«Орден Соломонова храма», или «Коллегия дней творения», стремящаяся к духовному обогащению человечества и к усилению его власти над природой. Тайные эмиссары коллегии — так называемые «коммерсанты света» — разъезжают в поисках знания по всей земле. Их товарищи — «плагиаторы» и «коллекторы» — собирают знания в книгах и в технической практике; «пионеры» занимаются научными экспериментами, «компиляторы» и «эвергеты» систематизируют и классифицируют добытый материал и т.д. — законченная система научной работы, план универсальной академии наук.
Скромное начало практическому осуществлению всех этих планов было положено в 1645 г. основанием кружка лондонских и оксфордских профессоров, или «невидимой философской коллегии», как называет кружок в своих письмах один из главных основателей его Роберт Бойль. Во время революции кружок пришел в упадок и возродился лишь в 1662 г. в виде «Королевского общества естественных наук».
«Акт о веротерпимости», изданный Парламентом после изгнания Стюартов (1688), кроме католиков исключал из числа полноправных граждан и «атеистов», которыми назывались тогда все сомневающиеся в истинности традиционных религий, хотя бы и признающие существование Бога. К числу таких вольнодумцев принадлежали и сторонники «разумной религии» — деисты. Поколения, выросшие в Англии после революции 1688 г., вообще более решительно, чем предыдущие, порывали со стариной и в области религиозной критики шли гораздо дальше протестантских филантропов первой половины столетия. Молодые философы вроде Шефтсбэри (1671—1713) и Толанда (1670— 1722) не останавливались перед критикой самих основ христианства и на место Библии выдвигали отвлеченный человеческих разум.
Их было немного: господствующие классы опасались их «разрушительных» идей, народные массы их не понимали. Вождь деистов Джон Толанд на горьком опыте убедился в невозможности открытой пропаганды своих идей: его «Христианство без тайн» было уничтожено рукой палача, а сам он бегством спасался он неминуемого ареста. Создавалась почва для новых эзотерических учений и нового поворота к символизму. Последнее, анонимно изданное в 1720 г., сочинение Толанда — «Пантеизм» (Pantheistikon) написано уже туманным символическим языком и опять выдвигает, известное со времен розенкрейцерства, фиаско тайного общества. «Сократовское общество» пантеистов процветает в Амстердаме, Париже, Риме, Венеции, Лондоне, поддерживая культ «трех величайших благ мудреца — Здоровья, Свободы и Истины». Особый ритуал — «сократовская литургия» — служит прославлению великих мыслителей с Сократом во главе, но и из их памяти уже не делают кумира: идейный прогресс достигается усилиями свободного от всяких оков и авторитетов ума...
III. Английское масонство XVIII в. (1718-1813)
Филантропические и реформаторские тенденции XVII в., вместе со вкусом к тайным обществам и символическому ритуалу, перешили к позднейшим поколениям и, несомненно, отразились на характере и судьбах современного масонства. Было бы, однако, ошибочно, как это делали многие историки масонства, отождествлять орден франкмасонов то с тем, то с другим из только что описанных утопических и фантастических обществ. Научная критика установила как несомненный факт, что франкмасонский орден — потомок старого масонского братства — возник не раньше второго десятилетия XVIII в. и что основателями его были люди, вовсе не задававшиеся теми широкими реформаторскими и философскими целями, которые занимали ученых граждан острова Бензалема или членов какого-нибудь «Сократовского общества». Первые Великие ложи возникли в Англии в более мирную эпоху, когда большинство людей высшего и среднего класса не помышляли уже ни о чем, кроме отдыха от бесконечных смут и борьбы предшествующих десятилетий. С водворением новой династии жизнь страны входила в мирное русло: все нужное для ее спокойствия казалось достигнутым. От былого увлечения политикой теперь осталась простая склонность к общественности, привычка находиться среди людей: развилась страсть к кружкам и клубам. Сатирический листок «Зритель» (Spectator), выходивший в Лондоне в начале 1710-х годов, высмеивая эту страсть, приводил длинный список существовавших будто бы в Лондоне обществ, среди которых фигурируют и клубы красавцев и уродов, и орден лгунов, и «вечно существующее общество», и «метафорические мертвецы», и какие-то «Виши-ваши» и «Могаки» — названия, быть может, и придуманные газетой, но, очевидно, схваченные, в общем, из жизни. Большинство этих типичных «английских клубов» не преследовали, конечно, широких общественных целей, но своими оригинальными уставами и ритуалом они отвлекали людей от обыденности домашнего очага, создавали иллюзию серьезного дела, и этого было достаточно, чтобы сделать их популярными. Одной из таких великосветских и просто светских организаций явился, по-видимому, и Орден Свободных каменщиков.
