О том, как вор украл барана у некоего мужа
Хозяин некий как-то утром рано
Вел на веревке за собой барана.
Но этого барана жулик ловкий
Украл, ножом обрезав часть веревки.
Уразумев, что с ним стряслась беда.
Хозяин бегать стал туда-сюда.
А вор барана спрятал и тотчас
Стал у колодца слезы лить из глаз,
И потерпевший, свой прервавши бег,
Спросил: «О чем ты плачешь, человек?»
Заплакал жулик громче, чем досель:
«Упал в колодец полный мой кошель.
Достань мои пятьсот дирхемов с лишком,
И поделюсь с тобой я золотишком.
Неловкий, не могу полезть я сам,
Тебе за помощь сто дирхемов дам!»
Смекнул хозяин: «Даровое злато —
Мне за пропавшего барана плата.
Пусть мой баран украден, но — о чудо! —
Я денег обрету на два верблюда!»
И, скинув все, в колодец он полез,
А вор одежду взял и прочь исчез.
Увы, под властью жадности подчас
Благоразумье покидает нас.
О том, как сторож, охранявший караван, начал кричать только тогда, когда воры утащили все богатства
При караване сторож на привале
Ночь продремал, а воры не дремали.
Они все растащили и добро
В песок зарыли, спрятали хитро.
Купцы на ранней рани пробудились
И достоянья своего хватились.
И, понимая, что стряслась беда,
Искали, бегали туда-сюда.
Кричали все, а тот, кто был на страже,
Кричал сильнее прочих о пропаже.
Его спросили: «Наш неверный страж,
Где все добро, ответом нас уважь?»
Ответил сторож: «Появились воры,
Что на лихое дело были скоры!»
«Но что ж, ничтожный, как пустой мешок,
Добро ты наше оградить не мог?»
«На все,— ответил сторож,— воля бога,
Я был один, а тех, кто грабил, много!»
Ему сказали: «Ты бы крикнул нас,
Когда был сам бессилен в черный час!»
Ответил сторож: «Я бы закричал,
Но к горлу мне приставили кинжал,
И чтобы вовсе не случилось лиха,
Как грабят караван, взирал я тихо,
Зато сейчас кричу превыше сил
И возмещаю все, что упустил!»
Когда тебя уже волочат в ад,
Велик ли прок читать святой аят?
Ведь то раскаянье, что опоздало,
Не лучше нерадивости нимало.
Рассказ о влюбленном, которому назначили свидание
Любимую любил влюбленный некий,
Как не способны люди в нашем веке.
И все ж предмет его любви в ответ
Не зажигал пред ним надежды свет.
Но ищущий находит утешенье,
Ибо источник радости — терпенье.
И вот гордячка вопреки гордыне
Влюбленному сказала: «Ночью ныне
В твой дом, мой милый, я пойду украдкой,
Сиди и жди меня с надеждой сладкой!»
Решил влюбленный; «Случай, в чьей мы власти,
Блеснул и мне из черных туч злосчастья!»
И он с глазами, красными от слез,
Ягненка в жертву господу принес.
И, начиная с сумерек, заране
Влюбленный погрузился в ожиданье.
Но за день малый выбился из сил,
И сон его усталого сморил.
Меж тем украдкой в полчаса второго
Пришла красавица — хозяйка слова.
Но спал и чуть похрапывал во сне
Тот, кто ее уподоблял луне.
Она не обронила слез печальных,
Но положила горсть костей игральных
И, улыбнувшись спящему едва,
Отрезала лоскут от рукава,
Тебе не звать бы, мол, любимых в гости,
Тебе играть бы с мальчиками в кости.
Влюбленный, утром ото сна восстав,.
И кости увидал и свой рукав
И со слезами, полнившими взор,
Сказал: «Творим мы сами свой позор!»
Рассказ о том, как пьяный тюркский сардар призвал к себе певца, чтобы насладиться его пением
Один сардар угрюмый встал с похмелья,
Певца позвал для своего веселья.
Сказал певцу сардар осоловелый:
«Ты прояви свой дар, мне милость сделай!»
И для того, кто слушал, глядя пьяно,
Запел поющий, вспомнив стих Корана.
«Не знаю я, ты ночь иль солнце дня,
Не знаю, что ты хочешь от меня?
Не знаю я, терпеть в моей ли воле.
Не знаю я, мне мучиться доколе?»
