Новиков, очевидно, показал то, что необходимо было показать, что бесполезно и вредно было бы пытаться скрыть. Таинственные документы, фигурировавшие в деле, до нас не дошли. Но из этих показаний ясно, что сношения с великим князем не исчерпывались одной пересылкой книг и, очевидно, имели какую-то политическую подоплеку. Недаром сам Новиков признавал себя достойным жесточайшего наказания. Исследователи Новикова вынесли общее впечатление, что в его ответах «есть нечто, сокрытым быть желающее» (Пекарский, стр. 136).
Не входя в подробности, напомним, что цесаревич Павел действительно был окружен ревностнейшими масонами, которые потом, в его царствование, играли ведущую роль (Соколовская. Русское масонство, стр. 10). Новиков не только преподносил великому князю книги, но некоторые из них посвящал ему, например «Опыт исторического словаря о российских писателях»; он принимал активное участие в преподнесении наследнику конституционных планов (Летопись русской литературы и древности, т. V, стр. 92). Еще Шварц предлагал признать великого князя Великим Провинциальным мастером, на что тогда не решились, но все же должность Мастера русской провинции оставалась вакантной (Лонгинов, стр. 116). Масонские песни[61] очень часто обращены к Павлу. В них Павел представляется «зраком ангела», будущим отцом; в Павле масоны видели идеал царя.
В таком виде представляется дело Новикова. По крайней мере, в той его части, которая нам сейчас известна. Но, бесспорно, правительству Екатерины II были известны некоторые подробности, не дошедшие до нас, и, более того, оно было уверено в том, что Новиков открыл далеко не все из того, что мог бы. Свое окончательное суждение по этому делу Екатерина II высказала в указе на имя князя А.А. Прозоровского от 1 августа 1792 г.[62]. В нем она, частично на основании показания самого же Новикова, повторяет свои обвинения в адрес масонства, которые она высказывала еще в своих литературных произведениях. На первом плане стоят: обвинение масонства в применении таинственных обрядов и клятв, обвинение в том, что они подчинили себя герцогу Брауншвейгскому, что они пользовались при переписке шифром, что они пытались привлечь в свой Орден великого князя, а также то, что они печатали запрещенные правительством книги; но главный упрек заключался в том, что Новиков далеко не полностью открыл свои сокровенные замыслы (Лонгинов, стр. 0114). Это официальный указ, в котором Екатерина хотя и говорит многое, но не все договаривает. Следователи по новиковскому делу, особенно Прозоровский, в личной переписке идут гораздо дальше в своих предположениях относительно того, что было утаено Новиковым на следствии. Так, князь Прозоровский был уверен в том, что Новиков и его друзья — «совершенные иезуиты»; поэтому он был убежден, что масоны таили от следствия свои политические замыслы. Прозоровский уже тогда приписывал масонам умысел против жизни Екатерины, по крайней мере в том случае, если бы удалось залучить в свой Орден и наследника престола: «Если бы успели они персону привести, как и старались на сей конец, чтобы привести конец злому своему намерению, то б хуже сделали французского краля». Быть может, и сама Екатерина доходила до этих предположений.
Подведя итоги того, что вскрылось в деле Новикова в связи с его общественной деятельностью, мы можем подчеркнуть прежде всего то обстоятельство, что дошедшие до нас материалы не дают еще права высказать окончательное суждение. Ясно только, что екатерининское правительство отделяло Новикова и от масонства, и даже от членов новиковского кружка, и имело для этого основания.
В соответствии с духом и правом данного периода правительство поступило относительно мягко. Что же касается вопроса о виновности или невиновности Новикова, то он совершенно не нуждается в оправдании. Это был крупный общественный деятель, сознательно положивший свою жизнь на дело развития общества, может быть, и в целях хотя бы отчасти содействовать политической перестройке общественных отношений. И, как всегда, трудные и важные процессы общественного развития требуют жертв. Такой жертвой на благо общества и был Новиков.
М. Довнар-Запольский
Масонский запон (Ист. музей)
Масонская грамота
Император Павел I и масонство
В жизни и деятельности императора Павла еще много сторон, не вполне объясненных исследователями. К их числу относится и вопрос об отношении императора к масонству. Для раскрытия этого вопроса собрано слишком мало фактического материала, и, может быть, он никогда не будет собран в достаточном количестве. Не говоря уже о таинственности, которой масоны вообще старались окружить свою организацию и свою деятельность, масса документов об отношениях Павла с масонством была своевременно уничтожена заинтересованными лицами, в том числе самим Павлом, когда он охладел к масонству, заметив, что «Орден Свободных Каменщиков» несовместим с его идеалом полицейского государства. Но и сохранившихся материалов, нам кажется, достаточно для того, чтобы биографы императора Павла утвердительно ответили на вопрос о принадлежности его к масонскому ордену и могли в общих чертах проследить изменения его отношения к масонству.