Остатки «почтенного франкмасонского общества» в начале XVIII столетия сохранились еще и в Лондоне, и в других английских городах. Ореол старины, окружавший их, и легендарная история масонства привлекли к ним внимание, соблазнили на попытку использовать их для организации интересного клуба. Андерсон, автор «Новой Книги масонских конституций» (о ней см. ниже) во втором издании ее, вышедшем в 1738 г., следующим образом рассказывает об основании «Великой Лондонской ложи»: «после торжественного въезда в Лондон короля Георга I и усмирения в 1716 г. восстания8 несколько лондонских лож решили сплотиться вокруг одного Великого мастера (Гроссмейстера) как центра единения и гармонии. Это были ложа “Гуся и Противня”, ложа “Короны”, ложа “Яблони” и ложа “Виноградной Кисти” (название таверн, в которых они собирались)... Было решено устраивать ежегодные собрания всех четырех лож и каждые три месяца — собрания Великой ложи, то есть всех должностных лиц каждой ложи во главе с великим мастером и великими надзирателями...» «В ожидании чести увидеть во главе всего общества представителя благородного сословия» Гроссмейстера выбрали пока из своей среды. «В день Св. Иоанна Крестителя» (в 1717 г.) в таверне «Гуся и Противня» состоялся первый общий банкет франкмасонов: «Старейший мастер, занимавший председательское кресло, предложил собранию лист кандидатов, и большинством голосов были выбраны дворянин Антон Сойэр Великим мастером, а капитан Джордж Элиот и столяр Яков Ламболь — Великими надзирателями (Grand wardens).»
Из этого рассказа, написанного через 20 лет после событий и автором, как увидим ниже, очень ненадежным, за вполне достоверный приходится принять лишь самый факт собрания четырех лож и организации ими «Великой ложи». Событие носило, во всяком случае, очень скромный характер и прошло, на первых порах, незамеченным.
Раньше других обратили внимание на вновь ожившую масонскую организацию члены Королевского общества, вероятно заинтересовавшиеся ею и с археологической, и с социальной точки зрения. Первым из них примкнул к масонству доктор прав и придворный проповедник принца Уэльского Теофиль Дезагюльэ, в 1719 г., выбранный третьим по счету Гроссмейстером Великой ложи. В 1721 г. его примеру последовал доктор Стэкли (Stuckeley), — соблазненный, по его собственному признанию, надеждой открыть в масонстве пережитки античных мистерий, а вскоре после него еще один член Королевского общества (F. R. S. Fellow Royal Society), скрывшийся под псевдонимом Филалет.
«Филалет» известен как автор предисловия к вышедшему в 1722 г. английскому переводу одного алхимического трактата (Long livers — О долговечных людях), предисловия, очень характерного как для тогдашнего масонства, так и для успевших создаться вокруг него толков. В масонах видели уже носителей великих тайн — новый вид «розенкрейцерских братьев», а с другой стороны — подозревали атеистов и политически опасных людей. Посвящая книгу «Гроссмейстеру, мастерам, надзирателям и братьям древнейшего и почтеннейшего братства франкмасонов Великобритании и Ирландии», Филалет косвенно поддерживает первые слухи и решительно восстает против вторых. Он называет масонов «солью земли, светом мира, огнем вселенной» и говорит с «достигшим звания мастера» не иначе как языком алхимии и мистических символов, но называет «нелепой клеветой» обвинения их в безбожии: «Что бы ни говорили о нас язычники и атеисты, — восклицает он, — мы останемся голосом всех верующих христиан. В основу нашей религии положен закон природы, который есть в то же время и Божий закон — именно заповедь “возлюби Бога твоего всем сердцем и ближнего твоего, как самого себя”, известная людям во все времена и подтвержденная для нас Господом Иисусом Христом». То же и в политике: «Наша политика есть лучшая из политик — лояльность перед законом и подражание Христу, который не разрушил никакого правительства и признавал за Кесарем законную власть.»
Несмотря на некоторый шум, успевший уже создаться вокруг масонства в момент вступления в него Стэкли, оно представляло собою еще очень скромную величину — было численно невелико и не привлекало новых членов: по словам Стэкли, в его дневнике, прием его в Лондонскую ложу был первым за несколько лет случаем принятия в масонство нового члена, и для выполнения вступительных обрядов в Лондоне не сразу нашлось даже нужное количество посвященных. Печать обходила масонство полным молчанием. Но именно в это время намечалась уже перемена. В масонство начали вступать представители знати, и весь социальный состав его постоянно менялся. Дезагюльэ и его преемник и предшественник Пэн (Payne) были последними нетитулованными Гроссмейстерами Великой ложи: за ними следовали уже герцог Монтагю, герцог Уартон, граф Долькес и другие герцоги, графы и лорды, непрерывно следующие друг за другом вплоть до наших дней. После 1723 г. и в составе «великих надзирателей» не встречается уже лиц, не носящих, по крайней мере, звания сквайра (сельского дворянина). В декабре 1721 г. в газетах распространился слух о предстоящем принятии в масонство самого наследника престола (принца Уэльского). Известия о масонах вообще все чаще заполняли теперь страницы лондонских газет: то такой-то герцог вступил в масонскую ложу и «возвращался с собрания в белом кожаном фартуке», то масоны праздновали в такой-то день закладку новой церкви и «щедро угощали рабочих». Масонство решительно входило в моду. По выражению упомянутой выше книги Андерсона (1723): «Свободнорожденные британские нации, вкушая после внешних и внутренних войн сладкие плоды мира и свободы, проявили счастливую склонность к масонству во всех его видах, и запустевшие было лондонские ложи наполнились новой жизнью».