Певец играл на чанге и , стеная,
Все повторял: «Не знаю я, не знаю...»
Вскочил сардар, схвативши булаву,
Чтоб проломить поющему главу.
Но кто-то из друзей, стоящих рядом,
Его остановил корящим взглядом
И так сказал: «Ты, может, прав, но все же
С поющими так поступать негоже!»
Вскричал сардар: «Терпенье я теряю
От повторения в пенье: „Я не знаю..."
Певцу башку снесу, чтоб знал он впредь:
Когда не знаешь, так не надо петь!»
Притча о муравье, который удовлетворяется одним-единственным зерном, волоча его оттуда, где множество зерен
Бедняжка муравей одно зерно
Из кучи тащит, где зерна полно.
И труд его столь тяжек и упорен,
Что остальных он и не видит зерен.
Хозяин тока, опытный мудрец,
На вора глядя, думает: «Слепец!
Ты, прилепясь душою к пустяку,
Не зришь обилия на моем току».
Так многие из нас в плену обмана
Постичь не могут мудрость Солеймана,
Пылинкой малою ослеплены,
Не видим мы ни солнца, ни луны.
Меж тем любая тварь — всего лишь глаз,
Чтоб видеть Истину в счастливый час.
Рассказ о том, как некий человек просил у эмира коня
Промолвил некто: «Дай, не пожалей
Коня, чтоб мне попасть домой скорей!»
«Не жаль коня,— эмир сказал ни это,—
Возьми того, что пепельного цвета!»
Сказал проситель: «От того коня,
О повелитель мой. избавь меня.
И норовист он и всегда идет
Не передом, а задом наперед!»
«Что ж, поверни упрямца к дому задом,—
Эмир ответил,— хоть твой дом не рядом.
Во власти вожделения идет
Всяк себялюбец задом наперед!»
Рассказ о нищем, просившем подаяния, и о хозяине дома, отвечавшем с издевкой
О хлебе умолял бедняга нищий,
Стучал в ворота одного жилища.
Ответствовал хозяин: «Видит бог.
Где взять мне хлеба, я не хлебопек!»
«Тогда,— пришедший попросил устало,—
Немного дай мне мяса или сала!»
Хозяин поглядел на бедняка
И молвил: «Здесь, не лавка мясника!»
«Дай хоть муки тому, кто бос и гол!»
Сказал хозяин: «Я не мукомол!»
Промолвил нищий: «Если нет мучицы,
Дай мне, хозяин хоть воды напиться!»
Сказал хозяин нищему в отпет:
«При доме нет ручья и речки нет!»
Что нищий ни просил, хозяин ловкий
Во всем ему отказывал с издевкой.
И нищий в дом, скупому на беду,
Вошел большую справить там нужду.
Хозяин крикнул: «Что творишь, пришлец?»
Ответил нищий: «Зря кричишь, скупец!
Когда твой дом столь пуст, то он годится
Лишь для того, чтоб в нем опорожниться!»
Рассказ о некоем вольном, на чье выздоровление лекарь не питал надежд
К врачу больного привело несчастье:
«Пощупай жилу на моем запястье,
Поскольку всем известно, что она
Незримо с сердцем соединена!»
Нащупал лекарь на запястье жилу
И понял: не вернуть больному силу.
Болезнь его, кто ныне еле жив,
Уйдет, лишь смерти место уступив.
Все ж врач сказал: «Чтоб вышла хворь из тела,
Все делай, что б душа ни захотела.
Чтоб те желанья, что ты поборол,
Тебе не принесли бы новых зол.
Всяк должен быть в своих деяньях волен,
Кто столь тяжелою болезнью болен.
В сих случаях леченье это, брат,
Предписывает и святой аят».
Сказал больной: «За мудрое леченье
Пусть на тебя сойдет благословенье!»
А сам пошел вдоль берега реки,
Блаженствуя болезни вопреки,
Отдавшись прихоти своей на милость,
Чтоб дверь здоровья, может быть, открылась.
Меж тем какой-то суфий у воды
Лик омывал, не ведая беды.
И наш болящий на его затылке
Остановил свой взгляд не без ухмылки.
И, подчинись желанью своему,
Решил влепить затрещину ему.
Больной шептал: «Дано мне предписание,
Чтоб я свое не подавлял желанье.
Я, повинуясь мудрому врачу ,
Все должен делать, что ни захочу!»
И потому, собрав остаток сил,
Он суфию затрещину влепил.
Воспрянул суфий, яростный и злой,
Чтоб отплатить обидчику с лихвой,
Но вдруг, увидев, сколь бедняга хил,
Намеренье свое переменил.
Тот суфий, хоть владел им лютый гнев,
Сдержал себя, последствий не презрев.
Знай, погибает поздно или рано,
Кто зрит приманку и не зрит капкана.
Умей увидеть, если ты мудрец,
Не столь начало дела, сколь конец.
Подумал суфий: «Этот дурень хилый
Помрет, когда его ударишь с силой.
Хоть я и прав, творя святую месть,
Пожалуй, лучше на рожон не лезть.
Пусть ныне мне терпенья власяница
Поможет ярости не покориться!
Я прав, когда отмстить ему хочу,
Но за убийство предают мечу».
И с неостывшей злобою в груди
Больного суфнй потащил к кади.
Истец волок ответчика без страха,
Ибо он знал: судья — весы Аллаха.
Он думал: «Пресекающий вражду
Рассудит нас, а я того и жду.
Судья, чья справедливость столь желанна,
Загнать в сосуд способен и шайтана.
Спасает он от лживости людей
Весами справедливости своей.
Когда ж судейские весы неверны,
Беда и горе тем, что правоверны».
Иначе думать суфий и не мог,
Когда к судье обидчика волок.
«О судия, сие исчадье зла
Ты посади с позором на осла.
Чтоб не прошла ему обида даром.
Приговори его ко ста ударам.
А если от того сойдет он в ад,
Не мы, а сам он будет виноват!»
Ответствовал судья, нахмурив лик
«Ты не представил никаких улик.
И думать я готов, что обездолен
Не ты, а он, которой тяжко болен.
Чего ты хочешь, иск свой предъявив
Ответчику, который еле жив?
Тебе, о суфий, я скажу, как брату:
Лишь тот, кто жив, подсуден шариату.
А мертвеца не судит шариат,
Хоть был при жизни он и виноват!
Судить каменья — не моя забота,
Коль упадут случайно на кого-то.
Ты погляди внимательно, истец,
Кого привел ты, тот — полумертвец
Полуживому требовать отмщенье
Еще бессмысленней, чем биться с тенью.
Как мне карать и на осла сажать
Того, кому лишь кладбище под стать?
Кто ж грузит не поленья на ослов,
А только холст с изображеньем дров?»
Ответил суфий: «Верить ли мне слуху,
Выходит, прав он, дав мне оплеуху?»
И тут истца, что тяжбе был не рад,
Судья спросил: «Ты беден иль богат?»
Ответил суфий, вздевши к небу длани:
«Четыре медяка в моем кармане!»
Судья сказал: «Из них, пожалуй, два
Отдай тому, который жив едва.
Пусть купит он еды, чтобы лепешка
Больного подкрепила хоть немножко!»
Покуда суфий вел с судьею спор,
Больной вперял судье в затылок взор.
Его дразнил загривок вожделенный,
Которым обладал судья почтенный.
И, раб желанья, из последних сил
Он и судье затрещину влепил.
За первую затрещину, пожалуй,
Два медяка сочел он платой малой.
Он крикнул: «Мне теперь наверняка
Заплатят все четыре медяка!»
Что ж, ничего судье не оставалось,
Как присудить больному эту малость.
Того желать не надо никому,
Что испытать несладко самому.
Когда кому-то ты копаешь яму,
Сам почему-то попадаешь в яму.
Поучительный рассказ о тюркском воине и вороватом портном
Мы знаем много случаев смешных
И грустных о нечестности портных.
Бытуют в мире всякие присловья
О вероломстве этого сословья.
О том, что вороватые швецы
По части краж большие мудрецы.
Однажды некто говорил о мелких
Портновских ухищреньях и проделках.
Казалось, излучал рассказчик свет,—
Ведь слушающих увлекал предмет.
Мы знаем, коль пред говорящим пусто.
То блекнет дар любого златоуста.
Когда никто не слушает чангиста,
То он и чистый звук берет нечисто.
Когда не ждет играющих успех,
То пальцы струн касаются не тех.
О том, сколь ремесло портного грешно,
В тот день рассказчик говорил успешно.
Ибо внимал его рассказу рьяно
Какой-то человек из Туркестана.
Был тюркский воин очень удивлен
Всем тем, что в этот день услышал он.
Спросил он: «В рассуждении уловок
Кто из портных у вас особо ловок?»
Ему сказали: «Есть искусный швец,
По этой части мастер и мудрец!»
Воскликнул тюрок: «Об заклад побиться
Готов я, что меня он побоится.
Не украдет нечестный сей портной
Не то что шелка — нитки ни одной.
В присутствии моем, хоть вороват,
И лоскуток он утаит навряд!»
Промолвил кто-то, глядя на скитальца:
«И не таких он обводил вкруг пальца.
Твоя, о воин, зоркость ничего
Не стоит перед хитростью его!»
Сказал приезжий: «Бьюсь я об заклад:
Ни верх он не урежет, ни приклад,
А украдет он, что ему не внове,
Так вот залог — скакун мой чистой крови.
Но если не обманет он меня,
Вы мне дадите лучшего коня!»
Уснул приезжий в эту ночь нескоро,
Все думал, как разоблачит он вора,
С чего начнет нелегкую игру?..
Но вот минула ночь, и поутру
Приезжий, взяв атласа дорогого,
Явился в лавку хитрого портного.
Портной приветливо, как только мог,
Раскрыл уста, и сладкий мед потек,
Он прял беседы шелковую нить,
Чтобы доверье в госте заронить.
О том о сем не проболтав и часа,
Заказчик расстелил кусок атласа.
«Скрои кафтан, чтоб в нем я биться мог,
Чтоб верх был узок, а подол — широк!
Верх оттеняет пусть мое сложенье,
А полы не стесняют пусть движенья!»
Сказал кроитель: «Дорогой мой друг,
Тебе я двести окажу услуг.
Бог свел тебя с честнейшим человеком!..»
И руки он поднес к груди и векам.
Промерил он кусок немалый шелка
И стал болтать почти что без умолка.
Он говорил, пока кроил кафтан,
Как в неком царстве глупый был султан.
О тех, что скупы сверх обычной меры,
Рассказывал и приводил примеры.
И вмиг, когда, смеясь что было сил,
Пришедший узкие глаза закрыл,
Припрятал швец материи немного
Так. что никто не видел, кроме бога.
От смеха тюрок плача и давясь,
С намереньем своим утратил связь.
Какой еще атлас, какой залог,
Когда от смеха воин встать не мог?
Он только всхлипывал: «О говорящий,
Твои рассказы мне шербета слаще!»
И падал на спину, не в силах встать,
Над чем-то рассмеявшись вдруг опять.
Тогда-то мастер вновь за шаровары
Засунул небольшой кусок товару.
А тюрок все просил, впадая в раж:
«Ты шуткою еще меня уважь!»
Портной шутил, сто принимал обличий,
И тюрок вовсе стал его добычей.
Он хохотал, открыть не в силах глаз,
И в третий раз оттяпал швец атлас.
А воин рек: «Не мучай, мастер славный,
Еще мне случай расскажи забавный!»
В душе портного пробудилась жалость.
Он думал: «Шелка много ли осталось?
Еще от пары баек, что смешны,
Не хватит шелка даже на штаны!»
Сказал портной: «От всех моих историй
Что обрести ты можешь, кроме горя?
Вот и кафтан твой выйдет маловат
Из-за того, что ты смеялся, брат!»
О люди, смейтесь в меру, а иначе
Веселый смех ваш будет горше плача.
И эта притча так была смешна.
Что споривший проспорил скакуна.
Притча в успокоение тех, кто страдает от гнета судьбы
Владелец лавки на базар из дома
Спешил дорогой, что была знакома.
Но понял вдруг: она запружена
Толпою жен, прекрасных, как луна.
Как ни спешил купец, но сонмом жен
Был путь его надолго прегражден.
Одной из них, томясь от ожиданья,
Сказал купец; «О жалкие созданья,
Как много вас на свете развелось!»
Жена рекла: «Свою умерьте злость,
Ибо для ваших, для мужских утех
Аллах великий создал женщин всех.
От нашего на свете недорода
Вы впали бы во грех иного рода!»
Хоть на земле порою путь и труден,
И велика беда, и хлеб наш скуден.
Не свод небес, не звезд расположенье —
Тщета земная шлет нам злоключенья.
Она рождает множество забот,
Но сладок плен ее, желанен гнет!
Рассказ о жене и муже и о том, какой разговор произошел между ними
Твердила женщина одно и то же:
«О мой любезный муж, так жить негоже.
В какой ты держишь скудости меня,
Что я и днем не вижу света дня!»
«Меня, жена, ты обвиняешь ложно,—
Ответил муж.— Кручусь я сколь возможно,
Чтобы с тобою не были мы нищи,
Чтобы одежды раздобыть и пищи!»
У женщины был неуступчив нрав:
«Ты видишь — обтрепался мой рукав.
И я ношу столь грубую одежу,
Что до крови она стирает кожу!»
Ответил муж: «И впрямь я не богат,
Тебя в шелка одеть я был бы рад,
Но все ж подумай: было б много хуже
Тебе, несчастной, вовсе жить без мужа.
И лучше уж одежда, что груба,
Чем разведенной женщины судьба.
Хоть бедность нам порой приносит муки,
Она милей развода и разлуки!»
Рассказ о том, как спросили священника, что старше: он или его борода?
Священника, чья борода седа,
Спросили: «Старше ты иль борода?»
«Конечно, я,— священник удивился,—
Ведь я без бороды на свет родился!»
Спросили вновь: «Коль прожил больший срок,
Чем борода твоя, то как ты мог
Свой черный нрав не изменить нимало.
Хоть борода с годами белой стала?»
Притча об истинном благочестии и о зле, наряженном в одежды набожности
Шел государь в мечеть молиться богу,
И стражники, чтоб проложить дорогу,
Чтоб без помех пройти владыка мог,
Сбивали многих правоверных с ног.
Всегда лилось невинной крови много,
Когда воспоминал владыка бога.
И некий муж, избитый без вины,
Сказал: «Эмир, твои пути грешны.
Зачем молитву, чистое деянье,
Ты превращаешь и наше наказанье?
Ужель мученья мы должны терпеть
Лишь потому, что ты идешь в мечеть?»
Рассказ о том, как баран, верблюд и бык нашли на дороге охапку сена
Баран, верблюд и бык короткорогий
Нашли охапку сена на дороге.
Сказал баран; «Коль поделить на трех,
Сыт ни один не будет, видит бог.
И потому пусть этот корм сжует
Из нас троих тот, чей древнее род.
Тех почитать, кто прожил долгий срок,
Всем предписал великий наш Пророк.
Хоть ныне молодое поколенье
Являет редко старшим уваженье:
Или еду, что обжигает рот,
Юнец седому первому дает,
Или на мост, что держится едва,
Готов он старика пустить сперва.
Давайте ж вспомним корень свой сейчас
И разберемся, кто древней из нас?»
Он продолжал: «Воздайте мне по чести,
Ибо я пасся с тем бараном вместе,
Что в жертву соблюдавшими закон
Был вместо Исмаила принесен!»
Бык возразил: «Я старше по годам,
Я — тот, кого в ярмо впрягал Адам!»
Пока они, бранясь, творили суд,
Стоял поодаль и молчал верблюд.
Он сено взял с земли и вместо спора
Стал уплетать его довольно споро.
Он рассудил: «Я тех двоих древней,
Поскольку — всем известно — я сильней.
Решают дело не слова, не годы,
А то, что ихней я крупней породы.
Известно всем, что выше небосвод
Земли с ее обилием щедрот.
Земля просторна, но ее намного,
Просторней небеса — обитель бога».
История о любви лягушки и хомяка и о том, как в знак дружбы они соединили веревкой свои лапы
Хомяк с лягушкой, хоть несхожи плоти,
Хоть жил на суше он, она — в болоте,
Все ж сблизились друг с другом, и хомяк
Подруге объяснял, кто друг, кто враг.
Да и лягушка, выбравшись на сушу,
Пред верным другом раскрывала душу.
И счастье наполняло их сердца.
Казалось, этой дружбе нет конца.
В ней было подтвержденье изреченья,
Что милость божья — это единенье.
И квакала лягушка из болота,
Урчал хомяк свое счастливо что-то.
Бывает ли безмолвен соловей
Пред розою возлюбленной своей?
И спутнице хомяк сказал однажды:
«О ты, с кем встречи я все время жажду,
Я очень опасаюсь: быть беде,
На суше я скитаюсь, ты — в воде.
Порой кричу я с берега крутого,
И ты не слышишь горестного зова.
