Мне остается еще сказать несколько слов о судьбе елагинских лож, которые, прекратив, как мы знаем, свои работы в 1784 г., в скором времени возобновили их снова. Это возобновление, имевшее место в 1786 г., связано, может быть, с теми гонениями против московского кружка, которые около этого времени уже не оставляли сомнений в истинном характере отношения к нему Екатерины. Хорошо осведомленный в этом пункте Елагин, масонская деятельность которого заглохла, вероятно, не без связи с успехами ненавистной ему «Карлсбадской системы» (розенкрейцерства), воспользовался, может быть, наступившими для него более благоприятными обстоятельствами и по просьбе «разномысленных братий о соединении их» попробовал возобновить «цепь упражнений» подчиненных ему лож, «приняв опять многие лета покоящийся его молоток»149. Собрав своих «братьев» в капитуле, которого состоял префектом, Елагин прочел в их присутствии целый ряд бесед с целью ознакомить их с новыми основаниями будущих занятий в английских ложах. Он собирался возжечь для них новый светоч: «из него же предложу слова, — обещал он, — никогда еще до слуха вашего не дошедшие». «Прииде бо час, — торжественно заявлял Елагин, — глаголю, в он же отверзутся уста мои, доселе печатью скромности запечатленными бывшие»150. В чем же должны были заключаться эти новые масонские откровения, которые отныне легли в основу работ подчиненных Елагину братьев?
Нам известно, что елагинские ложи в это время принадлежали к многостепенной (7) системе, которая в записке масона Л.. .ра названа «Йоркской, новоанглийской»151, причем ложи Скромности и «Урания» работали во всех семи степенях, а остальные ложи союза только в пяти152. Братья шестой и седьмой степеней составляли «высокий капитул», управлявший подчиненными ему ложами. Для этих-то братьев и предназначались, главным образом, те великие познания, с которыми Елагин пожелал их ознакомить, предложив их вниманию свое сочинение «Учение древнего любомудрия», содержавшее программу нового елагинского масонства.
При сколько-нибудь поверхностном знакомстве с этим сочи-нением153 бросается в глаза поразительное сходство высшей мудрости, которой достиг Елагин после долгого изучения «громады писаний» масонского характера, с таинствами столь ненавидимого им «Карлсбадского кружка». Ненавидя розенкрейцерство и сочувствуя гонениям, предпринятым против него правительством, Елагин по духу является сам типичнейшим розенкрейцером. Еще в то время, как он тратил «безумные деньги» на приобретение масонских актов, познакомился он с «препочтенным братом» NN, «посвященным в истинные масоны», и завеса спала с его глаз. Он узнал, что «масонство есть древнейшая таинственная наука, святою премудростью называемая; что она все прочие науки и художества в себе содержит», что она от начала мира у патриархов, и от них преданная, в тайне священной хранилась в храмах халдейских, египетских, персидских, финикийских, иудейских, греческих и римских и во всех мистериях или посвящениях еллинских; в училищах Соломоновых, Елейском, Синайском, Иоанновом, в пустыне и в Иерусалиме, новою благодатью в откровении Спасителя преподавалась; и что она же в ложах или училищах Фалеевом (Фалесовом), Пифагоровом, Платоновом и у любомудрцев индейских, китайских, арабских, друидских и у прочих науками славящихся народов обреталась»154. Что это такое? Да ведь это не что иное, как фантастическая история розенкрейцерской «искры света», которую мы уже видели почти в тех же словах изложенную в сочинениях Шварца! Далее, какие книги дали Елагину основу для его новых «истинных» познаний? Он называет Ветхий и Новый Завет, отцов церкви, древних философов, а затем мы встречаем имена Ермия Трисмегиста, алхимистов Веллинга и Роберта Флуктиба и т.д. Ведь это все любимейшие книги розенкрейцеров, к которым, очевидно, принадлежал и первый учитель Елагина: вторым был Станислав Ели, известный автор розенкрейцерской книги «Братские увещания»! Программа задуманного Елагиным сочинения, напечатанная Пекарским, намекает на ту же фантастическую историю ордена, говорит о талмуде, о тайне чисел, о творении, о зефиротах, о стихиях, то есть именно о том, что составляло содержание главного руководства розенкрейцеров — «Теоретического градуса Соломоновых наук» и других книг «по ордену». Заимствуя от них, сам того не ведая, все свои тайны, Елагин в то же время с удивительной наивностью называет розенкрейцеров «не свободными каменщиками, но фанатиками или пустосвятами» — именно за то, что «к разумению сего Божественного Писания не дают ключа они». Если б он только знал, что ключ, которым он хотел с такой торжественностью открыть высшие тайны своим подчиненным, есть ключ от двери, ведущей прямехонько в обитель «братства злато-розового креста», столь ему ненавистного!
