– Так ты не одна? – глаза подруги испепеляли Лину, взгляд словно говорил: "Ну и почему я об этом не знаю?"
– Добрый день, – мужчины пожали друг другу руки, а руку Риты Влад поднес к губам, – вы вовремя, я как раз приготовил обед.
Брови подруги поползли вверх, еще немного и ее рот откроется от удивления. Сашка побледнел так сильно, что у Лины от жалости сжалось сердце.
Когда-то она ему говорила: " В моем доме появится мужчина, только если я полюблю его". Видимо, Саша мгновенно сделал выводы.
Они прошли на кухню, Влад уже успел накрыть на стол.
– У вашей подруги, особо не было чем разжиться, так что обед скромный.
Лина виновато улыбнулась, села рядом с Владом.
– А мы решили сами к тебе прийти, твой телефон, как всегда, отключен. Саша рассказал о том, что случилось вчера.
– Как там Миша? – Лина почувствовала, что краснеет от стыда. Как же она забыла про Мишу? Даже не позвонила другу.
– Миша в порядке, пару таблеток аспирина и будет в норме. Так как утюг и газ?
– Не поняла…
– Ты вчера сказала, что забыла выключить утюг, – глаза Саши смотрели с укоризной, словно он уже уличил ее во лжи.
– Я ошиблась.
Друг так и не прикоснулся к еде, стучала только вилка Риты. Саша смотрел то на Лину, то на Влада, прожигая их взглядом. Он чувствовал, что, что-то происходит между этими двумя. Лина ерзала на стуле от неловкости. Внезапно девушка почувствовала, как ладонь Влада легла ей на колено и тут же забыла обо всем. Он рядом, так близко, она накрыла ладонью его руку, и приятное тепло разлилось по всему телу, но слова Риты вернули ее в прежнее беспокойное состояние:
– Лина, тебя Теплицкий искал. У вас там что-то в редакции произошло. Он просил, чтобы ты срочно перезвонила.
Лина извинилась перед гостями и побежала в комнату за сотовым.
"Секретарша Семена, она ведь погибла вчера, а я так ничего ему не сказала, какой верх эгоизма!" – девушка достала мобильник из сумочки и набрала знакомый номер.
– Семен! Да, прости меня! Да, я слышала, мне так жаль, никто не заслуживает такую смерть. Не за этим? Я думала… Хорошо, я понимаю, ты не можешь в данный момент говорить о Насте? Что? Сейчас?! Где? Хорошо я подъеду в редакцию. Ты там? Полчаса, не больше.
Что-то случилось, дело не только в смерти Насти, голос Теплицкого дрожал от волнения, и он сказал, что это касается их всех. Да, смерть Насти это ужасно, но вряд ли из-за этого будут срочно всех собирать в воскресенье.
Лина вернулась на кухню, встретила взгляд Влада, нет сомнений, что он все слышал.
– Что-то случилось? – спросила Рита.
– Да, вчера погибла Настя, секретарша Теплицкого. Сгорела в своей машине.
– Ничего себе! – Сашка, пораженный новостью, смотрел на Лину.
– Но это не все! Семен хочет, чтобы мы с тобой немедленно приехали в редакцию. Он собирает всех на срочное совещание.
– В воскресенье?! – Удивилась Рита
Лина кивнула.
– Поехали, я с машиной, – Саша поднялся со стула.
– А я нет! – Ритка сердито на него посмотрела – Ты забыл про меня? Мне нужно домой!
– Я отвезу тебя, – сказал Влад, глядя на Лину, – а Александр подбросит Риту и приедет сам.
Сашка послал Владу уничтожающий взгляд, но тот, казалось, не заметил.
– Да, Саш, будь другом, отвези Риту домой.
От Лины не укрылось Сашкино вырождение лица.
– Да, конечно – пойду, подгоню машину. «Твоя стоянка была занята, – сказал он с упреком, – увидимся в редакции».
И ушел, не попрощавшись с Владом. Тот поднялся из-за стола.
– Лина, я подожду тебя на улице.
Как только мужчины ушли, Ритка бросилась к подруге.
– А ну-ка, выкладывай, что он тут делает? Он здесь ночевал?
Лина кивнула, и ее щеки зарделись.
– Ну, ни фига себе? Ты разрешила ему остаться? Я в шоке.
– Я попросила его остаться… – прошептала Лина, зная, что Влад слышит каждое их слово.
– Ну, и каков этот красавчик в постели?
– Рита! – Лина с упреком посмотрела на подругу.
– А что Рита? Если он у тебя ночевал, значит, ЭТО было.
– Ничего не было.
– Да ладно тебе, от меня можешь не скрывать.
– Не было, я сказала! И точка! Я не буду сейчас об этом говорить!
– Но почему? Нас ведь никто не слышит!
Лина весело засмеялась, как же сильно Рита ошибается. Если бы она знала, кто есть Влад, она бы все писала на бумажке.
– Не сейчас.
– Ну и черт с тобой, я тоже теперь буду скрытничать.
– Ритуля, милая, не обижайся, я сейчас волнуюсь, потом поговорим.
– Он тебе нравится?
– Очень. Он мне больше, чем нравится, – щеки Лины опять вспыхнули, а Ритка взвизгнула от восторга.
– Я первый раз вижу тебя такой!
– Какой?
– Счастливой. По-моему, ты влюбилась.
Лина не могла видеть, как улыбается Влад, щурясь от лучей ослепительного солнца.
