ский, познания которого в масонстве мы отмечали, доцент Киевского университета В. Зеньковский (позже преподавал философию и психологию в Православной богословской академии в Париже, сторонник теории о «божественной Софии» и «тварной Софии»), П. Новгородцев, специалист по философии права, Г. Флоровский, выпускник Одесского университета, с 1925 года профессор патристики в Православной богословской академии в Париже, автор работ «Человеческая и Божественная мудрость», «Пути русского богословия» и др. Н. Семеникин в книге «Философия богоискательства» (М., 1986) отмечал, что члены софийского «братства» «интересовались историей тайных обществ, способами связи и соподчинения внутри них. В частности, в этом плане они проявляли интерес к масонству. Они мечтали о “корабле непотопляемом” в житейском море» (с. 162–163).
Неподалеку от них обосновались сторонники «антропософии», утверждавшие, что, развивая внутри себя скрытые возможности личности, человек может овладеть секретами природы и мироздания и управлять ими. Опирались они на учение Рудольфа Штайнера, основавшего «Всеобщее антропософическое общество». Он написал немало трудов по медитации и другим сторонам развития тайных свойств в человеке, в том числе труд «Тайная наука». Его сторонники обосновались после его смерти, к которой, как полагают, были причастны нацисты, в Дорнахе (Швейцария), создав там свой центр «Гетеанум». Одним из сторонников «антропософии» был Максимилиан Волошин, поэт, мыслитель, художник, в свое время в Париже вступивший в масонство. Правда, его взгляды выходили далеко за привычные рамки западной «антропософии». Целью человека, по его мнению, было разгадать «творческий замысел истории» и соединить «аналитический ум» с «глубоко религиозной верой в предназначенность своего народа и расы. Потому что, — пояснял поэт, — у каждого народа есть свой мессианизм, другими словами, представление о собственной роли и месте в общей трагедии человечества». Элементы тех же доктрин, со ссылкой на мудрости Востока и особый исторический путь России, содержались в разновидностях русского «евразийства», которое также не сводилось к повторению западных масонских доктрин, отрицавших самобытность России и ее народа. Тесные связи с Р. Штейнером поддерживал известный писатель А. Белый, автор «Петербурга», актер М. Чехов, М. Сизов и другие.
К этому прибавлялись своеобразные фигуры ученых, литераторов, в которых сочетались самые противоречивые увлечения. Одним из таких людей был В. Шилейко, поэт и ассиролог, второй муж Анны Ахматовой, около которого группировались работники музеев, более всего привлеченные его богатой эрудицией. Другим был Б. Зубакин, археолог и литератор. В 1927 году он выезжал вместе с Анастасией Цветаевой в Сорренто к Горькому. М. Горький так отозвался о нем в одном из писем: «Сей профессор археологии, епископ церкви Иоанновой, каббалист, хиромант, иерофант, по натуре своей удивительно талантлив. Но это, прежде всего, чудовищно невежественный человек. Он исповедует какую-то религию, в которой совершенно отсутствует этика. Свято чтит Франциска Ассизского и — так же свято — Игнатия Лойолу».
На самом деле Б. Зубакин был одним из лидеров ордена «розенкрейцеров» и способствовал принятию в орден большого числа деятелей культуры. В августе 1920 года в Минске им был принят в «розенкрейцеры» будущий известный кинорежиссер, С. М. Эйзенштейн. Б. Зубакин оказал влияние и на почитателей Н. Рериха, объединенных в группу «Амаравэлла».
Целью визита в Италию Зубакин поставил «примирить католицизм и франкмасонство». Горький, видимо, слегка лукавил, не уточняя понятие «церкви Иоанновой». Масонство вполне подходило сюда по своей родословной, вобравшей в себя орден иоаннитов (мальтийцев) А сам Горький и его окружение были неплохо знакомы с тем, что это такое. С легкой руки маститого писателя в русской (советской) литературе создалось течение «Серапионовых братьев». Оно довольно ярко проявило себя на ниве творчества. Тут были известные писатели, поэты и критики Л. Лунц, М. Слонимский, В. Шкловский, В. Каверин (Зильбер), а также Вс. Иванов, Н. Тихонов, С. Маршак, М. Зощенко, К. Федин, Е. Замятин и другие. Горький проявлял о них большую заботу, а «Серапионовы братья» считали его своим вдохновителем и даже поставили специально к приезду писателя в Ленинград пьесу «На дне», в которой отразились некоторые «богостроительские» настроения, особенно в монологе Сатина, где тот перечисляет «озаренных» мыслителей и пророков прошлого.
Название «Серапионовы братья» происходит от одноименного сборника рассказов Эрнста Теодора Амадеуса Гофмана, где фигурирует пустынник Серапион, появляющийся как бы сквозь века (он рассказывает, что жил в древней Александрии во времена тирана Деция). Вдохновляя других героев, уверяет, что они способны одним своим духом усваивать то, что происходит во времени и пространстве.
Из сборника были почерпнуты сюжеты балетов «Щелкунчика», «Коппелия», «Сказки Гофмана». Мотивы творчества Гофмана, его восхождение от обыденной жизни к медитациям, «лестница на небо в фантастический мир», во многом созвучны с построениями типа «химического венчания» «розенкрейцеров» — этого мистического ядра масонства начала XVI века.
