ужбу в Министерство финансов, стал его представителем в Красноводске, позже чиновником особых поручений при генерал-губернаторе Западной Сибири и Туркестана, автором ряда публикаций[170]. Энергичной общественной активностью отличались тетки будущего историка.
Николай Павлов-Сильванский учился в Омской гимназии, где считался одним из самых способных учеников. Он любил поэзию, больше всего Некрасова, которого знал почти всего наизусть, сам писал стихи. Время гимназист проводил в основном в занятиях, за чтением книг, иногда в одиночных прогулках. К одноклассникам относился холодно, в их играх участия не принимал, они казались ему скучными. В последние годы обучения в Омске Николай сблизился со своими старшими товарищами, помещал в их рукописном журнале свои стихи, брал книги, не предусмотренные программой, например Бюхнера «Материя и сила». Между тем местная бюрократия посчитала, что деятельность гимназистов приняла политический характер, некоторые из них были арестованы. Пришел запрос из жандармского управления и на Павлова-Сильванского. Только вмешательство родителей избавило Николая от более серьезных неприятностей.
С 1884 г. будущий историк из-за переезда родителей в Петербург стал учиться в шестом классе гимназии при историко-филологическом институте. Она предъявляла жесткие требования к своим ученикам. После провинциального Омска гимназист попал в сложное положение и остался в шестом классе на второй год. Только усиленные занятия исправили ситуацию. Николай снова стал одним из первых учеников. Особенно выделялся он своими письменными работами, участвовал в издании рукописных журналов, помещая в них статьи и стихи. В 1888 г. гимназия была окончена с медалью. В выпускной характеристике значилось: «Любознательность весьма значительная, особенно по отношению к русской словесности и истории»[171].
В 1888 г. Н. П. Павлов-Сильванский стал студентом историко-филологического факультета Петербургского университета. На первых порах он вел замкнутый образ жизни, почти не общался с товарищами, отдавая все время усиленным занятиям. Лишь позже будущий историк перестал чураться обычной студенческой жизни с ее жаркими спорами и дружескими пирушками. Студенческие рефераты Павлова-Сильванского были посвящены кабальному холопству и его происхождению, Боярской думе XVII в., ограничительным записям московских царей начала XVII в., истории литературы. Во время обучения в университете студент опубликовал свою первую работу «Пропозиции Федора Салтыкова», посвященную Петровской эпохе, подготовил объемную рукопись о русских беллетристах-романтиках 20–40-х гг. XIX в. Наряду с обучением в университете Павлов-Сильванский посещал занятия в Археологическом институте, что позволило ему основательно овладеть вспомогательными историческими дисциплинами. За свои успехи студент был освобожден от платы за обучение и получал стипендию имени Кирилла и Мефодия (100 рублей в год). Университет был им окончен в 1892 г. с дипломом первой степени и предложением остаться на кафедре русской истории для подготовки к профессорскому званию[172]. В 1895 г. Павлов-Сильванский не сдал по недоразумению магистерский экзамен. Неудача сильно подействовала на него. Родные вспоминали, что, «когда он возвращался домой, то шел по двору с низко опущенной головой и вид имел совершенно убитый»[173]. Экзамены он больше сдавать не стал, закрыв себе таким образом путь на университетскую кафедру. Даже позднее, будучи автором нескольких серьезных произведений, имея репутацию ученого, несмотря на доброжелательно-поощрительное отношение к нему университетских профессоров, он не смог решиться на сдачу экзаменов.
Жизнь Н. П. Павлова-Сильванского оказалась связанной со службой в архиве Министерства иностранных дел. Здесь он сделал достаточно успешную карьеру. По делам министерства несколько раз ездил в служебные командировки, посетил Рим, Вену, Париж, Лондон. В 1906 г. получил чин коллежского советника. Во время службы получал значительные денежные награды и ордена: кроме русских, шведский, турецкий, французский, австрийский. Чиновная карьера не закрыла, а наоборот, способствовала творчеству ученого. В начале XX в. он стал признанным историком[174]. Ранняя смерть от холеры не позволила ему проявить себя в российском масонстве.
Алексей Александрович Свечин (1865–1929) к апрелю 1907 г. достиг степени мастера в «Полярной звезде»[175]. Крупный землевладелец, выпускник военного учебного заведения, он затем вышел в отставку, окончил юридический факультет Харьковского университета, был председателем Черниговской губернской земской управы, членом кадетской партии, депутатом I Государственной думы, подвергался тайному полицейскому наблюдению[176].
В октябре этого же года масоном стал единственный из известных на сегодняшний день военных на действительной службе дворянин Владимир Владимирович Теплов (1861–1924). На момент вступления в орден он был полковником, позже стал генералом[177].
В следующем месяце масонами «Полярной звезды» стали профессор-технолог Григорий Львович Тираспольский (1871–1947); адвокат, тяготевший к неонародникам, Павел Николаевич Переверзев (1870–1944); архитектор Павел Михайлович Макаров (1872–1922). Широко был известен российскому обществу Александр Михайлович Колюбакин (1868–1915) – выходец из древнего дворянского рода. Он являлся председателем Новгородской губернской земской управы, членом «Союза освобождения», земцем-конституалистом, одним из учредителей кадетской партии, в которой занимал левые позиции, сторонником и пропагандистом Выборгского воззвания, за что подвергся тюремному заключению, депутатом III Государственной думы.
