– проволоки,
– бревна,
– брюхи
– и груди.
В бабацах гранат – горлодёры далекие; это штыками процарапались дранцы, царапаясь ранцами в проволоке, вылезая из оболока ядовитого газа; все – в масках…
Штурмуют позицию —
– там, —
– здесь, —
– как серая гусеница,
нервно вздрагивая и натягивая нервно нить, опадает с небес, полетев в небеса —
– колбаса, водородом надутая!…
Что ж это?
Вместо нее – фук дымов: грохоток…
Человек, в ней сидевший, – где он? Да за ним – миллион человеков таких; и их больше, у нас, чем колбас.
В полосах желтоватых жнивья – полоса серовато прошла из частей войсковых руконогов, безглавых, бессильно шагающих в бой по бессочью безродного поля: призыв девятьсотого года…
Народная голь!
____________________
Сжавши лайковой белой перчаткой бинокли, в бинокли глядят адъютанты, блестя эксельбантами, корреспонденты Антанты; пищит полевой телефон…
И утонченно архитектонику строя —
– дивизий,
– бригад,
– батарей,
– батальонов,
– в бой брошенных рот – рапортует откормленный корпусный скот: бой благополучен!
Пробриты бригады; разбросаны роты; фронт – прорван; попят – со всех пят!
Тем не менее кто-то кого-то поздравит: отечески, мило, сердечно!
____________________
«Бой под Молодечно» – заглавие корреспонденции «Утра России», где – слажено, – сглажено, – схвастано, – спластано, – точно не бой, а цветочки; концовано – Константинополем: «Ликиардопуло» – подпись; и – точка
Соль – в том, что опять уложили в безродное поле: народную голь!
– Ррр!
– Бррр!
– Брр!…
Орангутангом отплясывал танго
Вот «Бар-Пэар»: с неграми!
Тризна отчизне; брызнь света, брызнь струй: брызни жизни! Здесь – все: Зоя Ивис, Азалия Пах, офицеры, корнеты, корсеты, кадеты из организаций Земгора: золотоочковые, лысые, брысые; дамы: не талии – змеи; лакеи и столики; пестрый орнамент просторной веранды; румыны кроваво-усатые, красноатласные: рындын-дын, рын-дын-дын —
– трр-ы-ын —
– дын!
Вот, волоча свои дряби, с губой грибоватой, с тремя подбородками, точно с жабо, с желдачком на носу, – мимо столиков – гологоловый старик; и за ним губоцветная дама; дессу – цвет шампанского, с искрой; с опаловым цветом лица, с горицветными перьями, с пряжек бросающими блеск комет; гиацинтовый глаз!
Сели.
К ним – адвокат Пероковский: пороки описывал так, что перо переламывалось; старичок, облизнувшись, ответствовал животоврясом, не смехом; а дама – сплошным придыханьем грудным.
Это – чех, миллионер, Бездибйль: нагорстал состоянье; теперь горстал доброе имя и честь.
Желтожирую стерлядь им подали.
В ниши, как белые мыши, под темно-лиловые с искрой малиновой выпыхи – белые пальцы, крахмалы и нижние части лиц, выбежав, прячутся – в тень; сели в ниши, чтоб было им тише выглядывать на страстнокрасных румын; блеснь и треснь барабана; а пальцы, дрожа, выдробаты вают.
Дробь ударов: дырр-дырр; да: Друа-Домардэн, друа де л'ом был не в духе: желудок расстроился вдрызг!
Взвизги —
– ввзз —
– ввзз —
– ввзз —
– скрипок: с эстрады! Один эпизод (о, их много!); но все ж не хотелось бы, – нет!
«Тоня– и «бом» —
– стон томболы с тамбуром; – и —
– брры-ббра —
– гитара рыдала!
Его против воли в авто привезли: Тигроватко и мадемуазель де-Лебрейль в этот очаровательный «Бар-Пэар»: с неграми; он же являл, сидя в нише, фигуру как бы безголовую (может, из кости слоновой пробор головной?). Нервы – сталь; механизм их исправлен; и позой владел в совершенстве; вокруг, на него озираясь, шептались: Друа-Домардэн уличен; грянет громкий скандал на весь мир; и портрет Домардэна появится во всех журнальчиках; Франции, Англии, даже Бразилии, даже Зеландии; в чем уличен, – неизвестно; и ели глазами его, удивляясь, как пальцем щепит волосинку и как достает носовой свой платок; задержь вымученно вспоминаемой роли, продуманной до мелочей; убеждалися, слухи – отчаянный вздор; человек, уличенный в преступном деяньи, упрятываем в мешок каменный, а Домардэн – на свободе; и – главное: это спокойствие.
Весь – черч и вычерч; лишь бронзовый цвет бороды нарушал комбинацию блан-э-нуар; стекла, фрак, носки, клак, – только черное; щеки, крахмалы, пробор парика – белый мрамор.
____________________
Эстрада: —
– ряд тем: один, два, – номера; три, четыре, пять, шесть; новый трюк: —
– номер семь: – – Темь!
Отсвета мертвельного сизостылая синь: в ней явился мел белый, – не личико, маленькое, с кулачок, слабо дряблень-кий; плоские поля шляпы вошли пером огненным с огненным и перекошенным в пении ротиком в отсветы бледного и сизо-синего света: – мелодекламация!
В окна
Ударится камень…
И врубится
В двери – топор
Из окон разинется –
Пламень
От шелковых кресел и
Штор;
Фарфор;
Изукрашенный шандал…
Все –
К чортовой матери: все!
