Еще в первый день, когда Мадам лично решила отмыть в лохани грязного заморыша, ее руки отнюдь не невинно касались моего сморщенного члена, не знавшего женской ласки, пока он не вырос в ее ладонях. Расширенные, от удивления, глазки Аглаи загорелись, и она приняла решение. Потом, спустя время, когда научила меня всем извращенным штучкам, и я яростно вколачивался в ее рот, удерживая Мадам за волосы, она кричала, что я своим орудием ее когда-нибудь разорву, размазывая слезы боли и наслаждения по щекам. Мне нравилось и в тот же момент я себя ненавидел, особенно когда кончал в ее лоно, в котором до меня побывали тысячи или в ее рот. Мадам не скрывала, что рано или поздно меня начнут покупать не только женщины, и она продаст, не задумываясь, но я старался об этом не думать, хоть к горлу и подступала тошнота, когда представлял себе, как один из постоянных клиентов будет остервенело меня трахать, а потом заплатит этой рыжеволосой шлюхе за мой девственный зад. Аглая говорила, что меня ждет великое будущее с моими синими глазами, крепким красивым телом и большим членом, которым я научился правильно пользоваться благодаря ей, естественно. На ее взгляд сие счастье заключалось в количестве клиентов, которых, благодаря рекламе, у меня становилось все больше. Особенно когда чума и война уносила жизни сотен молодых мужчин. Я, пятнадцатилетний, искушенный в любви, как сам дьявол, становился для них чуть ли не полубогом. Они готовы были платить столько, сколько скажет Мадам.
Впрочем, мне пригодились ее уроки, спустя много лет, веков, я творил в постели такое, о чем приличные женщины даже не подозревали, а их мужья не знали и четверти способов удовлетворить своих жен из тех что знал и умел я. В женском теле не осталось ни одной загадки, ни одного отверстия, где бы я не побывал в полном смысле этого слова. Мне нравился жесткий секс, я доминировал и меня за это любили. Юнец, способный заставить орать от боли и удовольствия, я придумывал изощренные пытки и выполнял их самые темные желания. Я любил брать их боль, любил по-настоящему, а они это чувствовали и платили за свой страх. Вот такое детство получилось, благодаря моему папочке.
К шестнадцати годам я привык к этому образу жизни к беспрерывному сексу. Я приносил Мадам немыслимую прибыль, я оправдал все ее надежды и никогда не отлынивал от «работы», в обмен на это Аглая все еще не приводила мне клиентов мужчин. Вне гласного договора. Пока золото сыпалось ей в руки, как из рога изобилия, она не искала претендентов на мой упругий зад.
До того момента, пока я не заговорил о том, что хочу получить часть моей прибыли и уйти. Аглая уговаривала остаться, она обещала несметные богатства, предлагала войти с ней в долю со временем, но я чувствовал, что задыхаюсь мне нужно было идти дальше, я созрел для мести, мне уже исполнилось восемнадцать, а я видел в жизни столько, сколько не влезет в десять томов энциклопедии разврата. Я перетрахал сотни тысяч женщин, я выпил немыслимое количество алкоголя, я пресытился и чувствовал себя грязным. Мне хотелось на волю. В нормальный мир, я устал быть шлюхой. Тем более насильно меня до сих пор никто не держал, и я отказал ей.
В жизни все совершают ошибки, а я…я, твою мать, сам по себе ходячая ошибка природы, с вывернутыми понятиями о благодетели и пороке. Мы ошиблись оба. Я, когда отказал ей, а она, когда продала меня сразу пяти клиентам, рассчитывая проучить или, что я сдохну после группового насилия. Я не сдох. Я выжил, потому что, когда последний из них кончил мне на исцарапанную, искусанную, исполосованную кнутом спину, я убил его.
Не сразу, спустя пару часов, когда очнулся в собственной крови, с заплывшими глазами, разодранным задом и охрипший от криков. Они тоже совершили ошибку, оставив меня в живых при этом даже не покинув заведения Мадам Аглаи, с которой продолжили приятный вечер, распивая вино и играя в кости.
Обезумевший, с какой-то отчаянной пустотой внутри я вспарывал им глотки тесаком и наслаждался их агонией. Наверное, так впервые проснулся зверь, жаждущий крови, задолго до моего обращения. Я сжег проклятый бордель и бросился бежать, слабый, истекающий кровью, без копейки за душой, но с таким опытом, которому мог позавидовать старец. Я повидал все пороки, всю грязь и дно этого проклятого мира, возможно уже тогда во мне осталось мало человеческого. Я избавился от иллюзий, жалости и сострадания как от ненужного балласта.
Снова скитания и холод, я бежал обратно в лес. Меня искали. Загоняли, как животное, собаками, преследовали сутками, но не поймали, потому что мне повезло… Я счастливчик, мать их так, уже в который раз выжил в полном дерьме и наткнулся на отряд мятежников. Они приняли меня за своего, и я снова стал бродягой без имени и возраста. Война с турками разорила земли. Междоусобицы разразились с такой силой, что впору всем дружно повесится. Народ разделился на тех, кто готов присягнуть Османскому султану Сулейману и перейти в мусульманство, и на тех, кто до последнего бился с врагом. Мне было все равно на чьей я стороне, тем более мы бежали с родных земель, отряд пересек границу с Польскими княжествами, и я вместе с ними. Попутно мы обчищали деревни, разоренные и растерзанные бесконечными войнами уже на территории Речи Посполитой. Все верили, что в другой стране нас ждет и другая жизнь. Точнее, они верили, а я уже не верил ни во что, только в ненависть.
