— Немедленно! Пусть немедленно отправляются и привезут нам маску!
— Но будет заметно, твоя светлость, что она сделана по подобию Сменхкары!
— Кто это увидит? Апоп? Поместим этот саркофаг между первым, который уже закончен, и третьим. Деревянный саркофаг будет закрыт.
— Но третий, твоя светлость, еще даже не инкрустирован!
— Значит, он не будет инкрустирован! И замечательные золотые наосы тоже заберем из могилы Сменхкары. Они укроют саркофаги Тутанхамона.
— Но, твоя светлость, на них надписи с именем Сменхкары!
— Пошли туда ремесленников, чтобы они их поменяли — пусть впишут имя Тутанхамона.
Усермон растерянно моргал. Он никогда бы не решился на подобное разграбление, на такое оскорбление царской особы.
Снимать изображение одного усопшего царя, чтобы представить его изображением другого! Почувствовав прилив ярости, он обрушил его не на своего хозяина, а на подчиненных. У писцов и посланников было ощущение, что они несут в своих мешках всех демонов мира. Через четыре дня они возвратились с Юга, мертвенно-бледные, словно заключали сделку в стране мертвых. Они доставили не только маску Сменхкары, но и некоторые из вещей, требующие изменения надписей в мастерских Фив. Они были обычными ремесленниками, совершившими покушение на увековеченную личность мертвеца, который к тому же был царем. Они понимали, что совершили кощунство.
Ай лично присутствовал при установлении маски Сменхкары на второй саркофаг. Это верно, что его изображение не напоминало Тутанхамона, и любой служащий дворца мог узнать Сменхкару. Но Ай сказал так: никто этого не заметит, так как саркофаги будут уже вложены один в другой и закрыты во время помещения в гробницу.
Только проблема саркофагов и похоронного имущества была почти урегулирована, как возникла проблема повязок. Хумос отказался вмешиваться. Писцы в привычном темпе писали священные формулировки и тоже просили дать им от трех до четырех недель. Составить такие тексты — это ведь не гуся зажарить! К тому же официально работы выполнялись семьдесят дней, через семьдесят дней все и будет готово! Об этом они сообщили мастеру Асехему, который передал их слова Усермону, а тот дрожал при мысли, что необходимо сказать об этом регенту.
— Каким количеством повязок ты располагаешь в настоящее время? — спросил он бальзамировщика.
— Тонких повязок едва хватает на то, чтобы завернуть тело. У меня почти нет широких повязок для внешнего обертывания.
— А бальзамирование?
— Оно почти закончено. Это не было тяжелым делом.
Усермон размышлял. Сразу после ухода Асехема он вызвал писца, которого посылал ограбить гробницу Сменхкары.
— Послушай: ты сейчас возвратишься туда. Снимешь внешние повязки с мумии Сменхкары.
Писец от ужаса вытаращил глаза.
— Но это равнозначно разрушению мумии, Советник!
— Ты предпочитаешь разрушить мумию или погубить нас, себя и меня?
Писец глубоко задумался.
— Но я буду нечистым перед вечностью, Советник!
— Я тебе устрою очищение, которое совершит верховный жрец лично.
— Мне надо снимать все повязки?
— Только широкие.
— Они удерживаются с помощью воска.
— Придумай что-нибудь. И отправляйся туда немедленно.
Спустя четыре дня писец возвратился, растерянный, напуганный, мрачный. Он протянул Усермону мешок. Советник развязал веревку и осмотрел содержимое: груда широких повязок.
— Саркофаг был запечатан, — сказал писец замогильным голосом. — Теперь он испорчен. Мне пришлось оставить его открытым. Проклятия ада будут меня преследовать вечно.
Усермон продиктовал своему секретарю письмо, в котором просил верховного жреца храма Амона выполнить обряды очищения своего служащего, невольно ставшего виновником этого кощунства, затем вручил это послание несчастному человеку и отправил его к Хумосу. Сделав это, он захватил мешок с повязками и незамедлительно отправился в зал, где проводилось бальзамирование.[34]
Со дня смерти Тутанхамона прошло уже сорок три дня. Нетерпение Ая скоро могло превратиться в стихийное бедствие.
Усермон бросил взгляд на мумию: обертывание узкими повязками было уже на стадии завершения. Сильный запах ароматических веществ, смешанный с отвратительной вонью соли, наполнял воздух. Асехем повернулся к посетителю, его взгляд упал на мешок. Советник протянул ему его, не говоря ни слова. После изучения содержимого Асехем спросил неуверенно:
— Откуда это взялось?
— Ты его не знаешь. Закончи обертывание. Завтра.
Бальзамировщик не нашелся, что сказать. Во всяком случае, записи на повязках поведают о своем происхождении.
Анкесенамон открыла глаза. Одна. Воробьи чирикали на террасе, где лев нетерпеливо ходил взад-вперед, ожидая смотрителя зверинца, который должен был принести ему еду.
Она вспомнила, как он целовал ее ноги. Итшан. Его оцепенение. Его страх. Его неловкость. Его волнение. Его благодарность. Его губы. Его тело.
Она вспомнила о том, что в одном из залов этого дворца бальзамируют тело ее супруга. Находясь в нескольких сотнях шагов от этого места, она отдала свое тело другому. Но ведь уже месяцы прошли с тех пор, как настоящий супруг умер. Неужели она рождена для вдовства? И как можно жить без тела мужчины?