И мусульманин истый свой намаз
В день сотворяет пять, не боле раз.
А любящий подруге, что желанна,
Молитву сотворяет постоянно.
Для тех, кто встречи с нетерпеньем ждет,
Мгновенье длится долее, чем год.
Лишь ты — мой свет, и, если мы в разлуке,
Предела нет моей тоске и муке.
Мне счастье быть с тобой наедине,
Но в день лишь рез ты даришь счастье мне.
А мне с тобою сладостно свиданье,
Как людям золото на содержанье.
И хоть ты — дочь воды, я — сын земли,
Жить не могу я от тебя вдали.
Но я зову, а ты в болоте где-то,
Не слыша зова, не даешь ответа.
Искать тебя? Но в том и горя суть,
Что мне закрыт в твою стихию путь.
И нет гонца, чтоб мог к тебе отсюда
Прийти сказать, как без тебя мне худо!»
И вот, чтоб воду в ступе не толочь,
Хомяк придумал, как беде помочь:
«Найдем бечевку длинную и туго
Концами лапы мы скрепим друг друга.
Бечевкою сумеем как-никак
В любое время дать друг другу знак.
С тобою мы деяньем этим смелым
Соединим себя, как душу с телом!»
Лягушка все ж, боясь попасть впросак,
Подумала, мол, что-то здесь не так.
Не вышло б худа от такой затеи...
Но сердце наше разума сильнее.
И туже, чем любовь и все слова,
Связала их друг с другом бечева.
...Испортил дело сокол, что однажды
Высоко пролетал и крови жаждал.
Он, увидав поживу свысока,
В когтях под небо поднял хомяка.
И на веревке в мир, что ей неведом,
За ним взлетела и лягушка следом.
И люди удивлялись: «Вот дела,
Ловить лягушек стали сокола!»
Взлетая ввысь, лягушка сокрушалась
О том, что с хомяком она связалась.
Ведь хоть и родственны их были души,
Она жила в воде, а он — на суше.
И повторю я вновь в который раз:
Друзей ищите, что достойны вас!
Рассказ о султане Махмуде Газнавиде и о том, как он стал сообщником ночных воров
Средь ночи тайно свой покинув кров,
Султан увидел скопище воров.
«Кто ты, скажи и поклянись Кораном!»
Ответил шах: «И я живу обманом!»
«Ну что ж, садись, и пусть расскажет всяк,
В каком из всех ремесел он мастак.
От каждого услышать мы б хотели,
Чем будет он полезем в нашем деле?»
Сказал один: «О дети потаскух,
Мое богатство — Это чуткий с дух.
К примеру, если где собака лает,
Ее никто, как я, не понимает!»
Сказал другой: «О сборище бродяг,
Мои глаза — ценнейшее из благ.
Того смогу узнать и днем, и ночью,
Кого хоть раз увижу я воочью!»
Промолвил третий: «Мой талант в руках,
Которыми снабдил меня Аллах.
По милости господней от природы
Я — мастер на подкопы и проходы».
Четвертый так ответил на вопрос:
«Талант мой и богатство — чуткий нос.
Маджнун всегда по запаху земли
Догадывался, где прошла Лейли,
А я по запаху, когда случится,
Определю, где золото хранится!»
Промолвил пятый: «Мне от бога дан
Великий дар забрасывать аркан.
Хоть на уступ стены, хоть на луну
Заброшу петлю и узлом стяну».
«А ты, пришелец,— вопросили шаха,—
Чем одарен по милости Аллаха?»
«Мое богатство тайно, и оно
Все в бороде моей заключено.
Преступнику одно ее движенье
Прощенье дарит и освобожденье.
Могу я лишь движеньем бороды
Спасти из вас любого от беды!»
«Не надо ворам, нам, иной опоры,
Будь нашим вожаком!» — сказали воры.
Они, избрав главою пришлеца,
Пошли к стенам султанского дворца.
Залаяла собака, и тотчас
Услышал первый вор: «Султан средь вас!»
Но в этот миг арканщик несравненный
Аркан забросил и полез на стену,
Чтобы ее потом за ним вослед
Перемахнули все, избегнув бед.
И обладатель обоняния, бдящий,
В земле учуял Злата дух манящий.
А мастер на подкопы внутрь проник,
И разорен султанский был тайник.
