Перцовая мазь, купленная перед поездкой во дворец в аптечной лавке, была отменного качества. Экономка Хенс-холла напугала меня сквозняками и ледяным полом на этаже для слуг и посоветовала испытанное народное средство. Жгучая мазь на ноги и грудь, теплый шарф, носки из собачьей шерсти – и к утру уже как новенькая. Работа компаньонки не предполагала дней отдыха, и я позаботилась о себе, как смогла… вот только совершенно не ожидала, что плотно закрытая баночка окажется совсем не там, где я ее оставляла.
Как я ни старалась, до конца смыть мазь не удалось. Кожа зудела, а подживший ожог, случайно получивший порцию жгучей смеси, покраснел, вспух и нестерпимо чесался. Недовольно шипя сквозь зубы, я вернулась к сундуку и решительно распахнула крышку, чтобы оценить объем ущерба.
И обомлела.
Все внутри было перевернуто вверх дном. Форменные платья, скомканные и измятые, были щедро облиты перцовой мазью. Сама баночка демонстративно лежала поверх испорченных вещей, а крышка примостилась среди нижних рубашек. Холщовый мешок с притирками был безжалостно выпотрошен, половина жестяных коробочек – погнута, склянки – разбиты. Правый ботинок невыносимо пах духами. Уцелел лишь сундучок с драгоценностями и письмами – хвала богам, у того, кто рылся в моих вещах, не достало сил вскрыть магический замок.
Но больше всего отчего-то досталось многострадальному учебнику по этикету. Чья-то безжалостная рука вдоволь порезвилась, пачкая и сминая листы с поучительными советами и литографиями. На обложке красовалось чернильное пятно – как оказалось, почти свежее, что я поняла с опозданием, уже когда, отряхнув книгу от пудры, положила ее на колени. Одной страницы недоставало – той самой, где был изображен лорд, припавший к пальчикам дамы сердца в нежном поцелуе.
Первым моим желанием было кинуться к колокольчику, вызвать камердинера и приказать ему выпороть нерадивую служанку за умышленную порчу вещей. Но тут же пришло горькое осознание бессмысленности такого поступка. Горничная, глядевшая на меня с насмешливым презрением, лишь показала неприглядную правду – мне здесь не место. Еще вчера я была такой же бесправной служанкой, как она, и вдруг по одному взмаху руки лорда Хенсли обрела положение и статус, в одночасье поднявший меня выше тех, с кем я недавно ела за одним столом. И пусть во мне текла благородная кровь, я никогда не чувствовала себя ровней графу и юной графине Хенсли.
Я горько усмехнулась своим мыслям. Ох, слышала бы меня Мэрион – точно залепила бы звонкую пощечину. А потом вызвала бы горничных и рассчитала всех до единой. Сестра всегда знала, кто она и как должна поступать. Но нужно было признать – я не Мэр.
Мэр… Я осторожно извлекла из складок испорченного платья стеклянную пробку, отлитую в форме розы. Основание цветка сладко пахло духами. Сестра подарила мне этот флакон в день своего отъезда, еще не зная, что мы больше никогда не увидимся. А теперь Мэрион нет в живых, а запах из разбитой склянки рано или поздно выветрится, не оставив даже воспоминаний. И папин кисет, весь в креме и чернильных пятнах, и мамина любимая шаль, и шелковые перчатки Лорри – все дорогие мне вещи были безнадежно испорчены. Сломаны, смяты, изорваны – ради глупой мести…
И никакое наказание не вернет их.
Маму.
Мэр.
И Лорри… тоже…
Сжав в руках расшитый кисет, я расплакалась навзрыд. Страх за Лорри, боль от потери мамы, дважды пережитая смерть Мэр – все, что накопилось в душе за несколько последних дней непрекращающегося кошмара, вырывалось из груди горькими безутешными всхлипами.
Слезы текли и текли. Я захлебывалась, давилась ими и не находила в себе сил остановиться.
Приоткрылась и тут же захлопнулась дверь. Наверное, у служанки теперь будет повод злорадствовать, но мне, если честно, было все равно. Какое это имело значение, если прежняя спокойная, размеренная жизнь ушла, а новая, где среди хаоса и ужаса нашлось место сильным рукам и прикосновению губ к запястью, не продлится долго. Все это: роскошные покои, платья, приемы – закончится. А я останусь – с порванной книгой, с испачканной шалью и разбитой жизнью.
Слез было столько, что, казалось, они никогда не иссякнут. Возможно, я так и проплакала бы до самого вечера, а потом и до утра, если бы кто-то не постучал в окно.
Удивленная, я повернулась и увидела на подоконнике ворона. Птица бесстрашно встретила мой заплаканный взгляд, сверкнула необычными желто-зелеными глазами и упорхнула прочь.
И странно, но мне вдруг стало чуточку легче. В последний раз шмыгнув носом и утерев слезы, я сделала несколько глубоких вдохов, возвращая ясность мыслям.
Думать о прошлом было горько, о будущем – страшно. Но сейчас… сейчас ничего еще не закончилось. Я должна помочь Лорри и лорду Хенсли, а значит, нужно быть сильной. А я вместо того, чтобы готовиться к императорскому приему, целый день только и делала, что жалела себя и вымачивала в слезах мамину шаль.
