знаю, что ты хороший.
Она прижалась губами к его лбу. Адриус вцепился в неё и заплакал.
Казалось, он голодал по этой любви всю свою жизнь. Говорил себе, что ему не нужно, не важно, что он этого не достоин. Что согласится на крохи — на злость Амары, презрение отца. На фальшивые отношения с девушкой, которую не сможет по-настоящему любить. На обломки и осколки, из которых можно склеить хоть какую-то иллюзию любви.
Но сейчас, рыдая в объятиях матери, он понял: что бы он ни пытался построить вместо этого — настоящая любовь всегда найдёт способ это разрушить.
И он снова останется среди руин.
Глава 27
Адриус и его мать были так поглощены своей встречей, что даже не заметили, как Марлоу бесшумно вышла из дома. Она тихо прикрыла за собой дверь и почти вслепую направилась по тропинке к пристани, а в глазах у неё начали собираться слёзы.
Она искренне радовалась за Адриуса — спустя столько лет он, наконец, увидел свою мать. Но при этом внутри неё что-то надломилось. Ведь она точно знала, как отчаянно Исме мечтала увидеть своих детей за все эти годы заточения. Это, как Марлоу и сказала, было её единственной просьбой.
А потом мысли невольно вернулись к её собственной матери. Та, возможно, сейчас находилась где-то за полмира отсюда. Скучала ли она вообще по дочери?
И даже если скучала, даже если вспоминала о Марлоу так же часто, как Марлоу — о ней, она всё равно выбрала — уйти.
Мать Марлоу любила её. Она это знала. Просто… не так сильно. Не так, как Исме любила своих детей.
Марлоу вытерла глаза и посмотрела вниз, в чистые воды канала. Где бы ни была Кассандра, пусть она будет счастлива. Пусть будет в безопасности.
Но думать о ней — хотя бы ещё секунду — она больше не собиралась.
Она обернулась к дому… и замерла.
На другом конце пристани стояла Кайто.
— Марлоу Бриггс, — произнесла она с удовлетворением в голосе. — Я знаю, что это ты продала секрет Фалкрестов на аукционе.
Марлоу выпрямилась, напряжённо расправив плечи.
— И зачем тебе это вообще? — резко спросила она. — Аурелиус мёртв — или почти мёртв. Можешь больше не быть его сторожевой псиной.
Губы Кайто скривились в злобной усмешке.
— Почему ты вообще была ему верна? — продолжила Марлоу. — Ты ведь сама видела, что он творил.
— Ты хочешь спросить, зачем быть верной самому богатому и влиятельному человеку в городе? — со злобным смешком уточнила Кайто.
— Я хочу спросить, зачем быть верной человеку, который заточил собственную жену и презирал своих детей?
— Исме была слабой, — отрезала Кайто. — А я знаю, что единственный способ выжить в этом мире — это найти того, кто силён и не гнушается делать то, что нужно, чтобы удержать власть, и стать для него незаменимой. — Она усмехнулась. — Твоя мать тоже это знала.