Мне называли Зверем. Я не щадил никого, во мне просыпалась нечеловеческая жестокость и жажда крови. Я мог драть противника голыми руками. Впрочем, никому не было до этого дела. Меня боялись и это льстило. Пусть боятся. Я люблю чувство превосходства, ведь мой отец князь, а кровь не вода, впрочем, когда я доберусь до него ему это не поможет. Он вернет мне все, что задолжал с процентами.
***
Николас открыл глаза, сел на постели. Почему вместо снов, с тех пор как он стал вампиром, он видит картины из прошлого? Видит так ярко, словно все произошло еще вчера. Мужчина поднялся с кровати, сквозь плотные черные шторы кое-где пробивались тонкие ниточки света. Ник обернулся, Магда отдыхала на постели, ее роскошные черные волосы разметались по атласной наволочке.
Ее присутствие в его спальне раздражало. Хотелось немедленно вышвырнуть сучку вон. Если бы не их общее дело, он бы давно именно так и сделал. Но она нужна ему, и будет нужна еще очень долго, пока не поможет взойти на престол. Когда это произойдет, он лично воткнет кол в ее гнилое сердце, а пока что придется терпеть присутствие этой дряни, впрочем, при взгляде на ее роскошное тело, он думал о том, что это время пройдет не так уж плохо. Магда прекрасная любовница, самая красивая женщина из всех, что ему доводилось встречать. Многие добивались ее расположения. Очень долгое время Магда считалась любовницей Влада. А теперь она с Ником и скоро все об этом узнают. Чувство удовлетворения заглушило все остальные. Венценосного принца Владислава променяли на поганого, грязного предводителя Гиен. И по хер по какой причине. Главное, что теперь он ее трахает, он вгоняет ей по самые яйца и у него она с упоением отсасывает, стоя на коленях.
Николас пошел в подвал и открыл дверцу огромного холодильника. Достал несколько пакетиков с донорской кровью, перелил в рядом стоящий чистый фужер, с наслаждением осушил до дна. Хорошее настроение возвращалось к нему, вытесняя воспоминания о ночных кошмарах.
Он прошел в кабинет, и разлегся в кресле, постучал пальцами по столешнице, словно раздумывая над чем-то, потом протянул руку к мобильнику.
– Гунари, узнал? Да, дорогой, много лет прошло с тех пор, как беспокоил тебя в последний раз. Ничего особенного, мне нужно, чтобы ты разорил одну паршивую, бульварную газетенку. Нет, просто сделай их банкротами. Пусть никто не посмеет их выкупить, никто, кроме меня. Как называется газета? Ты не поверишь – «Судный день».
Николас громко, раскатисто захохотал и, увидев Магду в дверном проеме, указал ей пальцем на свой пах и поманил к себе.
Глава 20
Лина вбежала в приемную участка, и заметила полусогнутую фигуру в углу. Миша сидел на скамейке, обхватив голову руками. Девушка бросилась к нему и тут же прижала к себе. Парень крепко обнял ее и тихо зарыдал. Странно видеть такого сильного мужчину как Миша, плачущим. Лина привыкла к его искрометному юмору и неиссякаемому оптимизму. Милиционеры сновали туда -сюда, то и дело, бросая на коллегу из высших органов сочувствующие взгляды. Лина помогла Мише подняться и повела его к машине. Всю дорогу он курил, глядя в окно затуманенным взглядом и наконец-то сказал, нарушив тягостное молчание:
– Они говорят, что это самоубийство! Бред! Полный бред! Вадька никогда бы…Вадька такой жизнерадостный, он …
Лина молчала, позволяя другу высказаться.
– Я позвонил ему, раз-другой, потом пива купил с соленой рыбой и поехал в гости, а там уже машин куча и скорая. Не может этого быть! Как же так?
"Период отрицания, сколько времени займет у Миши осознать?" – Лина вспомнила, что читала про это после смерти папы. Мысль об отце вызвала приступ боли, ноющей и вязкой, словно осадок горечи во рту.
– Он звонил мне всего час назад.
Ее реплика немного отрезвила Мишу, и он посмотрел на девушку.
– Звонил?
– Ну да! Мы же просили его узнать и…
– Что он сказал?
– Просто назвал человека, на имя которого записан "Фиат", а потом бросил трубку.
– И все?
– Да и все.
– Может это как-то связано? – глаза Миши заблестели.
– Связано? Как это может быть связано с самоубийством?
– Я не верю! Только не Вадька! Это убийство, и я докажу, вот приду в себя немного и займусь этим. Останешься со мной сегодня?
Разве она могла отказать? Конечно, останется. Лина не привыкла бросать друзей в беде. Бедный Мишка, эта смерть его сломала. "Смерть" слово запульсировало в голове, вызывая неприятные ощущения. Два мертвеца в один день, не слишком ли для простой журналистки? Обоих погибших она знала. Сначала Настя теперь Вадим. Последнее время старая с косой просто преследует ее. Лина поежилась, как от холода; мысли о том, что дыхание смерти так рядом, всего в нескольких шагах, вызвали дрожь во всем теле. Машина въехала на стоянку у дома Миши. В сумочке завибрировал сотовый. Лина нехотя ответила и услышала встревоженный голос Саши: