— Что тебе на самом деле от меня надо?
Взгляд его стал необыкновенно проницательным. И как он только жил с Манако, весь такой мнительный? Все страннее и страннее…
— Мне ждать тебя где-то к восьми? — уходя от ответа, я подняла на него глаза. — Приготовлю на ужин что-нибудь, что можно быстро подогреть.
Я старательно изобразила теплую, по-матерински ласковую улыбку. Сердца мужчин от таких тают, однако в ответ получила короткий презрительный взгляд.
Дверь за Екодой захлопнулась. Какое-то время я так и стояла в коридоре. Мелани высунула нос из-под котацу, с любопытством поглядывая на остатки завтрака. Я дала ей кусочек булочки, собрала посуду в раковину и включила воду. Ударившись о дно, холодные капли брызнули в лицо, и это немного привело меня в чувства.
Зачем я вообще расстилаюсь перед этим типом? Чего я пытаюсь добиться, кроме намеченного? Что мне надо сделать, чтобы поставить самой себе «сто баллов»? Я ведь давно выросла из возраста, когда можно во всем винить родителей.
На ужин я решила приготовить сливочное рагу с мясом без добавления морковки: после вчерашнего похода в магазин остались картошка, лук и брокколи. Выбор блюд для меня дело привычное: просто нужно учитывать имеющиеся продукты и знать предпочтения того, для кого еда готовится. Обычно для сливочного рагу я использую соевое молоко, но — все еще под впечатлением от фермы Акиямы — мне хотелось настоящей молочки.
Главное при готовке соуса бешамель — не жалеть масла и вливать холодное молоко быстрой рукой. Уж сегодня-то я заставлю Екоду похвалить ужин. Подумав об этом, я фыркнула: как будто я не могу уйти, пока не получу от него похвалу.
А ведь если подумать, все это…
Я замерла, глядя на крутящийся над головой вентилятор. Даже в такой момент в сердце на мгновение вспыхнула гордость за проведенную уборку — ни пылинки на лопастях!
Постепенно обретающую форму мысль я постаралась поскорее отбросить. Потому что чувствовала: стоит признать это, и я не смогу вернуться к прежней жизни, а вдобавок еще и признаю полное поражение в противостоянии с Манако.
Лопасти вентилятора все крутились и крутились перед глазами, теряя очертания. И роковые слова сорвались с языка — я просто не смогла сдержать их:
— Все это не слишком отличается от жизни с Рё…
Екода и Рё — совершенно разные люди. А я — всегда одна и та же, с кем бы ни жила. И делаю одно и то же. Хлопочу по дому, остервенело оттираю каждое пятнышко, даже не существующее, готовлю еду, учитывая вкусы и пожелания мужчины, а потом назойливо спрашиваю: «Вкусно получилось?» Ни намека на страсть, а душу постепенно наполняет гнев, который уже не сдержать. Действительно ли я люблю Рё? Да, мне хорошо рядом с ним. Да, в его объятиях мне спокойно и уютно. Да, я забочусь о нем, а он обо мне — это тоже правда. Но меня не отпускает чувство, что, стоит мне остановиться — и карусель нашей семейной жизни замрет. Не прикладывай я усилий — никакой любви в ответ не получу. И даже усилия не дают никаких гарантий, что меня искренне полюбят.
Что вообще такое любовь? Потребность в ком-то? Но раз так — почему я, всегда такая старательная и умелая, чувствую себя жалкой и опустошенной?
Кем мне надо стать, чтобы наконец вдохнуть полной грудью и ощутить спокойствие?
Я поймала себя на том, что из памяти стало стираться, зачем я пришла сюда. Пространство вокруг меня сжималось, дыхание перехватило. До чего же тесен этот дом, и почему у него такая дурацкая планировка? Я хотела помочь Рике обличить Манако…
Звонок в дверь. Какой-то он хриплый. Надо бы вызвать ремонтника, чтобы его починили. Может, Екода забыл что-то и пришел забрать?
Коротко вздохнув, я вытерла мокрые руки о фартук и пошла открывать.
11
Рика набрала восемь кило. Восемь. Может, поэтому ее мироощущение так изменилось?
Вот уже три месяца прошло с тех пор, как она начала навещать Манако. И сейчас, глядя на эту пышнотелую женщину, Рика совершенно не могла понять, почему многие так яростно критиковали ее внешность. Манако совершенно заурядная. Не красавица, но и не уродина. Сегодня на ней светло-голубой свитер красивой вязки, и этот свитер прекрасно сочетается с плотной белой юбкой. Да, она сочится самодовольством, и это раздражает, но не слишком. Обычная женщина тридцати с небольшим лет.
Должно быть, сама Рика сейчас выглядит куда более одиозной. После полудня, когда она ела гюдон за рабочим столом — первый прием пищи за день, начальство неожиданно вызвало ее к себе. Нужно было срочно закрыть образовавшуюся пустоту в еженедельнике: сняли какой-то материал, и кому-то пришло в голову напечатать интервью с женщиной-журналисткой. Рике пришлось рассказать немного о своей работе, но это ладно. У фотографа, который делал снимки для публикации, вид был озадаченный. Похоже, героиня публикации не произвела на него должного впечатления. Оно и понятно: после командировки в Ниигату на Рику навалилось столько дел, что совершенно не находилось времени уделить внимание внешности.
Зато она изжила в себе страх перед Кадзии Манако. Может, набор веса помог сблизиться с ней?
Рика пытается добиться от Манако того единственного, что ей сейчас хочется знать. В мимике ее собеседницы просвечивает усталость. Какое-то время Манако молчала, затем нехотя выплюнула:
— Откуда мне знать, где сейчас ваша подруга? Я же не экстрасенс.