Как смогла выжить Исис после смерти Осириса?
«Но я — не Исис», — решила она.
Сати подала ей чашу молока и фрукты. Смотритель зверинца принес льву большой кусок мяса и пиалу с водой и стал ожидать, пока зверь поест, чтобы отвести животное на берег реки справить нужду.
Кормилица изучала свою госпожу взглядом.
— Бальзамирование скоро будет закончено, — сообщила она.
— Так быстро?
— Сорок четыре дня прошло. Регент спешит.
Как обычно, слуги во дворце все узнавали первыми.
— Из-за Хоремхеба, — сказала Анкесенамон.
Сати ее расспрашивала, как всегда, взглядом. Она хотела услышать, что произошло ночью.
— Тело отвлеклось, — сообщила кормилице Анкесенамон. — Я ожидаю, когда и с сердцем произойдет то же.
Через три дня уже с раннего утра она была готова. Синее траурное платье. Белая повязка на лбу. Белые сандалии.
Уадх Менех пришел торжественно сообщить царице о визите регента. Ай появился в сопровождении носителя опахал, своего секретаря и Усермона. Он опустился на колени, поцеловал руку царицы и встал.
— Твое величество, тело царя, твоего супруга, готово отправиться на Запад. Он ожидает твоего визита, прежде чем закроют саркофаги, — объявил он.
Она должна была возложить цветы. Накануне ее об этом предупредили. Первая придворная дама протянула ей венок из цветов мандрагоры и васильков; она уже держала в руках сверток, в котором лежала дощечка для письма, переданная Меритатон. Она вышла из своих покоев в сопровождении носителей опахал, двух своих сестер и двух придворных дам; за ними следовал регент, Первый советник и свита. Она отправлялась в многодневное путешествие, но сначала — в зал бальзамирования.
Мастер Асехем, его помощники и ученики расположились вдоль стены. Они склонились в низком поклоне. То же сделали Хумос, служитель Ка и все присутствующие многочисленные жрецы.
Царица сделала несколько шагов, которые отделяли ее от мумии, уложенной на позолоченное ложе. Вокруг было нагромождение кресел, сундуков, сосудов, статуй, глиняных кувшинов для вина, статуэток, различных приношений. Как предусматривал ритуал, Нефернеферура стала в изголовье, чтобы играть роль Нефтис, сестры Осириса, которая помогла Исис похоронить бога.
Анкесенамон смотрела на хрупкое тело, подготовленное для вечности, на пальцы в золотых кольцах и золотую маску. Та же маска, какую он надел при жизни, теперь была увековечена в золоте, украшена ожерельями и драгоценными камнями, а изображения кобры и грифа должны были защищать усопшего. Почти не было видно собственно мумии под грудой драгоценностей, ожерелий, браслетов, кинжала в золотом футляре с ручкой из горного хрусталя…
«Осирис…» — снова подумала она.
Она положила на лоб мумии венок из цветов мандрагоры и васильков.
Ай произнес ритуальные прощальные слова. Отчетливо произнося каждое слово, чтобы хорошо слышали все жрецы, он приветствовал царя, который отправлялся во владения своего отца Амона. Анкесенамон также произнесла ритуальные фразы в знак прощания с царем.
Затем жрецы подняли царские останки и уложили их в первый саркофаг, который стоял на подмостках, сверху поместили крышку и запечатали ее.
Анкесенамон вздрогнула: на саркофаге было изображение Сменхкары. Она пыталась поймать взгляд Ая, но он отводил глаза. Ее оцепенение было настолько глубоким, что когда она смогла его преодолеть, было слишком поздно. Но что она могла бы сделать? Еще один раз царский саркофаг использовался для обмана. Но на этот раз благодаря предательству два брата соединились в смерти. Возможно, так пожелали боги.
Подняли первый саркофаг и осторожно поместили его во второй, на который также надели крышку. Затем в третий.
Носильщики подняли все саркофаги на свои плечи, чтобы на этот раз поместить их в каменный саркофаг, стоящий на волокушах. Затем этот каменный саркофаг подняли и поставили на повозку, которая ожидала во дворе. Началась погрузка похоронного имущества. «Сколько предусмотрели повозок?» — размышляла Анкесенамон. Хоры плакальщиц уже были слышны из дворца.
Пропустив вперед верховного жреца, Ай возглавил процессию. Он пересек большой зал, затем двор, переполненный служащими и слугами, и, наконец, вышел через монументальные ворота. Понадобилась сотня мужчин, чтобы установить каменный саркофаг на повозку, запряженную рыжими быками.
Когда Анкесенамон добралась до порога дворца, она увидела огромную толпу, ожидавшую на улице. Царевны, чиновники всех рангов, высокопоставленные особы в белых сандалиях следовали за ней. Царил неизбежный при формировании процессии беспорядок. Она повернулась, чтобы разыскать глазами Итшана, и не нашла его. У нее не было времени долго его искать, так как ведомая Хумосом и Аем процессия тронулась под грохот труб и крики плакальщиц. На корабль, отплывающий к месту захоронения — Месту Маат, ее сопровождал отряд военных, другой отряд замыкал шествие, следуя за девятью повозками, на которых везли саркофаг и похоронное имущество. Затем шли простые люди.