Так закончились искания Елагина, и в описанном им процессе мы находим лучшее доказательство того, что и в розенкрейцерской науке, как и в нравственной философии масонства первых трех степеней, заключались элементы, отвечающие глубоким общественным потребностям века.
А. Семека
Рис. Масонская грамота с подписью графа Калиостро.
Н.И.Новиков и И.Г.Шварц
«Свет учрежден так, что один человек без помощи других счастлив быть не может», — писал безымянный автор статьи «Рассуждение о пользе теоретической философии в обществе» еще в 1756 г., на страницах журнала «Ежемесячные сочинения к пользе и увеселению служащие»155.
Так, еще в царствование Елизаветы Петровны единственный журнал «для всех» в немногих своих статьях по «философским» вопросам старался обосновать вопрос об отношении человека к обществу.
«Сильнейшее омерзение, — с негодованием говорит автор, — я чувствую к тем, которые, удаляясь от человеческого общества, счастье свое хотят отлучить от счастья других».
Но тогда что же надо делать?
И автор той же статьи с горячим убеждением призывает всех «часть наших сил хранить для услужности другим».
Да и самую «философию» авторы журнала принимают как теорию «обхождения» с людьми.
«Что есть за вещь философ?» — спрашивал, снова безымянный, автор статьи «О философии» в 1760 г. на страницах «Сочинений»156.
И отвечал: истинный философ — это не стоик с «морщиноватым» лбом, забывший о том, что человек имеет тело, и не «один из епикуров», удалившийся от человеческого общества.
Нет, истинный философ тот — для которого «душа, тело, страсти. совокуплены», для которого «главное намерение» — «общее благополучие и любовь к согражданам.»
Так подготавливались умы русского общества к восприятию тех идей, которые позднее, при Екатерине II, пришли к нам с «освободительной философией».
М.В.Ломоносов и его ученик профессор Московского университета Н.Н.Поповский распространяли идеи Лейбнице-Вольфовской философии, а шедшая к нам с Запада наука несла освобождение и пищу для разума.
Тот же Ломоносов открыто говорил о «вольном философствовании», откликаясь тем самым на рационалистические стремления, сводившиеся к мысли, которую еще И.Т.Посошков (1625—1726) в «Завещании отеческом» формулировал так: «Еже есть на свете — то все чисто и свято — и греха нет!» Закон естественный стал постепенно заменять собой закон церковный.
Вспоминая все эти «рассуждения» из области социальных отношений и религиозных вопросов, нетрудно понять, что для проникавшего в Россию так называемого «вольтерьянства» и для идеалов свободной личности, и для мечтаний о «правах человека и гражданина» — уже была, до известной степени, подготовлена необходимая почва.
Правда, говорить о «подготовке» широких кругов русского общества, конечно, не приходится. Русская интеллигенция тогда ведь еще только нарождалась. Внимание исследователя общественной мысли в половине XVIII в. останавливается лишь на определенных единицах. Но, с другой стороны, тем ярче выступают на фоне общей массы людей XVIII в. такие единицы, тем сильнее захватывают они внимание и исследователя, и читателя.
К числу таких единичных и исключительных личностей, интеллигентов XVIII в. и принадлежал Николай Иванович Новиков.
Н.И. Новиков
Н.И.Новиков был не знатного происхождения. Родился он 27 апреля 1744 г. в селе Тихвинское-Авдотьино, Коломенского (ныне Бронницкого) уезда, Московской губернии, в семье мелкого небогатого помещика-дворянина. Первое «учение» Новиков получил у деревенского дьячка; образование свое он продолжал в гимназии при Московском университете, а в 1760 г. был исключен «за личность и нехождение в классы». Языков он не знал157, ибо таковым его не обучили. Все же те знания, которые дали ему возможность в дальнейшем руководить русским читающим обществом, Новиков приобрел значительно позже, когда поступил на военную службу. Получив чин унтер-офицера в награду в числе прочих гвардейцев, участвовавших в перевороте Екатерины II, Новиков пользовался значительным досугом, который давала его «служба». Тогда-то он и много читал, и занимался самообразованием.
Рано началось участие Новикова в общественных делах. Уже в 1767 г. он был послан в числе прочих гвардейцев для работ «по письменной части» в Комиссию депутатов для составления проекта нового уложения.
Помимо ведения журналов заседаний отделения «О среднем роде людей» Новиков вел также журнал общих собраний депутатов и читал их во время докладов императрице. В это время Екатерина II узнала и лично Новикова. Таким образом, первые шаги его на поприще общественной работы были сделаны в столь важный и интересный момент.
Прошел год; Новикова произвели в прапорщики Измайловского полка, но он не пожелал продолжать службу и вышел в отставку с чином поручика армии.
До настоящего времени еще не исследован вопрос о том, кто были друзья Новикова в это время, кто сильнее оказал на него свое влияние.