Когда последняя алая точка на сердце исчезла под колдовской смолой, Деккер Гордем увидел...
...Серо-стальное небо истекало дождем уже третий день. Болота и лес совсем вымокли, хотя, казалось, куда уж больше. Местность стала поистине непроходимой: кривые лысые деревья выглядывали из воды, и можно было подумать, что земли здесь нет вовсе. Небеса в этом месяце почти всегда были черны от туч, отчего над Кровавыми топями разлеглась мрачная темень. Даже сейчас все вокруг тонуло в тенях, невзирая на то что время близилось к полудню.
«Шлеп... шлеп...» – шептало весло.
Это небольшая утлая лодчонка скользила по темно-зеленой поверхности болот, иногда цепляясь за низкие ветви, устало клонящиеся книзу, или задевая коряги, выглядывающие из воды.
Ветер совсем уснул, а назойливые капли дождя вроде бы вовсе не тревожили согбенную фигуру старого лодочника, укутавшегося в плащ. Он лениво водил коротким щербатым правиóлом, направляя свое суденышко дальше: человеку, казалось, было все равно, куда оно плывет, лишь бы плыло. Рукав старого балахона был закатан до плеча, и одну руку старик опустил в воду, явно не боясь холода и мерзкой влаги. Примерно раз в десять минут он доставал ее из воды, отцеплял присосавшихся к ней длинных черных пиявок и аккуратно складывал их в специально приготовленную банку. Судя по тому, что почти все свободное место в лодке было занято банками, наполненными мерзкими на вид кольчатыми червями-кровососами, плавал он здесь уже довольно долго.
В это самое время на одиноко выступающем из воды островке с растущей на нем безутешной, вечно рыдающей ивой появился весьма примечательный человек в арлекинском гриме, черной мантии и плаще. Он вышел из темного портала, небрежно откинув смолянистый край реальности, как драпировку, словно портьеру, за которой прятался за мгновение до этого; дыра мрака за его спиной тут же исчезла, точно проем с дверью, захлопнутой сквозняком.
Старик-лодочник поднял было голову, но, узнав гостя, снова прикрыл глаза. Явно потеряв всякий интерес к вылезшему прямо из воздуха человеку, он уткнулся подбородком в грудь, прикидываясь спящим.
– Здравствуй, Никерин. – Старый знакомец кивнул медленно проплывающему мимо лодочнику, после чего недоброжелательно глянул в хмурое небо – просвета среди туч он не увидел, лишь неприятные капли дождя попали в его серые глаза.
– И тебе день добрый, некромант, – не поднимая головы, ответил Никерин.
– Все ловишь своих пиявок, старик? Не надоело? – Сероглаз набросил на голову капюшон, скрыв свое узкое бледное лицо, перечеркнутое двумя алыми нарисованными полосами, и неизменчивый улыбчивый прищур вечного хитреца.
– А что делать? Ловлю... – Лодочник, казалось, совсем не боялся прислужника смерти. Должно быть, потому, что он был очень стар и весь свой страх уже изжил. Или оттого, что когда-то давно, уж и черные вороны не упомнят когда, он сам был некромантом.
– Не возьмешь меня к себе в лодку? – спросил темный маг.
– Отчего ж не взять, Сероглаз? Возьму.
Резко двинув в бок правиóлом, Никерин пристал к островку. Некромант осторожно ступил на шаткую, хлипкую лодчонку, отчего та опасно накренилась. Послышался звон...
– Банки не побей, – пригрозил морщинистым пальцем прислужнику смерти старик.
– Ладно-ладно. – С трудом найдя себе место, некромант уселся за спиной у старика. Оттолкнувшись веслом от берега, ловец пиявок привычно опустил голую руку в воду. Лодочка вновь продолжила свой небыстрый путь по болотам.
– Тебе куда-то надобно, Сероглаз, иль просто решил прогуляться погожим деньком? – равнодушно спросил Никерин.
– Надобно, верно подметил. – Некромант вновь хмуро оглядел темные небеса «погожего денька». – В Умбрельштад.
Никерин вздрогнул и, подняв голову, обернулся. Показалось сердитое лицо, все изъеденное морщинами и следами от старых болезней. Высокие скулы и длинный горбатый нос были мокры от дождя, как и спутанные седые волосы, прилипшие ко лбу. Всем своим видом он напоминал древнего, видавшего виды филина. Старик нахмурил лохматые брови и сморщил щеки, что, видимо, должно было выразить все его нежелание плыть в направлении Черной Цитадели. Затянутые пленкой больные глаза говорили о том же.
– Умбрельштад далеко, а вечер скоро. Гляди, как темно... Да и ливень должен начаться с минуты на минуту...
– Ладно-ладно, – усмехнулся некромант. – Вези, куда сказано. Ты же не хочешь собирать свои банки по дну всего болота? А темень – не беда. Зажжешь свой фонарь, если, конечно, не хочешь, чтобы я зажег Фонарь Душ.
– Угрозы, угрозы... – проворчал Никерин, поворачивая лодку на запад. – Как я люблю ваши угрозы. И твои, и дружков твоих...
– Не сомневаюсь.
Сероглаз закутался в свой черный плащ и согнулся на каком-то ветхом ящике – старик верно сказал: до вотчины Руки и Меча неблизко. Можно будет вздремнуть пару часиков, восстановить силы, упорядочить мысли...
