Соломон, извещенный телеграммой о дате прибытия курьеров французской ювелирной фирмы, будто предчувствуя беду, разволновался и стал сожалеть о том, что он не знает посланцев в лицо. Но, слава богу, они должны будут предъявить ему его же собственное письмо, отправленное в Париж как раз перед нашей с ним последней поездкой.
Обо всем этом я и рассказала Васильчикову, и в его глазах промелькнул зловещий огонь азартного игрока, и он, как бы невзначай, уточнил у меня день их приезда. Я назвала ему эту дату, ведь наш отъезд во Францию должен был состояться вскоре после покупки камней. Ох, Господи! Я поняла, что проболталась, но оставила все как есть. Право же, Клим Пантелеевич, да откуда же я могла знать, что события начнут развиваться столь страшным образом! Совсем скоро Бронислав на некоторое время исчез, сославшись на служебные дела.
Однако не прошло и двух дней, как сделка состоялась. Правда, вместо двух курьеров появился всего лишь один, но каких-либо сомнений у моего супруга это обстоятельство не вызвало. (Впоследствии Вы сами мне подробно об этом рассказали, восстановив происшедшее до мельчайших подробностей. Надеюсь, Вы не станете на меня гневаться за то, что мне приходилось притворяться, будто об этом я узнавала впервые.)
Утром следующего дня, когда я осталась дома одна, кто-то постучал в окно моей комнаты. Выглянув, я увидела поручика, он держал в руках какой-то ящик, обшитый мешковиной. На его крышке химическим карандашом был выведен адрес: г. Варшава, Центральный почтамт, Васильчикову Б.А., до востребования. Объяснив, что очень торопится, он попросил меня отправить эту посылку. В ней, как он сказал, находились разного рода японские трофеи, которые он не может больше держать на своей квартире. Я согласилась и спрятала ящик в погребе. Но в тот день я так и не нашла времени сходить на почту. А уже на следующий день из газет стало известно о нападении на поезд. Я не могу объяснить, как это случилось, но я, повинуясь необъяснимому дурному предчувствию, вскрыла ящик и обнаружила там пачки денег. Вот тогда-то мне и стало понятно, что это и есть деньги Соломона, а значит, и мои… Откуда мне было знать, что замышляет Бронислав? От греха подальше я решила все-таки эту злосчастную посылку переслать по назначению, правда, заменив содержимое – вместо денежных купюр я набила ее старыми газетами.
А потом был этот проклятый «Вишневый сад», наше возвращение домой посередине спектакля, расстроенный Соломон и беспокойная ночь, полная кошмарных снов. Утром, сразу после ухода мужа, Бронислав снова появился у меня. Он вел себя как-то странно и, выпив кофе, так же внезапно ушел. Вечером этого дня Соломона не стало.
Испуганная случившимся, сама не зная почему, я пришла на квартиру к поручику и, увидев следы пьяного разврата, горько расплакалась, понимая, что этот человек больше всего на свете любит самого себя. Неожиданно появилась полиция, и Васильчикова арестовали. Признаться, я не сразу поняла, что это сделал он. Узнав, что мой муж был задушен фортепьянной струной, я бросилась к своему пианино и только тогда неожиданно для себя все поняла. Видимо, пока я варила ему кофе на примусе, он снял с пианино струну. Я испугалась, и мне не оставалось ничего другого, как на место прежней вставить новую… Ведь только так я могла отвести подозрение не столько от Васильчикова, сколько от себя… Позднее, после внезапного нападения бандитов, я слышала, как Вы, Клим Пантелеевич, пытались играть на пианино и даже открывали его крышку. Вы обо всем догадались, но ничего не сказали, а просто ушли. Я представляю, что Вы тогда обо мне подумали! Я ведь не только скрыла следы преступления, но и помогла убийце моего собственного мужа. А разве был у меня другой выход? Но за этот тяжкий грех я до конца своих дней буду вымаливать у Господа прощения!
А дальше? Дальше уже сама судьба стала забавляться со мной так, как ей заблагорассудится! Но Господь послал мне моего ангела-хранителя – Вас, дорогой мой Клим Пантелеевич! Вы вернули мне часть драгоценностей и затем помогли их продать и даже пообещали, что вскорости найдете и брильянты. Об этом я рассказала Брониславу, и он бросился на их поиски. Конечно, я могла предположить, что поручик убьет аптекаря, но разве в этом есть моя вина? Бедный провизор нечаянно попал в водоворот этих событий, и его выбросило как маленькую рыбку на берег после шторма. Он пал жертвой обстоятельств. Я здесь совершенно ни при чем. Но в конце концов правда восторжествовала, Вы изобличили злодея и предали его суду, а брильянты оказались у меня. И слава богу! Теперь я могу самостоятельно и без всякого опасения распоряжаться огромным состоянием и постараться поскорее забыть кошмар этих последних месяцев.
Дорогой Клим Пантелеевич! Вы единственный человек, перед которым я испытываю чувство вины. Из-за меня Вы сами оказались перед мучительной и трудноразрешимой дилеммой: нарушить волю покойного и поступить так, как велит Ваша совесть, или, наоборот, соблюсти последнее желание Соломона и перешагнуть через свои жизненные принципы. Вы выбрали второе. Убедив полицию в моей невиновности, Вы тем самым сохранили мое доброе имя и мою честь. Спасибо Вам за Ваше благородство!
Засим откланиваюсь,
вечно помнящая о Вас Клара Жих.
Октября, 27 дня, 1907 года.
P.S. Я живу, как и мечтал Соломон, на скалистом Атлантическом побережье, но по другую сторону океана. Мне нравится Америка, и я постараюсь навсегда забыть Россию и этот ужасный 1907 год.
«Ну, вот теперь, кажется, все», – горько усмехнувшись, подумал Ардашев и небрежно бросил письмо на стол. Заложив руки за спину, он так и остался стоять перед окном, с интересом наблюдая, как молодая мать отчитывала непослушного пятилетнего мальчугана, норовившего вырваться у нее из рук и пуститься вниз по Николаевскому проспекту.
Город жил спокойной и ничем не примечательной жизнью.