Третье сословие особенно должно было желать этого вожделенного равенства — и картина заседания масонской ложи вызывает умиление у мягко-душных братьев: «Какой другой пример может нам до сих пор представить счастливые времена Астреи? Всякий дворянин позволяет своему дворянству фамильярничать; буржуа возвышается до некоторого великодушия, словом, кто только имеет в чем преимущество, охотно отказывается от него; все уравновешивается. Титул «брат» — не пустое словообращение: все сообща наслаждаются приятностями братства. Заслуги и таланты выделяются, но те, кто имеет счастье обладать ими, проявляют их без страха и гордости, потому что тот, кто лишен этих преимуществ, не чувствует от этого ни унижения, ни зависти. Никто не хочет там блистать, каждый старается нравиться. Стремление к равенству настолько сильно сказывается, что ложи французские объявляют всех братьев благородными — «рыцарями».
Понятно, что масонство быстро начинает распространяться, и уже в 1732 г. находим мы «английскую» ложу в Бордо. Вскоре появляются ложи в других больших городах Франции: Лионе, Руане, Канне, Монпелье, Авиньоне, Нанте, Тулузе. Наконец, молодой герцог д’Антэн становится во главе Парижских лож: это третий, если следовать масонской традиции, но на самой деле первый французский Великий мастер.
Рис. Масонский банкет.
Но слабое развитие общественного самосознания привело к усвоению лишь одной внешней формы английского масонства.
Времяпрепровождение братьев-масонов, собиравшихся в ресторанах и кабачках, не отличалось строгостью нравов: роскошные обеды и карточная игра, по-видимому, — их главное занятие. Между тем таинственность, с одной стороны, и шумность собраний — с другой, скоро привлекли к масонам особенное внимание полиции, не прекращавшей за масонами зоркого наблюдения с тех пор, как движение это вышло за пределы английской колонии. 10 сентября 1737 г. полицейский обход застиг в полном разгаре собрание масонов у виноторговца Шапло. Уже на улице было заметно громадное скопление кабриолетов, лакеев знатных господ и любопытных. Несмотря на энергичный протест случившегося здесь Великого мастера — герцога д’Антэна, полицейский комиссар настоял на закрытии собрания, причем содержатель гостиницы поплатился большим штрафом. Но полицейские гонения не помешали дальнейшему распространению масонства в самом Париже и заседаниям у популярных гостинщиков: «Как они, иди работать у Гюлэна, у Рюэлля, у Шапло, у Вальяна и у Ланделя» советует враждебный масонам памфлетист. Особенно же свободно развивались ложи за пределами Парижа, в провинциях, куда не досягал зоркий глаз парижской полиции. Так, в Люневилле масоны устроили 17 февраля 1738 г. большой пир, на котором присутствовали лица обоих полов и братья-масоны, притом во всех своих отличиях. Торжество началось концертом. В полночь открылся бал под звуки великолепного оркестра. В двух смежных комнатах шла оживленная игра в карты. Собравшиеся были так уверены в своей безнаказанности, что ожидали даже прибытия высокопоставленного гостя, короля Станислава Лещинского (наместника Лотарингии и тестя Людовика XV).
Очевидно, такое времяпрепровождение не было исключением в практике масонских лож. Так, в одной из французских газет 1736 г. находим известие такого рода: «Столь старое, как и знаменитое в Англии, общество делается модным. Кто хочет вступить в него, должен внести 10 луидоров и в придачу сказать много добрых слов. Недавно было принято 10 новых сочленов, и церемония закончилась обедом, при котором присутствовали люди первых чинов, причем некий герцог, прежде чем садиться за стол, выиграл у одного английского лорда 700 луидоров в пикет». При таких условиях старания полиции разузнать масонские тайны увенчивались успехом: при помощи подкупленной певички удалось получить масонский ритуал, который тотчас и был предан на посмеяние публики. Танцовщицы исполняли в театре «масонский танец». Ученики иезуитской коллегии высмеивали в пантомиме принятие в масоны. Даже в театре марионеток выступал франкмасон — петрушка. Посыпалась масса ядовитых памфлетов, но масонство вместе с тем стало вопросом дня, — оно сделалось модным, и ему открылся широкий путь в ряды третьего сословия.
Правда, гонения обрушились на масонов во всех углах Европы и достигли своего апогея в выступлении римской курии. Папа Климент XII особой буллой от 7 апреля 1738 г. обвинял свободных каменщиков (liberi muratori) в лицемерии, притворстве, ереси и извращениях. В особую вину им ставились таинственность и скрытность. Виновным в принадлежности к масонству грозило отлучение.
Набеги полиции, злостные нападения официальных газет вызвали попытку самозащиты. Мишель Прокоп, доктор и видный член масонских лож, попытался защитить масонство и нарисовать в стихах любопытный портрет франкмасона 40-х годов.