Жестокий, железный мой
Кандал
Ударится в сердце –
В твое!
____________________
– Браво, – рукоплесканья; все взвизгнуло, взбрызнуло перлами и перламутровым светом; в свет встал с мадемуазель де-Лебрейль Домардэн, направляйся к выходу.
«Бар-Пэар»: с неграми!
Тризна отчизне: брызнь света и жизни: здесь Питер Парфеныч Тарпарский свои интонировал фикции; Чёчернев спрашивал о Хапаранде-Торнео; орнамент просторной веранды фонариками освещался.
Не «Бар-Пэар»: с неграми – остров Борнео!
Пил джин пан Зеленский – шимпанзе – с гаванной в зубах; и с ним сам дядя Сам, —
– черный фрак, —
– груди крак —
– оперстненный,
блум-пуддинг ел; хрипло кряхтел «Янки – Дудлями»:
– Деньги и деньги!
Пэпэш-Довлиаш, Николай Николаич, кадет, психиатр, проповедовал строго кадетские лозунги двум туберозам хохочущим:
– Мадемуазель?… Плэ т'иль? Вы б – на войну: гулэ ву? С почитательницею Ромэна Роллана, с мадам Тигроватко, в боа и в перчатках, ее ухватив за бока, англичанин, – – сер Ранжер, —
– с оранжевой бакой, —
– в оранжевом смокинге – орангутангом —
– отплясывал
танго!
Глава третья. «КОРОЛЬ ЛИР»
Брат, Иван
В сырости снизились в дым кисти ивовых листьев, как счесанные, чтоб опять на подмахах взлетать и кидаться в тумане и в мареве взмытого дыма, вздыхающим хаосом мимо гонимого; меленький сеянец сереньким крапом косит – над Москвою, над пригородом, над листвою садов придорожных.
Над скосом откоса с колесами чмокает, лякая, млявая слякость; обрызнутое, – дико взвизгнуло поле: «На фронт, в горизонт!» Мимо Минска и Пинска несется рой мороков.
Горло орудия?
Нет!
Мертвецов миллионоголовое горло орет, а не жерло орудий, которыми рвутся: дома, города, люди, брюхи и груди; в остатке сознанья осталось сознанье: сознания нет!
И под черепом царь в голове свержен с трона.
С запекшейся кровью, с заклепанным грязью, разорванным ртом – голова, сохранившая все еще очерки носа и губ; тыква – нос; кулак – губы; она это ахнула с поля, в котором сгнила; и за нею – десяток голов, вопия, восстает; за ним – тысячи их, вопиющих, встающих.
Две армии друг перед другом сидят…
Третья —
– многоголово роится!…
Где двое, – она уже: гул возникающий, перерастающий дуло орудий, – в такой, от которого точно поблеклый венок облетит колесо Зодиака.
А за головой поднимается – тело, везомое дико в Москву, чтобы вздрагивали, увидав это тело (нос – тыква; губа – кулаком) с окном выжженным пламенем лопнувшей бомбы, с кишкой перепоротой, – взятое из ядовитого желтого облака.
Пятятся, как от допроса сурового:
– На основаньи ж какого закона возникла такая вертучка миров, где умнейшим и добрейшим огнем выжигают глаза, чугуном животы порют, желтыми хлорами горло закупоривают?
Ответ – лазарет.
Волочат это тело свалить и копаться в кишке перепоротой, черными стеклами глаз застеклянить и медное горно привинчивать, думая, что отвертелись, что грязною тряпкой заклепанный рот: не взорвет.
И гулять выпускают – в Москве: на Кузнецкий.
Стоит на Кузнецком телесный разъезд, провожая прохожих разъятием ока:
– Вам кажется, что невозможно все это?
– А мне оно стало возможным.
– Я стало путем, выводящим за грани разбитых миров.
– Ты за мною пойдешь…
– Да и ты…
Но – шарахаются, отрекаются, – этот, тот, не понимая: стоит – страшный суд!
Подъезжает карета; подхватывают; и – привозят; ведут коридорами: камеры, камеры, камеры; в каждом – по телу.
И били: по телу
Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Шесть!
Номера, номера, номера: номер семь; и в нем – тело.
Так бременно время!…
Шел шаг…
– А теперь, – его в ванну!
В дверь – вывели.
____________________
Мылили.
Ел едкий щелок – глаз; били: в живот:
– Вот!
И – в спину, и – в грудь!
– Будет.
И – заскреблись —
– раз и два —
– голова —
три…
– Смотри-ка, протри!.
– Смело: дело!
____________________
Что временно – бременно; помер – под номером; ванна, как манна.
– И Анна…
– Что?
– Павловна…
– Зря!
– Анна Павловна – тело, как я…
Тут окачено, схвачено, слажено:
– Под простыню его, Павел!
Массажами глажено; выведено, как из ада.
Прославил отчизну!
– А клизму!
– Не надо!
Сорочка, заплата, халат: шах и мат!
Вата – в глаз:
– Раз!
И —
– точка.
____________________
Забило: —
– два, три!
– При!
И – вывели.
Выл, как шакал; шаркал шаг; страшновато: опять растопырил крыло нетопырь, —
– враг!
И темь, и заплата.
Четыре, пять, шесть:
– Есть: семь!
Восемь!
Все – месяцы; месяц – за месяцем: девять, двенадцать; во мгле ведь он свесился – в месяц тринадцатый, в цепь бесконечности!