идеальном масонстве не мешало Гердеру относиться с резким осуждением к действительно существовавшему в XVIII в. в Германии масонству. По его мнению, масонству незачем было объявлять себя тайным обществом39, и он мечтал о превращении его в открытое общество всех мыслящих людей во всех частях света, которое принципами своей деятельности поставило бы «три светоча, освещающие нации, партии и роды», — поэзию, философию и историю. Ему была глубоко отвратительна та мистическая бутафория, которой окружили себя Джонсон, Гунд и им подобные; в письме к знаменитому филологу Гейне (1786) он писал: «Я смертельно ненавижу все тайные общества и посылаю их к черту после наблюдений, которые я сделал в их среде и вне ее; под их покровом скрывается только властолюбивый обман и дух коварства». «Тайные общества, — писал он в диалоге «Главкон и Никий», — это — темные углы, замкнувшиеся от света солнца. То тайное общество, которое честно мыслит о религии и истине, тотчас же перестает быть тайным, потому что только открытая истина есть Божие дитя.»
Что касается Гете, то он не удовлетворялся только представлением об отвлеченном от действительности типе идеального масонства и хотел оказать и реальное влияние на немецкое масонство. Он хотел быть масоном не только вне масонских лож, но и внутри их. Принятый в 1770 г. в число масонов, Гете оставался им до своей смерти и в противоположность Лессингу и Гердеру очень часто посещал заседания масонских лож; однако и он держался в стороне от тех лож, которые приняли систему высших ступеней. Поэтому-то практически Гете принял наибольшее участие в масонстве только в более позднее время своей жизни, когда среди масонов появилось стремление упростить ритуал и организацию лож и оздоровить их деятельность. В его глазах масонство было союзом чистейшего братства, в котором все члены равны, и в то же время средством для развития общественности «в том смысле, что оно призывает людей к объединенной деятельности, направляя мысль отдельных людей сначала на них самих, а потом и на целое». В масонстве, по его мнению, «теряют значение необходимые в обычной жизни знаки различия между людьми; там не затрагивают ничего такого, что в другое время принимают ближе всего к сердцу, о чем с наибольшею любовью слушают и говорят; ничего не спрашивают о происхождении человека, о том, женат ли он или холост, имеет ли родителей и детей, счастлив или несчастлив дома; ни о чем этом ничего не упоминалось, но всякий, в сознании высших, всеобщих целей, исполнен решимости отречься от всего частного». В натуре Гете была склонность к таинственности и к символике (она отразилась, между прочим, в его двух самых замечательных произведениях — «Вильгельме Мейстере» и «Фаусте»), и поэтому Гете довольно мягко отнесся к мистическим крайностям немецкого масонства; но, несмотря на это, несмотря на его практическое участие в работах масонских лож (более позднего периода), его определение задач подлинного масонства, в общем, то же, что и у Лессинга и Гердера: оно должно воспитывать людей в понятиях гуманности, деятельной любви к ближним и всеобщего братства. От исторического масонства Гете в своих мечтах ушел так же далеко, как и два его великих современника; в одном отношении он ушел даже и дальше их, так как в конце своей жизни стал мечтать о том времени, когда масонский союз охватит весь человеческий род и все люди сольются в общей работе на благо человечества.
Отчасти под влиянием высоких представлений о задачах масонства, высказанных великими поэтами, отчасти под общим воздействием просветительной философии XVIII в., в 80-х годах этого столетия в немецком масонстве началось движение в сторону освобождения от крайностей фантастики, мистицизма, от чрезмерно властолюбивых притязаний и от прямого шарлатанства. Среди самих масонов и ранее были люди, глубоко недовольные преобладающим направлением в современном им масонстве (философ Рейнгольт, историк Шпиттлер и др.), но пока они представляли собой еще довольно редкие исключения. Были и отдельные ложи, которые не подчинялись общему духу и старались в чистоте сохранить первоначальные принципы масонства. К таким ложам принадлежала франкфуртская ложа «Единение» (Zur Einigkeit), которая ставила своею целью способствовать братскому единению разумных людей на началах нравственности, была чужда всякого властолюбия и не допускала в свою среду никаких искателей приключений и шарлатанов. Такого же характера была и ложа в Вецларе. После Вильгельмсбадского конгресса (1783) обе эти ложи согласились выпустить окружное послание ко всем германским ложам, в котором они, указывая на то, что дух деспотизма, корыстолюбия и сумасбродной мечтательности проник в среду масонов, призывали всех желающих вступить в основываемый ими на началах братства, свободы и терпимости новый масонский союз; они назвали его «эклектическим», потому что он должен был, подражая эклектическим философам древности и «не привязывая себя ни к какой отдельной системе, брать изо всех лучшее и наиболее убедительное».