В конце 1907 г. в этой же ложе обряд инициации прошел Юлий Михайлович Антоновский (1857–1913), выпускник Училища правоведения, мировой судья, писатель, переводчик Ницше и Дюринга[178]. Ю. М. Антоновский в январе 1884 г. был привлечен к следствию по обвинению в государственном преступлении на основании показаний известного народовольца-провокатора С. П. Дегаева, который заявил, что Антоновский, «не принадлежа к членам революционной партии в тесном смысле слова, тем не менее постоянно сочувствовал ее целям и в плане достижения последних заводил и поддерживал знакомство с выдающимися деятелями этой партии». В письме к своему бывшему преподавателю по Училищу правоведения Н. С. Таганцеву Антоновский отрицал знакомство с революционерами и участие в их деятельности, но признавал факт легального знакомства с Дегаевым. Антоновский все же был приговорен к ссылке, которую отбывал в Новгороде до 1888 г.[179]
Большая группа лиц вступила в московскую ложу «Возрождение» в феврале 1908 г.[180]: внук знаменитых Олениных по материнской линии, московский адвокат, тесно связанный с партией народных социалистов, Сергей Александрович Балавинский (1864–1928); московский адвокат Онисим Борисович Гольдовский (1865–1922), выполнявший в ложе должность Секретаря; деятель рязанского земства, руководитель рязанской организации кадетской партии Александр Дворжак.
Иван Николаевич Сахаров (1860–?), дед А. Д. Сахарова, был московским присяжным поверенным. В 1890 г. избран секретарем Московского комитета грамотности, после его закрытия принимал участие в ряде просветительских обществ. Организатор и один из руководителей Лиги образования, закрытой в 1907 г., кадет, председатель комиссии ЦК партии по вопросам свободы совести, выборщик во II Государственную думу, он активно выступал против смертной казни, издал сборник статей, направленных на ее отмену; публицист, журналист, Второй страж ложи[181].
Виктор Петрович Обнинский (1867–1916), сын известного юриста, либерального деятеля 1860-х гг., получив скромное образование в военной гимназии, самостоятельно изучал статистику, страховое дело, выписывал медицинские журналы[182]. В. П. Обнинский считал началом своей общественной деятельности участие в организации помощи голодающим крестьянам Пензенской губернии зимой 1891/1892 гг. Именно с этого времени двадцатичетырехлетний человек начал «сознательно относиться к окружающему». С 1901 г. он принимал активное участие в земской деятельности, в 1904 г. был избран председателем Калужской земской управы. Деятельность на этом посту постоянно сопровождалась столкновениями с дворянскими консерваторами и бюрократией. В феврале 1905 г. министр внутренних дел Булыгин потребовал от Обнинского выйти в отставку, на что тот ответил отказом. Кроме участия в земском движении, Обнинский являлся членом «Союза освобождения», вступил в кадетскую партию. Будучи депутатом I Государственной думы, принимал участие в работе аграрной комиссии и комиссии по расследованию незакономерных действий должностных лиц. Подписал Выборгское воззвание, за что отбывал трехмесячное тюремное заключение. Был известным публицистом и историком революционного движения[183].
Значительное количество исторических источников сохранилось о личности и деятельности известного актера А. И. Сумбатова-Южина и общественного деятеля С. Д. Урусова.
Александр Иванович Сумбатов-Южин (1857–1927) находился в дальнем родстве с Лермонтовым и Пушкиным, по отцовской линии – потомок грузинского аристократического рода Багратион-Мухранских[184]. Отец А. И. Сумбатова-Южина, блестящий офицер-кавалерист, в начале 1860-х гг. оставил службу, продал имение своей жены в Тульской губернии, насчитывавшее около 1000 десятин земли, переехал в Грузию, приобрел дом в Телетах, несколько лет жил очень богато и широко. Позже семья впала в бедность. С весны 1864 г. он был мировым посредником, проводил реформу отмены крепостного права в Грузии. В 1870-х гг. был избран от дворянства директором Прихода общественного призрения, затем оценщиком Дворянского поземельного банка. Иван Сумбатов был человеком широкой натуры и силы воли, чуждый мечтательности, жизнь принимавший просто и любивший ее во всех проявлениях. Однако при этом был не чужд «поэтических налетов и идеалистической струйки». Его любовь к Диккенсу передалась сыну. Большое влияние на духовный мир ребенка оказала его мать, Варвара Ивановна, урожденная Недзвецкая, дочь польского офицера-повстанца. Большую часть своего отрочества она провела за границей, преимущественно во Франции. Мать актера была внучкой Анны Николаевны Арсеньевой (родственницы бабки М. Ю. Лермонтова, воспитавшей поэта), бывшей замужем за Кологривовым, род которого шел от Ивана Тимофеевича Пушкина, прозванного Кологривом. Тетка Варвары Ивановны Е. В. Кологривова, печатавшаяся под псевдонимом «Фам-Дим» и переведшая на русский язык «Ад» Данте, дала своей племяннице блестящее образование. Она прекрасно знала языки, много писала, но не печаталась, знала теорию музыки, до конца жизни играла и сочиняла музыкальные произведения, посылая их своему старшему сыну Александру, которым очень гордилась. В тифлисском доме Сумбатовых благодаря матери собиралась местная интеллектуальная элита, сосланные на Кавказ студенты. Позже домашняя обстановка стала тяжелой для ребенка, прежде всего из-за нервной болезни матери. «В доме царил ад, – писал А. И. Сумбатов