И жемчуга и злато казнокрады
Все унесли, своей добыче рады.
Но тут султан отбился от своих
Нечаянных сообщников ночных,
Запомнив точно всех воров прозванья,
Обличье их и место обитанья.
Он во дворец вернулся и чуть свет
Созвал своих везиров на совет.
А страже приказал, чтоб в этом зале
Ночные воры перед ним предстали.
И связанными привели их всех,
Чтоб покарать за совершенный грех.
Тот вор, что мог узнать и днем и ночью
Всех, коих видел он хоть раз воочью,
Признал в судье, что их судил сурово,
Недавнего товарища ночного.
К султану он лицо оборотил,
Как к туче жаждущий, лишенный сил,
Или к луне Пророк, чтоб озаренье
Сошло к нему в Ночь предопределения.
Был дерзок, осмелев, презренный тать,
Как все, которым нечего терять.
Промолвил он: «Рассей незнания тень,
Даруй нам свет, как солнце в Судный день.
И поскорей, о властелин земли,
Ты бородою чуть пошевели!»
О том, как некий шах заставил ревнителя закона принять участие в пиршестве, и о том, как законовед опьянел
В своих покоях шах с гостями пил,
Факих ученый мимо проходил.
О том узнал властитель и спьяна
Велел позвать его и дать вина.
И стражники ввели факиха в зал,
Но пить факих не стал и так сказал:
«Уж лучше яд вкусить, а не вино,
Что пить Аллахом нам запрещено!
Избавит яд меня по крайней мере
От общего безбожья и безверья!»
Такой своей строптивостью факих
Прогневал шаха и гостей хмельных.
«Эй, кравчий,— шах сказал,— ты для начала
Дай чашу, чтобы дурь его пропала!
Налей вина поболе, чтобы гнев
Умерил наш законник, захмелев!»
«Не шутит шах»,— смекнул законовед
И принял чашу и другую вслед.
И после он, чтоб не было раздора,
Стал пить и опьянел легко и скоро.
Вина вкусил законовед довольный '
И шуткой согрешил довольно вольной.
И тут ему хмельному, на беду,
Приспело справить малую нужду.
На время он покинул шахский зал
И на пути служанку повстречал.
Она — творенье чудное Аллаха —
Была, быть может, из наложниц шаха.
Но страсть людей хмельных сильней, чем страх.
Законнику хмельному шах — не шах.
И разум, и душа, и члены тела —
Все возбудилось в нем и загудело.
Красавицу факих, который запил,
В объятья заключил, верней, облапил.
Она, хоть и дичилась, все же страсть,
Что в нем таилась, ей передалась.
В руках мужчины женщина до срока —
Как тесто под руками хлебопека.
Он то сжимает все в одном куске,
То вновь раскатывает на доске.
И тесто благодарное нет-нет
Да и причмокнет пекарю в ответ.
Водой он покропит, прибавит соли,
И тесто вдруг замрет от сладкой боли.
Сливаются, забыв свои печали,
Тот, кто искал, и та, кого искали.
Сливаются в одно мужья и жены,
И тот, кто победил, и побежденный.
И в этом предначертано заране
Единство облика и содержанья.
Мы с вами знаем: разные причины
Толкают жен в объятия мужчины. .
И та, что муж женою вводит в дом,
Дается, словно золото, взаем.
Добро ли зло от мужниных щедрот
Аллах ему сторицею вернет.
Так что ж случилось? Страстью обуян,
Забыл законник свой высокий сан.
И от огня, что страсть его питала,
Ее желаний вата воспылала.
Слились два тела, задрожав в бессилье,
Как птицы, коим головы срубили.
Им боле дела не было до пира,
До гибели и до иного мира.
Они слились, и каждый ликовал,
Найдя в другом блаженство, что искал.
Тем временем властитель спохватился:
«Где наш законник? Может, заблудился?»
И шах со свитой всяческого люда
Пошел и что увидел? Действо блуда.
Но нет, факих не пал во прах с повинной,
Он побежал назад за чашей винной.
А шах за ним вослед и сгоряча
Хотел уж было кликнуть палача.
Но, видя шахский гнев немилосердный,
Законник закричал: «О кравчий верный,
Налей вина поболе, чтоб свой гнев
Умерил наш властитель, захмелев!»
Шах засмеялся, перестал сердиться,
Сказал: «Бери, факих, твоя девица!»