В «Эклектическом союзе» считались обязательными для всех только три степени (хотя отдельным ложам, примыкавшим к нему, и разрешалось вводить у себя и дальнейшие степени) и признавались равенство и полная независимость отдельных лож друг от друга. Инициатором этого союза был асессор императорского каммергерихта в Вецларе Дитфурт, который и на Вильгельмсбадском конгрессе требовал реформы масонства в духе простоты и равенства. «Эклектический союз» имел очень большой успех. Уже в 1789 г., через шесть лет после его основания, в нем насчитывалось 30 лож. Но в скором времени он сам изменил провозглашенному им принципу независимости и равенства всех лож. В 1788 г. он подчинился Великой ложе Англии, признав себя ее провинциальным отделением и дав ей право утверждать избранного союзом Гроссмейстера.
Рис. Некоторая символика иллюминатов и масонов
Это вызвало раздоры в среде «Эклектического союза». Готская ложа «Компас» признала, что подчинением Англии нарушены основные принципы «Союза». Она вышла из него (1790) и пригласила всех согласных с нею основать новую масонскую организацию под названием «Национальной ложи Германии» (Nationalloge fur Deutschland) на началах полной независимости. Все ложи, вступающие в эту организацию, обладали совершенно равными правами, и ими управляла свободно избранная директория с меняющимся местом пребывания. Чтобы воспрепятствовать развитию властолюбия у директоров Национальной ложи, было постановлено, что в нее могут вступать не более 27 отдельных лож; когда же это число будет превзойдено, то организуется новая Национальная ложа, равная по правам первой. Организатором этого нового масонского союза был один из наиболее здравомыслящих масонов гофрат Боде. Но «Национальная ложа» не имела большого успеха. К ней примкнуло только 13 лож, и после смерти Боде (1793) организованный им союз распался.
«Эклектический союз» продолжал еще существовать в течение первых десятилетий XIX в. Но уже после революции и последовавших за ней войн, — времени, которое вообще было неблагоприятно для масонских организаций, он постепенно стал угасать. Позднее его упадку особенно содействовала враждебная позиция, занятая им по отношению к евреям, многие из которых играли большую роль именно во Франкфурте-на-Майне, где находилась дирекция «Эклектического союза». В этом отношении «Эклектический союз» стоял не выше других масонских лож и решительно высказался против допущения евреев в свою среду. Тогда франкфуртские евреи основали там свою собственную ложу под названием «К восходящей утренней заре» («Zur aufgehenden Morgenrote»); к этой ложе принадлежали многие из очень видных писателей Германии (между прочим, Берне, позднее — Ауэрбах). Из Англии новая ложа получила патент на свою масонскую деятельность. Этим поступком английских властей масонства «Эклектический союз» был чрезвычайно обижен и разорвал свою связь с Англией (1823). Своей конфессиональной нетерпимостью он оттолкнул от себя передовые круги Германии, а представители старого направления масонства давно уже сами отошли от него. Лишенный всякой поддержки «Эклектический союз» мало-помалу угас.
Наряду с Франкфуртом попытка оздоровить немецкое масонство была предпринята и в Гамбурге. Она исходила от известного в тогдашней Германии актера, друга Боде, Фридриха Людвига Шрёдера. В противоположность большинству немецких масонов он был очень демократического происхождения и родился (1744) в семье бедного немецкого органиста. Принятый в 1774 г. (через посредство Боде) в гамбургскую ложу «Эммануэль», он через 13 лет стал уже руководителем этой ложи; хотя к этому времени он уже успел разбогатеть на театральной антрепризе, подобное возвышение для человека плебейского происхождения было тогда очень большой редкостью в кругах немецкого масонства. Став во главе гамбургской ложи, Шрёдер с ревностью принялся за реформы. Он хотел упростить сложный ритуал масонских лож, уничтожить шотландские ложи, и вообще, приблизить его к тому виду, какой оно имело в момент своего зарождения в Англии. «Книга конституций» Андерсона для него была главным первоисточником масонства. Чтобы рассеять мистический туман, окутывавший происхождение масонства, он учредил в 1802 г. «Тесный исторический союз», одной из ближайших целей которого было доказать, что все высшие шотландские, розенкрейцерские и другие степени — не что иное, как выдумка позднейшего времени, не имеющая никаких корней в истории масонства. «Я надеюсь, — писал он, — с пользой послужить масонству, если я открою тем, которые стоят у руля, все предшествовавшие заблуждения и предохраню их от новых; это — моя главная цель». «Тесный союз» должен был познакомить «честных, любознательных братьев» со «всеми глупостями, которые называли и называют еще масонством», и «образовать из массы каменщиков более тесный круг достойных братьев, который бы, не вмешиваясь в управление ложами, стремился осуществить благородные цели масонства и послужить делом и учением примером для других братьев». Высшим из всех доступных для людей понятий для Шрёдера было понятие гуманности. Гуманность он определяет совершенно в духе просветительной философии XVIII в.; она, говорит он, — «просвещенный враг всяких предрассудков»; она «устраняет перегородки, которые воздвигли между людьми религиозные, государственные и сословные различия»; она — «драгоценное наследие первоначальных прав человечества, — объединяет чуждых людей в братский союз»; она «впервые научила людей истинной терпимости».