Она раздраженно тряхнула головой. Ее мягкие волосы блеснули медовым в свете ламп.
Неубедительно. Манако точно что-то знает о Рэйко.
— Меня устроит даже самая незначительная деталь. Может, вы помните, какие слова произвели на Рэйко самое сильное впечатление?
Взгляд Манако скользнул по пустоте, словно провожая полет невидимой бабочки. Она явно тянула время, смакуя нервозность Рики.
— Хм-м… Дайте подумать… — протянула она, потирая пухлым пальцем подбородок и очаровательно хмуря брови, чтобы еще больше вывести Рику из себя. — Кое-что приходит на ум. Но я скажу только при одном условии, — наконец нарочито громко провозгласила она, и глаза ее хитро сверкнули.
«Снова она за свое», — подумала Рика, и на мгновение ее охватила робость — впрочем, она тут же устыдилась мимолетного остаточного страха.
— Расскажите, как вы убили своего отца.
Рика не помнила, чтобы у них был разговор о смерти отца, но почему-то вопрос ее не удивил.
— Если расскажете все как есть, я вспомню наш с Рэйко разговор.
Рика знала, что рано или поздно эта тема всплывет в их беседах. Она глубоко вздохнула, выравнивая дыхание. Она не боится этой женщины. Она не позволит страху снова проснуться.
— Ваша подруга сказала: наверняка вы привязались ко мне потому, что чувствуете ответственность за смерть отца. Кажется, та история была как-то связана с кулинарией?
— Я… Не исполнила обещание, которое дала отцу, — с трудом выдавила из себя Рика. Ей подумалось: может, сердце Манако все же дрогнет? Может, она решит не наседать слишком сильно из сочувствия к ее потере? Однако лицо Манако выражало живое любопытство. Она наклонилась ближе — почти уткнулась в акриловую перегородку — и нетерпеливо переспросила:
— Вот как. И что же это было за обещание?
Будь что будет. Все равно рано или поздно Манако узнает. Вытянет из нее признание.
— Я не приготовила отцу на пятничный ужин гратен, который нас учили делать на уроке домоводства в школе.
— О, вы умеете готовить такие сложные блюда? Я думала, для вас и лук порезать — непосильная задача.
Глаза Манако озорно заблестели — и это в такой-то момент. Длинные красивые ресницы затрепетали, отбрасывая тень на щеки. Каждая ресничка казалась приглаженной и ухоженной, как из салона.
— На самом деле в средней школе я любила готовить. Мама пропадала на работе, и домашние дела легли на мои плечи. Благодаря этому я блистала на уроках домоводства. Учительница всегда хвалила меня — я была ее любимицей.
Рика старалась выжечь из памяти эти воспоминания, но картинка снова всплыла. Вооружившись прихватками, она достает противень с гратеном из духовки, и все ее одноклассницы дружно аплодируют. Аппетитная панировка из сухарей, золотистый сыр, белый соус, сквозь который проглядывают макароны, креветки и брокколи… Гратен выглядел безупречно.
— Поделитесь рецептом? Звучит замечательно! Ах, у меня даже слюнки потекли… Сейчас самое время для гратена.
— Лук обвалять в муке и потушить с маслом, понемногу вливая молоко. Выложить в глубокий противень сваренные в соленой воде макароны, брокколи и тушенные в белом вине креветки. Потом приправить луково-масличным соусом, посыпать панировочными сухарями, сыром и петрушкой и запекать в духовке примерно двадцать минут.
Рецепт сам сорвался с губ: Рика поразилась тому, как хорошо его помнит. Тут же вспомнилась и обложка учебника по домоводству, пошаговые иллюстрации оттуда. Рика помнила все, связанное с тем гратеном. И стоило начать готовить, даже просто зайти на кухню, как проклятый гратен снова напоминал о себе. Воскресали школьная тетрадка, заполненная беглым почерком, касающиеся школьных окон ветви магнолии, шутливая песенка о гратене, которую они с подругами весело напевали, пока шли в класс.
— О, прекрасно. Если честно, не ожидала услышать от вас что-то подобное.
— Я рассказала отцу про тот урок по телефону, и он тут же оживился: сказал, что хочет попробовать гратен. Мол, приготовишь для меня? Я обычно ночевала у него раз в месяц и пообещала сделать гратен, когда приеду в следующий раз.
Во время встреч с отцом Рика ужасно боялась тишины, зная, что за ней кроется отчуждение, и поэтому болтала без умолку. Играла роль веселой и беззаботной девочки-подростка, которую нисколько не волнует развод родителей. На самом деле развод ее волновал, и она думала, что стоит замолчать, стоит показать свои истинные чувства, привычный мир, окончательно рухнув, похоронит ее под своими обломками. Была и еще одна причина. Постоянно подкидывая отцу все новые и новые темы для бесед, она не давала ему возможности спросить о матери. Конечно, он взрослый человек и мог бы не вестись на ее уловки, но он как будто подыгрывал ей. С отцом Рика вела себя совершенно иначе, чем в школе. В школе она была «прекрасным принцем», предметом восхищения, а «прекрасному принцу» полагается быть недосягаемым. Стоило ей оказаться с отцом, эта маска слетала. Папина Рика была беспечной, озорной и разговорчивой девочкой, любящей модные вещички. Когда отец, посмеиваясь, смотрел на нее: мол, «ну и ну», она с облегчением узнавала в нем прежнего папу, каким он был, когда в семье все было хорошо. Увы, спустя два года после развода от прежнего папы почти ничего не осталось: отец заметно располнел из-за пристрастия к алкоголю и беспорядочного питания, ходил в растянутых трениках и выглядел почти что стариком.