Кроме знати к каменщикам примыкали в отдельных случаях представители интеллигенции и ученого мира, привлекаемые, как думает Бегеман, фантастической историей масонства, возбуждавшей их научную любознательность.
По описанию Плота, для приема в общество новых членов требовалось собрание, по крайней мере, пяти или шести франкмасонов. «Эти собрания, — замечает Плот, — называются в некоторых местах ложами». Вступительные обряды заключались и здесь в сообщении тайных знаков, «посредством которых члены общества узнают друг друга, где бы они ни находились», и сопровождались банкетами по установленному ритуалу. Новички, как и в Шотландии, в день приема дарили «братьям» перчатки, а взаимные обязанности членов заключались в помощи на случай старости, безработицы и болезни.
Документальные данные об английских ложах относятся уже к XVIII в. «В древнем и почетном обществе франкмасонов города Йорка» преобладают в это время (1705—1706) посторонние цеху лица. Председателями его выступают богатые негоцианты, лорды, баронеты и сквайры, хотя на заседаниях отводятся еще обязательные часы «для бесед о каменно-строительном деле». Ложа в Ольнуике (в Нортумберланде), напротив, и в XVIII в. сохранила свой чисто рабочий характер, и еще в 1757 г. в ней ассигнуются суммы на профессиональные путешествия братьев.
Присутствие в масонских ложах XVIII в. посторонних ремеслу лиц дало историкам повод говорить о существовании в это время и раньше наряду с обыкновенным, или оперативным, как говорили в Англии, масонством особой категории так называемых спекулятивных масонов, или масонов-теоретиков, носителей специального знания и моральной теории о духовном строительстве среди людей. Документы не знают никаких «спекулятивных масонов»; дворяне и коммерсанты, принятые в масонство, так же мало, по-видимому, занимались «умозрением», как и их товарищи из рабочего класса: истинной основой их единения продолжают оставаться традиционные банкеты и полные обаянии старины обычаи и легенды ремесла. Франкмасонская организация XVII в. не преследовала никаких тайных задач и не была тайным обществом, как думают многие историки. Их жизнь и деятельность протекала у всех на виду: не будучи масоном, доктор Плот безо всякого труда узнал, по-видимому, те подробности, которые он сообщает о масонах в своей книге. Что же касается употребления тайных паролей и знаков, то, поскольку этот обычай не имел уже в XVII в. практического значения, он являлся, очевидно, простым пережитком тех времен, когда ремесленники действительно нуждались в этих знаках во время своих путешествий.
Подобно старинным братствам франкмасонские общества XVII в. поддерживали между собою живую связь и составляли фактически единую организацию: принятый в 1646 г. в Иоррингтонскую ложу археолог Ашмоль в 1682 г. безо всяких добавочных церемоний допускается на заседание Лондонской ложи и даже председательствует на нем в качестве старейшего масона.
Только что описанные общества франкмасонов, всецело пропитанные еще духом старых ремесленных братств, в идейном отношении мало соприкасаются с позднейшим масонством. Более тесной была его идейная связь с философским и социально-реформаторским движением XVII в. — с теми тайными и полутайными кружками ученых и утопистов, которые были так типичны для этой эпохи.
Когда-то, в то время безраздельного господства над умами католической догмы, наука была в Европе достоянием маленькой кучки людей, почти глухой стеной отделенной от остального мира. Природа считалась началом греха. Попытки проникнуть в ее тайны отождествлялись с колдовством. Да ученые и сами верили в магию, каббалистику и гадали по планетам о судьбах людей. Феодально-католическая реакция XVI и XVII вв. возродила эти старые формы и разрушила тот мостик, который в «эпоху гуманизма» соединил было передовую интеллигенцию с народом: она, опять изолированная, стояла теперь перед готовой поглотить ее народной стихией. Наука, как в Средние века, оделась покровом тайны, спряталась в замкнутые кружки; пробудила вновь веру к таинственному и символическому, воскресила умершие было идеи и верования4.
В отношении к интеллигенции это сходство между новым и старым было все же неполным — большею частью внешним.
Средневековые ученые оставались верными католической церкви. Новые порывали постепенно с самим христианством. Старинные алхимики и оккультисты сами верили в дьявола и в силу магических формул, новые часто мистифицировали себя и других, чтобы скрыть под маской оккультизма свои «опасные» с охранительной точки зрения идеи. Успехи религиозной и политической реакции не остановили прогресса научного знания и лишь углубили ту пропасть, которая лежала между идейным авангардом нового общества и отставшей массой народа. Перейти ее удавалось пока лишь в мечтах, к которым и прибегали очень охотно передовые люди кануна первой буржуазной революции. В мечтах забывалась действительность — гонения на свободу, невежество масс, деспотизм государства и церкви — и облекались в действительность создания фантазии — руководимый философами народ и служащее науке государство. Иногда идеал казался уже осуществленным — где-нибудь на острове, случайно открытом путешественниками5, — иногда только осуществляющимся усилием тайного общества, работающего над реформацией человечества.