Глава 22
1787 год. Польша. (Гражданская война) Деревня возле Кракова.
Воспоминания Николаса, предводителя Гиен в виде дневника.
Я шел к цели. Медленно и упрямо. Я жаждал мести всем своим существом. Во всем что происходило я винил только его, Самуила Мокану. Это еще был тот возраст, когда я искал виноватых. Сейчас я прекрасно понимаю, что это мое нутро, моя черная душа. Из ребенка, который видел столько смерти не мог не вырасти моральный урод. А дальше я просто катился по наклонной в свою проклятую бездну, во мне жил мой личный персональный дьявол, а я «кормил» его новыми жертвами, кровью, цинизмом и развратом. Пока не встретил ее.
Мы ворвались в очередную горящую деревню в алчной жажде наживы. Ждали, когда солдаты двинутся дальше, оставив за собой горы трупов и наступали «второй волной». Возможно, мы были ничем не лучше их, хотя…иногда мы добивали самих солдат, обкрадывали дома, уводили скот. Бывало, жители деревень, оставшиеся в живых, примыкали к нам, а иногда проклинали нас, а иногда…мы их убивали. Междоусобная война. Нет правых и виноватых. Условия диктует желание выжить, голод, жажда. Это сейчас снимают красивые фильмы о войне, пишут умные книги. Все это херня. Настоящая война – она уродлива, цинична, жестока. Всем нас***ть на благородство, патриотизм и остальной заумный бред, особенно когда брат убивает брата. Я же, всего лишь участник, мне плевать и на тех, и на других, у меня свои цели, а мои дружки – это лишь способ выжить и достигнуть то, что я задумал. Я должен был дойти до Московского княжества. Один я не протяну, а с мятежниками преодолею больше половины пути. В любом случае я собирался их бросить при первой же возможности и, думаю, они об этом знали.
В этот раз мы понимали, что поживится нечем, все сгорело почти дотла. Переступая через обугленные трупы, мы прочесывали уцелевшие дома в поисках наживы, в лесу нас ждали голодные женщины и дети. Мы уже давно превратились в огромную коммуну голодранцев, типа семьи, иначе не выжили бы. Нас стало много, разношерстный народец любых национальностей.
Из десятка беженцев получился целый отряд: мародеров, преступников, беглых крепостных, шлюх и уродов.
Я не испытывал ни малейшего желания лазить по горящим избам, рискуя задохнуться или быть придавленным рухнувшим потолком или сгоревшими балками. Здесь нечего ловить, разве что мышей и крыс, которые сновали под ногами, покидая свои убежища или пожирали мертвецов, как и слетевшееся воронье.
Неожиданно в одном из домов разбилось стекло, осколки попадали к моим ногам, и я задрал голову, вздрогнув от неожиданности. Там что-то происходило. Непонятная возня. Словно кто-то отчаянно с кем-то боролся. Я решил, что один из наших нарвался на сопротивление и нехотя кинулся помогать. Таков неписанный закон. Сегодня ты не прикроешь чью-то задницу, а завтра не прикроют твою. Вот и все благородство.
В полу сгоревшей избе воняло гарью, дымом и потом. Я застыл на пороге. Охренеть. Оказывается, не все солдаты свалили из деревни, и пятеро ублюдков в суконных мундирах пытались изнасиловать польскую девчонку. Странно, она не кричала, яростно сопротивлялась, но не издала ни звука. Один сдирал с нее одежду, а четверо других тихо посмеивались и кидали пошлые шуточки. Я уже достаточно хорошо понимал польский. Ругательства цепляются самыми первыми. По идее я мог свалить, точнее должен был или свистнуть наших, и мы бы разделались с этими ублюдками в два счета, я уже дернулся к выходу, но что-то удержало меня.
Наверное, эти стройные голые ноги, которые пытался раздвинуть грязной лапищей солдат или светлые волосы, разметавшиеся по плечам, взгляд затравленный, гримаса ужаса на хорошеньком личике. Я помнил, что такое насилие…эти ПЯТЕРО…напомнили мне о том, что я хотел забыть, то, о чем ни один нормальный мужчина не хотел бы чтобы узнали другие.
Когда здоровяку удалось порвать на девчонке платье и грязная ладонь легла на упругую белоснежную девичью грудь, словно пачкая, марая похотью. Во мне поднялась волна ярости. Той самой неуправляемой злости, которая напрочь сносила все планки и превращала меня в животное. Я расстрелял их всех. Одного за другим. Идиоты настолько увлеклись, что поставили свои мушкеты у стены, видимо считая, что им здесь больше ничего не угрожает. Обливаясь кровью, они попадали к ногам обезумевшей девчонки, которая, тяжело дыша, сжимала разорванный ворот. По ее щекам катились слезы, и она смотрела на меня… Черт меня раздери если кто-нибудь когда-нибудь так на меня смотрел…. В то время, когда все знакомые мне женщины были шлюхами и в их глазах я мог прочесть лишь похоть и жажду наживы.
Она смотрела с немым благоговением, благодарностью, восхищением.
Я шагнул к девчонке, и она вздрогнула. Боится. Правильно делает. Я, конечно, не насильник, на меня девки сами вешаются, но мужикам доверять нельзя, особенно в военное время. Да и черт его знает, что придет в голову моим дружкам по несчастью. Они вполне могут довершить начатое солдатами. Девка ведь красивая.