— Точно! — кивнул Гошка.
— Сама понимаю. Но мне почему-то кажется, что она нормальная тетка, эта Елизавета. По голосу. Голос у нее приятный.
— Ну, ты даешь! Мало ли какой голос! Бредятина, Малыга!
— Гошка, ты можешь пойти со мной, я сказала, что приду с братом…
— Нет, иди лучше одна. Лишнее это, — поморщился Гошка. — А мы лучше тут побудем, подождем тебя.
— Слушай, не знаю, как вы, а я сейчас коньки отброшу, так жратеньки хочется! — простонал Леха.
— Вообще-то да, — согласился с другом Гошка. — Перекусить не мешает!
— Пошли, пирожков каких-нибудь купим, — предложила Маня, которой вдруг тоже захотелось есть.
— Да, нелегкая вообще-то жизнь у сыщиков, — заметил Леха, стряхивая крошки с футболки. — Бегаешь, как жучка, даже поесть нормально не получается. Я все-таки, наверное, сыщиком быть не хочу.
— Тогда почему за нами таскаешься? — не без яда спросила Маня.
— Так интересно же! И потом, когда все распутаешь, кому-то поможешь, на душе такая удовлетворенка… Кайф!
— Леха, ты какой-то непоследовательный, — хмыкнул Гошка.
— Просто я думаю, что пока нам все-таки везло, все удавалось, но ведь когда-нибудь пруха кончится, и тогда будет так кисло… так хреново…
— Надо просто верить, что все получится! — твердо заявила Маня.
— А если не верится?
— Тебе не верится? Во что? В то, что мы найдем шантажистку? — рассердилась Маня. — Найдем, я просто уверена, что найдем! А если ты не веришь, езжай домой! Нам пессимисты не нужны!
— Маняша, ты не злись, — примирительно сказал Гошка. — У Лехи просто пирожки еще в пузе не осели, а как осядут, он тоже во все хорошее поверит.
— Ну, Гуляев, ты даешь — пирожки в пузе не осели! — расхохотался Леха. — Но, как говорят, доля правды в твоих словах есть. Я, когда голодный, злиться начинаю. Есть такой грех, а сейчас вроде жизнь уже веселее кажется, тем более пирожки классные были!
Время пролетело быстро. Маня собралась идти к Елизавете.
— Значит, со мной не пойдешь? — спросила она Гошку.
— Нет. Зачем? У тебя одной лучше получится.
Маня решительно вошла в подъезд.
Женщина, открывшая ей дверь, ничем не напоминала Ираиду Керженцеву. Маня незаметно перевела дух.
— Здравствуйте! — улыбнулась она.
— Заходи, девочка. Как тебя зовут?
— Маня.
Женщина очень пристально на нее посмотрела, словно что-то припоминая. Но ничего не сказала. Провела Маню в большую комнату, обставленную старинной мебелью. Книг в ее квартире тоже было много.
— Садись. Рассказывай!
Маня еще раз повторила все, что видела и слышала.
— А как они выглядели, во что были одеты?
— Ну, один — обычный парень лет двадцати, наверное, в черной майке с надписью «У вас губа не дура!». Волосы у него темные, каштановые, очень коротко стриженные, на левой щеке родинка небольшая, нос картошкой, глаза маленькие, цвет не разберешь. Плечи широкие, накачанные. А второй… как бы это сказать… Он такой гнилой шмендрик…
— А татуировка у него на руке есть?
— Да! Есть!
— Какая, ты не заметила?
— Заметила! На левой руке повыше запястья какая-то надпись. Но что написано, я не разглядела.
— Очень интересно, — тихо проговорила женщина.
— Вы его знаете? — удивленно спросила Маня.
— Боюсь, что да. Я только не думала, что он… Да ты, девочка, права, он действительно гнилой шмендрик. Надо же, ты как только это сказала, я сразу поняла, о ком речь… Что ж, будет мне урок, нельзя связываться с такими типами, у него же все на его поганой морде написано. Ну ничего, я с ним разберусь!
— Вы теперь на него в милицию заявите, чтобы поймать с поличным, да?
— Ты, я вижу, детективы любишь?
— Люблю, кто ж их не любит!
— Слушай, а твоя фамилия случайно не Малыгина? — вдруг спросила Елизавета Платоновна.
Маня от неожиданности рот раскрыла:
— Откуда вы знаете?
— Значит, я не ошиблась? У меня отличная зрительная память! Я недавно у отца твоего была и видела твою фотографию. У тебя ведь еще сестра есть, верно?
— Верно. А вы папу знаете?
— Я у него брала интервью. Помню, еще он мне фотографию дочек показывал, а я подумала: какие разные девочки, одна красавица, а другая, наверное, умница. А ты и вправду умница! Да ты не огорчайся, умной в нашей жизни быть лучше, чем красивой, к тому же через годика три-четыре неизвестно еще, за кем парни больше бегать будут, за твоей сестрой или за тобой. У тебя черти в глазах пляшут, это очень ценное качество. Но подумать только, до чего же тесен мир! Вот брала интервью у знаменитого артиста, а через две недели его дочка ко мне с таким делом явилась. Это папа такой неравнодушной тебя воспитал?
— Мама! — твердо ответила Маня.
Елизавета Платоновна улыбнулась. И вдруг ужасно понравилась Мане. Она почувствовала, что этой женщине можно доверять.
— Ну, Манечка, пойдем-ка на кухню, я тебя чаем хоть напою. У меня пирожные вкусные есть.