Никерин тоже вернулся в привычное состояние полусна; казалось, ему совсем не нужно следить за лодкой, он просто иногда лениво водил правиóлом, чтобы его суденышко не сбилось с курса.
«Шлеп... шлеп...» – шептало весло.
Два некроманта – нынешний и бывший – плыли к Умбрельштаду.
Стало уже совсем темно, поэтому ловец пиявок подвесил на невысокий шест над лодкой неяркий фонарь. Никерин сумел довезти своего негаданного спутника до самого умбрельштадского рва, этому способствовало то, что болота из-за осенних дождей слились с водным ограждением замка. Разлив поглотил и дорогу, и все подступы к Черной Цитадели, стоявшей на небольшом возвышении – именно с учетом подобных случаев затопления.
И теперь старый лодочник тревожно глядел в ту сторону, где темнели неприветливые стены Умбрельштада. Сквозь пелену дождя можно было различить высокие башни, в окнах которых не горел свет.
– Прощай, старик. – Спутник вылез из лодчонки на вымощенное камнем ограждение рва. – Благодарю за помощь.
– А ты уверен в том, что тебе нужно именно сюда, Сероглаз? – подозрительно прищурившись, спросил старик.
Уж он-то знал, как бывает, когда плывешь совсем не туда, где бы хотел оказаться. Как и большинство тех, кто связывает свою судьбу с темным искусством, он всю свою жизнь проплавал именно так, приставая не к тем берегам.
Над замком повисла тишина – лишь дождь стучал по черепице крыш, плитам дворов и дозорных путей на стенах. Казалось, Умбрельштад решил отправиться на покой мокрым осенним вечером и просто заснул.
– Благодарю за помощь, – повторил Магнус Сероглаз, после чего повернулся спиной к лодочнику и пошагал к стене.
– Эх, молодые, – проскрипел Никерин и спешно погреб веслом прочь, стараясь поскорее убраться от Умбрельштада как можно дальше.
То, что в скором времени должно было здесь произойти – он почему-то чувствовал это всей своей прожженной душой, – не предвещало никому, кто окажется поблизости, ничего хорошего.
Когда он в последний раз обернулся, то не смог различить своего временного спутника – тот уже скрылся в дожде и ночи.
Старик не прекращал грести, и фонарь на шесте его лодки все отдалялся от Умбрельштада, пока его слабый свет совсем не исчез из глаз.
Тем временем Магнус был уже внутри стен. Стучаться в главные ворота он не собирался: ожидать, что его гостеприимно примут в родном замке, не приходилось – выручило, как обычно, темное искусство. Растворившись во мраке, некромант через какой-то миг оказался уже на верхнем дворе, перед входом в донжон Цитадели. Как и следовало предполагать, эти двери были также наглухо закрыты.
Сероглаз поднял голову и глянул вверх. Там, на многие-многие футы над землей и остальным замком, возвышалась тонкая, как спица, круглая башня с остроконечной конусообразной крышей. Вот она, его цель – верхушка этой башни, тонущая в низких черных тучах. Ее можно было разглядеть лишь благодаря отблескам молний, разрывающихся неподалеку, – дождь перерос в ливень, а тот, в свою очередь, – в сильную грозу. Причем ударила буря так неожиданно и с такой силой, что темный маг поймал себя на мысли: уж не встречают ли его здесь подобным образом?
Наконец, решившись, Магнус резко развел руки в стороны, его плащ пошел волнами, а следом за ним и все его тело. Утратив четкие очертания, фигура некроманта расплылась, превратилась в черную тучу и исчезла. Такая же туча спустя всего лишь миг оказалась уже за запертой и не ждущей гостей дверью.
Пустая галерея была темна, но в дальнем ее конце, как раз у лестницы, что вела в башню Черного Патриарха, на ступенях сидел человек. Не нужно было зажигать факелы, чтобы почувствовать его присутствие, и не нужно было всматриваться в лицо, чтобы узнать его.
– Ты что-то давно не заглядывал к нам в гости, Черный Арлекин, – прорычал человек у лестницы, выплевывая каждое слово, как самую смешную на всем свете шутку. Эхо его голоса разлетелось по галерее, как по огромной трубе.
Гостю было отчего-то совсем невесело. Сероглаз со свистом выхватил меч из ножен.
– Ха-ха! – раздался неприятный смех, более походящий на утробное звериное ворчание. – Неужто ты собрался убить своего верного соратника? Своего брата, Магнус?
– Всегда мечтал перерезать тебе глотку, монстр, – прошипел Сероглаз, шагнув вперед.
Он был готов к этой встрече и мысленно даже поблагодарил Хранна за то, что провидение настроило его собеседника на разговоры, а не на стремительную и неожиданную атаку. Это давало превосходный шанс выиграть время, оценить обстановку и приготовиться к неизбежной схватке.
– Монстр? – По плитам пола со звоном покатилась пустая винная бутылка – с ее помощью человек у лестницы, похоже, скрашивал скуку. – Все мы монстры. Каждый в своем образе. Внутри каждого сидит плотоядный зверь.
Магнус сделал еще шаг, взяв в левую руку меч на изготовку, при этом пальцы правой начали стремительно шевелиться, сгибаясь и разгибаясь с четким, выверенным до мгновения ритмом, отщелкивая от ладони искры, словно ударами кресала по кремню, пока вся рука не исчезла в клубе чернильного дыма. Вся кисть оказалась окутана спутанными черными нитями, извивающимися, точно змеи. От ладони начал исходить жар, в воздухе запахло гарью.