Общение «Серапионовых братьев», которым дал крещение М. Горький, во многом напоминало заседания лож. «Братья» обменивались паролями, условными фразами, что для окружающих могло выглядеть как интеллектуальная игра. Но после постановлений Коминтерна такие игры могли показаться чем-то большим, чем забавы «братьев»-литераторов. Судя по воспоминаниям, которые оставили «серапионы», такие опасения в конце двадцатых годов проникли и в их среду, особенно после того, как кто-то из них нарушил конспирацию. Кажется, это был Шкловский. Под конец жизни В. Каверин в ответе венгерской читательнице Аготе Н. Голлер прояснил ситуацию тех лет. «Группа Серапионовых братьев», — вспоминал писатель, — сначала создавалась именно как орден, хотя устава у нас никакого не было. Для некоторых членов группы — для меня, для Лунца, Слонимского — она стала именно орденом, братья имели каждый свое имя, и романтическое значение всего этого для вышеупомянутых было бесспорным». Он подтвердил: «Серапионовы братья» называли свою группу орденом. 1929 год, когда я произнес… речь, упрекающую «братьев» в том, что они перестали быть «братьями», можно считать последним в деятельности ордена. Дружеские отношения оставались».[175]
Исследователь В. В. Нехотин, писал: «Можно утверждать, что на территории СССР масонство легально существовало в первые годы после Октября и действовало почти открыто вплоть до 1923–1924 годов». В газете «Раннее утро» (1918. № 75) приводятся слова члена ЦИК В. А. Плаксина о том, что ложи действуют «в Москве, да и везде почти в русских городах». В «Литературном еженедельнике» за 1923 год можно обнаружить серию сообщений о собраниях «Ложи вольных каменщиков искусства», проходивших в Петрограде в квартире № 7 дома 60 по Невскому проспекту.
В фонде писателя Е. Замятина («серапиона») сохранилось такое приглашение: «Вольные каменщики просят Вас пожаловать 2 июля (видимо, 1923 года) на собрание Ложи, посвященное собеседованию о новом и старом театре. Собеседование откроет старейший из братьев-каменщиков — брат Владимир Николаевич Давыдов. После беседы братские радения музам и грациям. Великий мастер Ложи».
И примечание — «Братья, работающие в цеху Аполлона, уплачивают при входе 10 руб. дензнаками 1923 г.». (Архив русских и зарубежных писателей при Институте мировой литературы им. Горького АН СССР. Фонд 47. Е. И. Замятин. На приглашении написано — «Художественный кружок: Живое творчество. Ложа вольных каменщиков искусства».) Актер Александрийского театра В. Н. Давыдов в 1924 году переехал в Москву, в Малый театр.
И еще одна находка В. В. Нехотина (речь идет уже о Москве): «В том же 1923 году в “Литературном еженедельнике”, журнале, близком к РАППу (Российская Ассоциация Пролетарских Писателей) дано объявление о том, что 20 августа в “Ложе Вольных каменщиков” по адресу просп. 25 октября, 60, ныне Б. Никольская ул., К. М. Миклашевский сделает доклад “Гипертрофия искусства”. А в № 34, с. 14 объявлялось, что Н. Н. Евреинов 3 сентября прочтет доклад по истории театра “Тайна черной полумаски” — от эпохи карнавала до наших дней. Там же сообщалось что Ложа решила утвердить в своей работе жанр театральной сатиры и пародии».
К. Миклашевский и Н. Евреинов были крупными деятелями отечественного театра. Вскоре оба выехали в эмиграцию. Е. Замятин задержался, а потом столкнулся с тем, что власти не торопились выдавать ему выездной паспорт. Помог М. Горький. По его ходатайству Е. Замятину был выдан загранпаспорт — одному из последних. Все трое активно участвовали в масонской жизни за границей — Миклашевский и Евреинов во Франции, Замятин — в Англии.
Любопытно внимание наших масонов-театралов к жанру сатиры и пародии. Похоже, что в этих видах искусства они увидели неплохие возможности высмеивать и раскачивать установившийся в стране строй. Расчет был и на ту часть людей, которые ради красного словца способны не пожалеть мать-отца.
Возникает, разумеется, вопрос о причастности к масонству самого М. Горького. Прямых доказательств этому нет. Как правило, особо известных лиц масонское сообщество принимает в свои ряды по специальному обряду, который затрудняет установить принадлежность к «братству». Называется этот обряд «на острие меча» или же «на ушко магистра». О факте такого посвящения осведомлен лишь глава ложи и ее секретарь. Но в списках ложи эти люди официально не значатся. Был ли Горький принят по этим обрядам, можно только догадываться. Но есть косвенные признаки, что он не только «проявлял интерес» к масонству, но и мог состоять в его рядах. На портрете, сделанном в 1926 году в Сорренто художником Б. Григорьевым, М. Горький изображен в не совсем обычной позе, воспроизводя ритуальный «жест каменщика».
Красноречивым было и намерение наших эмигрантов в Париже открыть франко-русскую ложу «Дидро — Горький». Косвенное свидетельство близости к масонским взглядам находят и в «богостроительстве» писателя, предлагавшего проповедовать низам общества социализм в форме религии. По утверждению Горького, простые люди не могли усвоить социализм в его научной форме. Ленин резко выступил против попыток ввести в социализм «поповщину». Схватки с подобными взглядами, которые пропагандировались в партийной школе, которую Горький помог организовать на Капри (с учас