Одним из проявлений этой «новой жизни» было издание кодекса масонских уставов, обычаев и традиций — так называемой «Новой Книги конституций». Она была составлена в 1721 г. пресвитерианским пастором и доктором богословия Андерсоном и посвящались первому титулованному Гроссмейстеру франкмасонов герцогу Монтагю. В 1723 г. с одобрения Великой ложи ее издали как официальное «руководство для лондонских лож и братьев, живущих в Лондоне и его окрестностях».
Самой важной и интересной частью Книги является для нас глава об «Обязанностях франкмасона» (Charges of a free-mason), отразившая в себе современную, культурную и политическую физиономию английского масонства. «Масон по самому положению своему (by his tenure), — гласит первый параграф «Обязанностей», — подчиняется законам морали и не может стать ни бессмысленным атеистом (stupid Atheist), ни лишенным нравственности нечестивцем (irreligious libertine)». В старые времена масоны поневоле держались в каждой стране ее местной религии, какова бы она ни была, но в наше время человек свободно выбирает себе веру, и лишь одна религия действительно обязательна для всех, это — та всеобщая (catholick), всех людей объединяющая религия, которая состоит в обязанности каждого из нас быть добрым и верным долгу (loyal), быть человеком чести и совести, каким бы именем ни называлось наше вероисповедание и какие бы религиозные догматы ни отличали нас от других людей. Верность этим началам превратит масонство в объединяющий центр, поможет ему связать узами искренней дружбы людей, доселе бывших друг другу чужими. Что такое всеобщая, «католическая» религия, о которой говорит здесь Андерсон? Есть ли это «естественная религия» деистов или, как думает Бегеман, простая «совокупность христианских исповеданий Англии» — то общее, что принималось всеми узаконенными в стране церквями (churches by law establisted)? Последнее кажется более вероятным, и не только потому, что деизм считался тогда лишь видом атеизма и как таковой отметался, следовательно, Андерсоном, но и потому, что толкование Бегемана лучше согласуется с той исторической средой, которая породила и Великую ложу, и ее первый официальный устав. И основатели ложи, и примкнувшая к ним великосветская молодежь не занимались отвлеченными вопросами веротерпимости, не стремились провозглашать философские принципы: они просто «вкушали плоды мира», отдыхали от войн и внутренней смуты, организовывали «центр дружеского общения между враждебными друг другу до сих пор людьми». После актов о веротерпимости, Билля о правах (1689), Утрехтского мира (1713), обеспечившего Англии блестящее экономическое будущее, для людей господствующего класса все казалось в Англии достигнутым — дальнейшие распри принимали в их глазах характер досадной, ненужной склоки. Конечно, под режим свободы не подходил еще «бессмысленный атеизм», грозивший основам «цивилизованного христианского общества», под подозрение брался и римский католицизм с его реакционно-монархическими симпатиями, но во всем остальном между «лояльными и честными людьми» не могло уже быть больших разногласий, о мелких же не стоило спорить. К этим мелким разногласиям относились теперь и богословские споры между представителями различных сект. Умиротворенным настроением победителей было продиктовано и рассуждение Андерсона о единственно обязательной «католической» религии, и вышеприведенные рассуждения о религии Филалета. По выражению Бегемана, «господствующим направлением Великой ложи был не космополитизм, а христианский национализм».
Тем же настроением проникнуты и параграфы о гражданских обязанностях масона: «Масон является мирным подданным гражданской власти, где бы ни приходилось ему жить и работать. Он не примет участия ни в каких замыслах против мира и блага народа» (параграф 2). В ложах запрещались всякие религиозные, национальные политические споры: «Как масоны мы принадлежим лишь к упомянутой выше всеобщей религии и, заключая в своей среде людей всех языков, племен и наречий, объявляем себя врагами всякой политической распри (all politicks)» (параграф 6). Под «всеми племенами» тут разумелись, как полагает Бегеман, нации Британской империи: никакого иного смысла это выражение в то время иметь, конечно, и не могло.
Фраза о «какой бы то ни было религии», вставленная Андерсоном в характеристику прежнего отношения масонов к религиозным разногласиям9, несмотря на свой невинный по замыслу характер, тем не менее, вызвала в масонской среде известные сомнения и толки, и во втором издании «Книги конституций» (1738) выражение «местная религия, какова бы она ни была» было заменено выражением «местная христианская религия». С этой поправкой первый параграф «Обязанностей» только точнее стал выражать первоначальную мысль Андерсона.
Две другие части «Книги конституций» — «История масонства» и «Масонский регламент» — большого интереса для характеристики масонства не представляют: практическое значение «Регламента», составление которого на основании старинных документов было начато еще Гроссмейстером Пэном (1718 и 1720 гг.), сводилось к подробностям внешней обрядности, а «История масонства» интересна разве лишь для характеристики писательских приемов самого Андерсона. В ней ничего исторического, в сущности, нет. Это — копия различных вариаций старой «масонской поэмы», расцвеченная плодами собственных измышлений «историка». Андерсон заботился здесь не о правдивости, а о внушительности рассказа, ему нужно поразить своих романтически настроенных читателей, и он, не колеблясь, подносит им рассказ об Адаме, обучающем своих сыновей прикладной и теоретической геометрии. О первом масонском Гроссмейстере Немвроде, о его преемниках — Соломоне, Кире, Навуходоносоре, императоре Августе и Альфреде Великом. Свободный полет фантазии во славу могущества и древности масонского ордена на долгое время остался с этих пор особенностью и привилегией историков масонства.