Известно, что в России второй половины XVIII в. масонство развивалось на почве противодействия сухой материалистической философии того времени, выразившейся в творениях энциклопедистов. Желание указать важность и законность духовных стремлений человека, связать его нравственный и религиозный мир с данными научного опыта, с миром внешним, чувственным, создать этические идеалы — проявлялось у масонов в самых разнообразных формах. «В самом масонстве, — писал впоследствии один из известнейших масонов начала XIX в. граф М.Ю. Виельгорский, — бывают иногда мнения противоположные, и, так сказать, само масонство порождает разных чад, а потому-то орден и масонство — весьма различны, что и пребывает великой тайной». Сходясь в отрицании разумности основ материализма и в признании важности духовного совершенствования человека, масонские кружки отнюдь не проявляли единства в своих целях и средствах: чистая наука процветала в их обществе наряду с алхимией, возвышенные религиозные начала — с оккультными науками, стремление к нравственному самосовершенствованию, к благотворительной и просветительской деятельности — с крайними политическими теориями иллюминатов. «Великая тайна» Ордена была скрыта от непосвященных, понималась масонами на разные лады, но объединяла их в борьбе со злом, царившим в обществе и государстве, людей с чутким умом и сердцем, чувствовавших ничтожность своих единичных усилий. Внешним выражением этого объединения являлась вся обрядовая сторона масонства с его мистическим аллегорическим антуражем, вызывавшая среди поклонников учения энциклопедистов, вырабатывавших в себе трезвый, «философский» взгляд на вещи, саркастическое к себе отношение. Блестящая и просвещенная покровительница Вольтера, Дидро, д’Аламбера императрица Екатерина смеялась над «нелепостями» масонства, над «соединением религиозных обрядов с ребяческими играми», над «обетами, чудачествами, странными и нелепыми одеяниями» их. «Перечитав, — писала она, — в печати и рукописях все скучные нелепости, которыми занимаются масоны, я с отвращением убедилась, что, как ни смейся над людьми, они не становятся от того ни образованнее, ни благоразумнее». Эта благодушно-презрительная точка зрения императрицы на «Свободных Каменщиков» помогла беспрепятственному внедрению и развитию масонства в России в течение первых двадцати пяти лет ее царствования, до тех пор, пока она под «чудачествами» и «странными одеяниями» не разглядела вольнодумства, опасного для своей самодержавной власти. В действиях масонов она увидела резкое проявление новой, только зарождающейся общественной силы, и среди масонов — почти всех людей, которые были известны своей оппозиционностью ее правительственной системе и ее личному материалистическому складу ума, а во главе их — своего сына и наследника великого князя Павла Петровича.
Н.И. Панин (собр. в. кн. Ник. Мих.)
Ум великого князя Павла Петровича, религиозный, выспренный, склонный к экзальтированности, был противоположностью холодному скептическому уму его матери. Масонство влекло его к себе не только сущностью своего учения, своей борьбой с материализмом века, но и мистической таинственной своей обрядностью, своим религиозным характером. Трагическая смерть отца, Петра III, отчуждение от матери, печальные обстоятельства его первого брака усилили в Павле религиозный и мрачный настрой духа, а положение опального цесаревича, его постоянно критическое отношение к системе управления императрицы заставляли всех недовольных ее правлением группироваться около него или прикрываться его именем. Если Екатерина была вольтерьянкой, как почти все ее приверженцы, то для ее сына естественно было стать масоном, ибо масонами были все недовольные его матерью, все его сторонники. Одна партия пользовалась властью, наслаждалась ее радостями и выгодами, другая — подавленная и униженная, скорбела о настоящем и мечтала о будущем; уделом одной была жизнерадостная философия эпикурейцев и материалистов, другая же — в «молчании» (главная масонская добродетель) упражнялась в добродетельности. «Собрания наши невеселые, — писал Виельгорский, — братья также, говорим мы о вещах, которые нам никак не льстят, напротив же, открывают нам все более и более нашу гнусность. Конечно, в сем есть особливая и неисповедимая благость Божеская, которая, по мере собственного нашего желания и воли, открывает нам таковую нашу гнусность и в то же время посылает необходимые для исправления нашего средства, предписывая наисладчайшие для души нашей добродетели, как-то любовь к ближнему и прочее»[63].
Цесаревич Павел Петрович с детства был окружен обществом масонов, которым было легко незаметно внушить ему сочувствие к «Свободным Каменщикам» и уважение к их «нелепостям». Во главе их стояли его главный воспитатель и руководитель граф Никита Иванович Панин, а также его брат граф Петр Иванович, известный «враль и персональный оскорбитель» Екатерины, бывший Великим Поместным мастером масонского ордена в России. Правой рукой Панина при воспитании Павла был также масон, Тимофей Иванович Остервальд, состоявший в должности информатора при великом князе тринадцать лет. Нет необходимости останавливаться на характеристике обоих графов Паниных, прославившихся и своими заслугами, и систематическим, хотя и тайным, противодействием Екатерине, испортив представление о ней ее сына и наследника.