Собравшись с духом, я решительно подняла с пола вымазанную в чернилах и пудре книгу и открыла на разделе представления юных особ ко двору. Основы ритуала я запомнила благодаря урокам, которые леди Тэмзин давала Лорри перед ее дебютом, и менее формальная церемония в целом была почти такой же, разве что подвести меня к императорской чете мог любой придворный, а не обязательно старшая леди семейства. Но дальше…
По спине прокатился холодок.
«Прикосновение императорского кольца забирает у представляемой ко двору особы капельку крови, чтобы определить ее магию и принадлежность к знатному роду, после чего камень силы Айоны на несколько секунд меняет цвет. Процедура эта почти безболезненна и не оставляет порезов, но даже если вы почувствуете легкий укол, нужно не подавать виду и сохранять на лице почтительную улыбку.
Сходным образом работает и кровная привязка придворных масок…»
Кровь…
Я заставила себя несколько раз перечитать абзац, но смысл от этого не менялся. Мэрион повезло, несказанно повезло, что ее основной магией была водная стихия, что позволило ей находиться при дворе, скрывая наше родовое имя. А я… Воздух проявился во мне очень слабо, зато жаркий огонь Митчеллов полыхал в полную силу, и только строгие наставления мамы и долгие тренировки с сестрой помогли мне научиться обуздывать и скрывать внутреннее пламя.
Но обмануть императорское кольцо… невозможно, немыслимо.
Мыслей не было. Я в отчаянии заметалась по комнате, не находя себе места от волнения. Ох, если бы только в день представления Лоррейн ко двору я задержалась на несколько минут дольше, чтобы увидеть все целиком! Если бы только леди Тэмзин уделила больше внимания магической составляющей ритуала, а не умению пятиться спиной, не наступая на подол платья. Я бы… я бы…
Из груди вырвался горький смешок. И что бы я сделала, знай я заранее, в чем будет заключаться ритуал? Выпрыгнула бы из кареты перед императорским кортежем, нижайше прося отложить представление до того момента, как лорд Хенсли найдет сестру и расторгнет помолвку? Сказалась бы больной… нет, лучше сразу мертвой?
Бесполезно.
Что же делать? Что делать?
И, не придумав ничего лучше, я выскочила за дверь и бросилась искать лорда Хенсли. Если представление пойдет не так, он пострадает от этого не меньше, чем я, а может быть, даже и больше. Я не могла, не имела права промолчать, тем самым подставив его под удар.
Нет, не так. Я хотела. Хотела довериться, рассказать о своих тайнах, даже о тех, что так и не смогла открыть Лорри. Обо всем. С самого начала. Потому что верила – он поможет. Не оттолкнет, не отмахнется. Я провела наедине с лордом Коулом всего лишь день, но никогда прежде не чувствовала себя такой защищенной. Важной, нужной, значимой. И… не одинокой.
– Лорд Хенсли…
Дверь распахнулась без усилий. К счастью, граф был на месте – как всегда погруженный в сотни бумаг, молчаливый и сосредоточенный.
– Две минуты, Эверли, – проговорил он, не поднимая головы от бумаг. – Садитесь.
Отвлекать занятого лорда Хенсли, который и так тратил на решение моих проблем невообразимое количество времени, не хотелось, и потому я просто молча опустилась на стул и замерла, исподтишка любуясь аристократическим профилем, волевым подбородком, четким изгибом губ, темными прядями, небрежно перехваченными лентой. А потом взгляд почти против воли скользнул ниже, отмечая разворот плеч, поджарое тело и сильные крепкие руки. Лорд Коул Хенсли был красив. Без сомнения, рядом с таким мужчиной у любой девушки начинало чаще биться сердце…
– Смотрю, вы учитесь терпению, Эверли.
Я не сразу осознала, что две минуты истекли, граф закончил дела и теперь сам разглядывал меня, а осознав, покраснела, смутившись собственной бесцеремонности. Лорд Хенсли насмешливо улыбнулся, но в следующий момент улыбка пропала.
– Что случилось? Кто вас расстроил?
Запоздало сообразив, как выглядит мое лицо после нескольких часов рыданий, я торопливо вскинула руки к покрасневшим глазам и припухшим щекам.
– Это не важно…
– Важно.
Лорд Хенсли поднялся и строго оглядел меня с ног до головы. Следуя за его взглядом, я неловко пыталась прикрыть то чернильное пятно на юбке, то след от пудры, то вспухший, воспалившийся рубец ожога, но прятать очевидное было бесполезно.
Под пронзительным аметистовым взглядом я не смогла не признаться:
– Чернильница… протекла, милорд. И мои баночки с кремом. Видимо, когда переносили вещи…
Глаза лорда Хенсли потемнели.
– Мистер Маккой! – На пороге немедленно появился камердинер. – Приведи ко мне Мэнди.
– Сию секунду, милорд, – поклонился слуга.
– Не стоит… – начала было я, но осеклась, увидев каменное лицо лорда Хенсли.
Три минуты спустя камердинер втолкнул в кабинет взволнованную горничную. При виде графа довольная улыбка мигом сошла с румяной физиономии. Мэнди побледнела, пальцы вцепились в ленту передника.
Аметистовые глаза холодной сталью сверкнули из-под нахмуренных бровей.
– Что произошло?
– Я… я не знаю… – Горничная посмотрела на меня, запнулась и по