В июне 1722 г. к государственному секретарю лорду Таунсгенду явилась депутация лондонских масонов, чтобы уведомить его о предстоящем годичном собрании Великой ложи и по этому поводу лишний раз засвидетельствовать перед правительством о своей безусловной лояльности и преданности престолу. «Его Сиятельство, — рассказывала об этом событии газета (London Journal, 16 июня 1722 г.), — отнесся к депутации благосклонно и заявил, что франкмасоны могут спокойно продолжать свою деятельность, пока в ней нет ничего более опасного, чем старые масонские тайны, носящие, очевидно, самый невинный характер».
Эта газетная заметка как нельзя лучше характеризует политическое настроение тогдашнего масонства. Судя по протоколам Великой ложи, сохранившимся до нас за период от середины 1723 до середины 1771 г., в ее деятельности, действительно, не было ничего не только «опасного», но и просто выходящего за пределы светского времяпрепровождения. Символический ритуал и театральность церемонии были общим достоянием тогдашних английских клубов, отвечая современной моде и вкусам общества, но не ко всем из них правительство относилось столь благодушно, как к масонам. Менее безобидные подвергались и тогда полицейским преследованиям, как это случилось, например, в 1721 г. с «Клубом адского огня», закрытым по распоряжению властей «за безнравственность и за кощунственные покушения на основы религии».
Единственной отраслью деятельности английского масонства, носившей общественный характер, была благотворительность, завещанная новому масонству еще старыми ремесленными гильдиями, в деятельность которых всегда входила забота о нуждающихся в поддержке «братьях».
В одном сочинении о масонах, вышедшем в 1724 г. (The Grand Mistery of Free-masons discovered), основные принципы масонства излагались в следующем виде:
Вопрос. Сколько существует правил, имеющих отношение к франкмасонству?
Ответ. Три — Братство, Верность, Молчание.
Вопрос. Что означают они?
Ответ. Братскую любовь, помощь и верность (Brotherly Love, Relief and Truth) в среде всех истинных масонов, ибо предписания эти даны были всем масонам при постройке Вавилонской башни и Иерусалимского храма.
Эта «масонская троица» неоднократно выступает и в других местах — в рассказах современников о масонах и в публичных речах и декларациях самих масонов.
Постановление об организации благотворительной деятельности было сделано Великой ложей еще в 1724 г., а в 1729, при участии 29 лож, был основан общий фонд для поддержки обедневших «братьев».
Открытый в 1776 г. собственный дом масонского ордена был посвящен «Добродетели, Любви к ближним и Благотворительности».
Несмотря на столь мирный, в общем, и чуждый политике характер деятельности, в английском масонстве проявились было и другие тенденции: как раз вместе с титулованной знатью в лондонские ложи проникла «крамола». Филалет, в цитированном выше предисловии к «Долговечным», уже предупреждал масонов против ложных братьев и «сеятелей раздора, живущих в доме», а Андерсон со свойственной ему осторожностью пытался разрешить затруднение при помощи компромисса: «Если кто-либо из членов ложи окажется в числе мятежников против государства, — гласит параграф «О гражданских обязанностях», — он не может, конечно, рассчитывать в своей политической деятельности на поддержку со стороны братьев, которые могут лишь пожалеть его как человека, постигнутого несчастьем. Но если он не уличен ни в каком ином преступлении, то, хотя в силу своей преданности государству и для избегания неприятностей со стороны правительства, братство обязано заявить о своей несолидарности с ним, он, тем не менее, не может быть исключен из ложи, так как связь его с нею нерасторжима».
Чтобы вполне оценить предусмотрительность этой оговорки, надо принять во внимание, что в числе первых «мятежников против государства» оказался вскоре не кто иной, как сам герцог Уартон — тот самый Гроссмейстер Великой ложи, с одобрения которого печаталась андерсоновская книга. Это был честолюбивый и горячий молодой человек, успевший скомпрометировать себя участием в «Клубе адского огня», представителем которого он состоял в момент закрытия его в 1721 г. Избрание его Гроссмейстером масонов произошло при не совсем нормальных условиях. Андерсон во втором издании «Книги конституций» (1738) рассказывает о нем так: «Когда приблизился конец полномочий герцога Монтагю, влиятельнейшие масоны подняли вопрос о продлении их еще на один год; герцог Уартон самовольно созвал тогда общее собрание под председательством старейшего мастера, которое без соблюдения установленных церемоний объявило его Гроссмейстером; не желавшие нарушения устава отказались признать действительность этих выборов, и только после того как сам герцог Монтагю созвал Великую ложу и выборы, уже по правилам устава, были произведены вторично, авторитет нового Гроссмейстера был признан всеми». В июне 1723 г. герцог Уартон стал издавать оппозиционный листок «Истинный британец» (The true Briton), направленный против Ганноверской династии, и вступил в деятельные отношения с заграничными якобитами; через два года он эмигрировал из Англии, принял за границей католичество и стал открытым сторонником Стюартов; в 1731 г. он окончил свою жизнь монахом одного испанского монастыря. О том, каковы были за это время его отн