— Спасибо, с удовольствием, — быстро согласилась Маня.
— А у тебя в соседнем подъезде мальчик живет, я правильно поняла?
— Нет, я это придумала, для вашей соседки!
— То есть как? — нахмурилась Елизавета Платоновна. — Что это значит?
— Это очень сложная история… Понимаете, я вообще-то вас ждала, а потом вдруг услыхала разговор и поняла, что надо торопиться. Вот и пошла к вашей сеседке и придумала про свиданку…
— Ты меня ждала?
— Да!
— Зачем?
— Поговорить… Понимаете, я про вас только сегодня узнала и решила кое-что выяснить.
— Ничего не понимаю! А про гнилого шмендрика — это выдумка?
— Да нет же! Чистая правда! Только я его уже и раньше видела.
— И где же?
— Вы Маргариту Сергеевну Велленберг знаете?
— Велленберг? Первый раз слышу, а кто это?
— Она — невеста Владислава Игоревича Комова, — без запинки проговорила Маня.
Елизавета Платоновна вдруг побледнела.
— Невеста? Ее фамилия, значит, Велленберг? Нет, я ее даже никогда не видела. Но при чем тут она? Я совершенно ничего не понимаю!
— Я вам сейчас объясню! Этот шмендрик шантажирует Маргариту Сергеевну, деньги у нее вымогает и относит одной женщине, которая живет по чужим документам…
И Маня рассказала Елизавете Платоновне все, умолчав только о той истории в Омском университете. Зачем рассказывать о том, чего на самом деле не было?
— С ума сойти! — пробормотала Елизавета Платоновна. — Да вы целое расследование провели… И чем же этот мерзавец шантажирует госпожу Велленберг? У нее есть какие-то страшные тайны?
— Наверное, у всех есть какие-то тайны… — неопределенно ответила Маня.
Елизавета Платоновна грустно улыбнулась:
— И никому не хочется, чтобы эти тайны всплыли. А ты, значит, решила, что за этим шантажом стою я?
— Я не решила, а предположила!
— Нет, деточка, я слишком хорошо понимаю, что заставить себя полюбить невозможно, даже если вылить грязь на счастливую соперницу. Выйти замуж так можно, а стать любимой и единственной — нет!
У Мани комок стоял в горле.
— Но ведь как-то заслужить любовь, наверное, можно?
Елизавета Платоновна внимательно взглянула Мане в глаза и поняла, что девочка говорит о своем.
— Ах, Маня, любовь такая странная штука. Если бы любовь можно было заслужить, все было бы несколько проще. Хотя такое тоже бывает, но редко. И знаешь, я еще поняла… Когда говорят — я люблю ее или его за то-то и за то-то, это не любовь. Любовь — штука странная, непредсказуемая… Иной раз смотришь — всем человек хорош, а тебе он не нужен. А другой — одни сплошные недостатки, а ты вдруг взглянула ему в глаза и — бац — полюбила.
— Но если безответно… это больно…
— Господи, да неужели у тебя безответная любовь? — ахнула Елизавета Платоновна.
Маня только молча кивнула.
— Ничего, надежда всегда есть. У него ведь тоже могут глаза открыться. В один прекрасный момент он на тебя посмотрит и подумает: а где у меня глаза были? Как же я не замечал эту чудесную девчонку?
— А так бывает?
— Да сплошь и рядом!
Они посмотрели друг другу в глаза и засмеялись. Правда, смех был не очень веселым.
— Ты мне нравишься, Маня. И давай-ка подумаем, что нам теперь делать.
— По-моему, лучше всего заявить в милицию. Пусть их возьмут с поличным! И они не подумают, что вы их сдали, вы ведь не могли ничего знать, правда?
— К сожалению, это не получится.
— Почему?
— Какая у меня гарантия, что в милиции они не узнают, что я на них заявила?
— А давайте мы на них заявим. Пойдем в милицию и скажем, что слышали такой вот разговор…
— Нет, Маня, не получится. Никто вас и слушать не станет. И потом, обязательно выплывет наружу мое знакомство с этим шмендриком. А я этого не хочу. Я лучше сделаю по-другому… — Глаза у нее весело блеснули. Она взяла телефонную трубку. — Подожди, я сейчас позвоню, а потом мы еще поговорим.
— Знаете, я вот подумала, а давайте мы их напугаем!
— И как ты думаешь их напугать?
— Ну, не знаю, можно придумать. Закроемся в квартире, а когда они сунутся, можем что-нибудь таинственное изобразить, какие-нибудь привидения…
— Маня, — расхохоталась Елизавета Платоновна, — ты меня уморила. Они же собираются сюда днем, а днем никаких привидений не бывает! Я их напугаю, но по-другому. Более современным способом.
Она набрала номер и попросила к телефону Сергея Анатольевича.
— Сержик, привет, это я. Слушай, у меня к тебе дело. Помнишь, ты говорил про сигнальное устройство? Да, надумала. Но это надо сделать сегодня. Обязательно только сегодня. Да, я узнала, что ко мне собираются гости… Отлично, это совсем хорошо! Молодец, Сержик! Буду ждать!
Елизавета Платоновна положила трубку и весело подмигнула Мане.
— И что это будет? — полюбопытствовала девочка.
— Ревун!
— Какой ревун?
— Они схватятся за замок, а он как завоет! Они как побегут! — веселилась Елизавета Платоновна, правда, Мане показалось, что она близка к истерике.