В начале XVII в. в Германии появилась анонимная сатира на современных алхимиков и теософов — «Химический брак Христиана Розенкрейца», автором которой был, как обнаружилось впоследствии, член немецкого «Плодоносного общества» — Die fruchtbringende Gesellschaft6, протестантский богослов и проповедник Иоганн Валентин Андрээ (Andreae). Почти одновременно вышли и еще два посвященных тому же Розенкрейцу сочинения, авторство которых приписывалось также Андрээ, — «Fama Fraternitatis — славного Ордена Розенкрейца» (Всеобъемлющая и всемирная реформация человечества) и «Confessio fraternitatis» этого же ордена. В них рассказывалось об ордене, или Братстве, Розенкрейца (Розового Креста), еще в XIV в. основанном будто бы дворянином Христианом Розенкрейцем. Во время путешествий по Востоку он познал все тайны персидских и египетских магов и, возвратившись в Европу, передал их своим ученикам, вместе с которыми и основал тайное братство, оно существует и до сих пор. Братья работают каждый в своей стране, служа человечеству бесплатным лечением больных, и общаются между собой при помощи условных знаков и языка, только раз в году устраивается их общий съезд в братском доме.
Сатирическая сторона истории ускользнула от внимания современников: рассказы о Розенкрейце были поняты всерьез, и слава Ордена Розового Креста быстро распространилась по Европе. Виднейшие ученые домогались доступа в орден и искали, где только могли, его следов, а более упорные с документами в руках брались доказывать его реальность и для пущей убедительности присоединяли даже к своему имени инициалы Р.С. Время от времени в разных городах появлялись таинственные манифесты, возвещавшие от имени Розового Креста уничтожение папской власти, обращение в христианство магометан и евреев и пр. Трудно сказать, была ли тут сплошная мистификация, или же под загадочными именами скрывалась некоторое время действительно организация, умевшая искусно прятать концы в воду. Несомненно одно: тенденции, проникающие «розенкрейцерство», существовали и были в то время в европейском обществе очень сильны. Не все в них было пустой фантастикой, пережитком далеких эпох. В туманной мистике и загадочности символов, бывших данью культурным особенностям момента, скрывалось здоровое зерно свободной мысли, прокладывавшей себе путь через лес церковной схоластики и фанатизма. Обессиленная десятилетиями конфессиональных войн, она была еще слишком слаба, чтобы доверху открыть перед врагом свое забрало, и глубокими корнями слишком тесно соприкасалась с вековыми воззрениями народа, чтобы сразу облечь себя в современное платье. Характерной для розенкрейцерства и родственных ему течений XVII в. была, во всяком случае, не столько уже связь с алхимией и магией, сколько вера в преобразовательную силу знания и стремление служить человечеству посредством науки.
Этим стремлением были проникнуты и все утопические романы XVII в., одним из которых явилась, в сущности, и розенкрейцерская легенда. Уже в самом раннем из них — в «Описании христианской республики» (1619) автора «Химического брака» Андрээ — видную роль играет «Академия естественных наук», а в планах ученика его Комениуса7 «универсальная коллегия» ученых занимает уже центральное место. Дорога «света» (Via Lucis) идет к нашему сознанию через семь ступеней — отказ от брака, общение друзей, публичные празднества, школы, печать, мореплавание и седьмую ступень — возвещающую «всеобщее возрождение». Она осуществляется работой «универсальной коллегии благочестивых и даровитых людей всех стран», ее орудие — «универсальное знание» (пансофия, панистория и пандогматика) и «универсальный язык». Раз в год она устраивает в пределах Англии общие съезды. «Храм Мудрости», воздвигаемый ею, строится по принципам самого Верховного Строителя (Бога) и открывает свои двери для «всех, рожденных людьми».
Идеи Комениуса были подхвачены жившим в Англии (1628— 1662) немецким археологом Гартлибом, который и сам сочинил описание идеального государства Макарии, отдающего все свои силы прогрессу науки. Опираясь на кружок английских друзей, Гартлиб и Комениус принялись за практическое осуществление своего идеала, первым шагом к которому должно было явиться создание в Англии международного ученого общества.
Близкими Комениусу идеями было проникнуто и посмертное произведение Бэкона «Новая Атлантида» (изд. в 1638 г.). На далеком острове Бензалем живет неизвестный доселе европейцам христианский народ; он обращен из язычества, путем чудесного откровения, через 20 лет после вознесения Христа. Самым замечательным учреждением острова является