«Позвольте мне вам сообщить, кто настоящий франкмасон. Люди нашего ордена всегда выигрывают от близкого знакомства с ними, и я надеюсь своей речью внушить желание вступить в орден. Что же такое представляет настоящий франкмасон? Вот его портрет. Это добрый гражданин, усердный подданный, верный своему государю и государству, и, кроме того, — совершенный друг. У нас царит свобода, но всегда приличная. Мы вкушаем наслаждение, не оскорбляя небес. Цель наших стремлений — возродить Астрею и воссоздать людей такими, какими они были во времена Реи. Мы идем не проторенной стезею. Стараемся созидать, и наши здания — темницы для пороков, или храмы для добродетелей». Таково общее направление французского масона: смирный верноподданный и благочестивый человек, он живет в мире с установленной властью и господствующей церковью, усиленно подчеркивая это как на заседаниях, так и вне них и довольствуясь своим туманно и обще выраженным миросозерцанием.
Но булла Климента напугала верующих католиков, несмотря на то, что парижский парламент отказался признать ее и воспротивился официальному ее опубликованию во Франции. Тотчас после нее основывается странный и малоизвестный «орден мопсов», в который впервые допускаются и женщины в качестве членов, причем условием ставилась принадлежность к римско-католической церкви.
Являются и другие общества, преследовавшие исключительно цели веселые и ничего не имевшие с нравственностью: таковы «орден благополучия», «орден якоря» (1742—1745).
Гораздо раньше удумала полиция при помощи придворного духовенства создать противовес масонству, но удалось осуществить этот хитроумный проект при посредстве королевского духовника отца Вуазена лишь в 1742 г. Это был «бессмертный и почтенный орден благого отца и патриарха Ноя». Новоявленный орден должен был удовлетворять страсти к пышным титулам и церемониям, и ритуал его был скроен по образу масонского». «Ордену Ноя» не удалось задержать развитие масонства во Франции, несмотря на то, что в эти годы преследование полиции, угрозы главы церкви и хаотическое образование новых лож внесли в ряды французского масонства сильное разложение. Хотя де ла Тьерс уже в 1733 г. перевел «Книгу конституций» с английского, она лишь в 1742 г. могла появиться в свете, да и то за границей, во Франкфурте-на-Майне. И сведения о характер и цели масонского труда о ритуале, наконец, исторические данные о происхождении масонства приходилось почерпать из памфлетов разного типа: одни из них сожалеют о печальном положении масонства, другие (как, например, произведение оперного музыканта Travenol^) злорадно высмеивают и издеваются. Доброжелательные памфлеты 40-х годов с грустью констатируют торговлю степенями, пышность торжественных обрядов, разобщение провинциальных и столичных лож и умножение поддельных, мнимых масонских лож. Некоторые из авторов предлагают и целый ряд мер для исправления недостатков и возрождения гибнущего масонства: прежде всего, необходимо широкое осведомление о целях и задачах масонства на основании английских конституций, потом ограничение числа членов ложи и строгая отчетность в расходовании денежных сумм. Упрекая мастеров лож в невежестве и незнании основоположений масонства, некоторые памфлеты указывают на существование семи степеней на так называемых «шотландских мастеров». В то же время резко подчеркивается особенное разложение столичных масонских лож, которое дошло до того, что в провинции называются «парижскими мастерами» все те, кто вовсе не исполняет или ленится исполнять предписания ордена.
Среди этих обвинений, соболезнующих советов и нареканий скончался герцог д’Антэн, оставляя французское масонство без определенного центра, без внутренней связи.
Через два дня после его смерти, 11 декабря 1743 г. собрание 16 парижских мастеров выбрало пожизненным Великим мастером принца королевской крови Людовика Бурбона, графа Клермон. С этих выборов ведет свое начало и «Великая английская ложа Франции».
Собрание парижских мастеров, избравшее нового Гроссмейстера, приняло затем и новый устав, представлявший переработку английских андерсоновских конституций применительно к французским порядкам.
Следуя английскому образцу, устав признает лишь три символических степени и сурово отклоняет всякие притязания на особые преимущества и привилегии так называемых «шотландских мастеров».
Таким образом, избиратели нового Гроссмейстера принуждены были посчитаться с любопытным учреждением, выросшим на почве своеобразных условий развития французского масонства.
«Шотландцы», «шотландские мастера» формируются в потоке того же самого реформистского движения, которое выдвинуло и избирателей 1743 г. Хаотическое распространение франкмасонства в провинциях, стремление мало осведомленных братьев познать основы масонской легенды, кривотолкования доморощенных мастеров привело к оригинальной эволюции самой легенды. Рядом с Хирамом становится Адонирам, заведывающий работами в Соломоновом храме. Бок о бок с хирамической легендой, таким образом, развивается адонирамическая. Целью работы в ложе является построение храма человеческого счастья. Мало того, проскальзывают и пантеистические, и даже материалистические элементы.
К этому присоединились интриги якобитов, подготовлявших экспедицию в Шотландию отчаянного авантюриста королевской крови Карла-Эдуард