какого кошта?
3) Чему вы в том доме учились, и какими и другие вам подобные обязаны должностями, и какие с вас и других браны обязательства, письменные или словесные, и кем, как и когда?
4) Новиков и Лопухин в компании и доме в каких должностях и кем они поставлены в оные?
5) Кто вас и других приводил к присяге, в чем оная состояла, где и как сие происходило и в чем вы именно обещались?
6) До сведения дошло, что мартинисты носят голубые кафтаны, золотой камзол и черное исподнее платье, то объяснить, какие из сего платья выводят они свои положения?
7) Объяснить вам, сами ль вы просились, или кто вас уговаривал ехать в чужие края, так как и о том, какие вы дали обязательства и кому, что вам там делать, так же и по возвращении, какие вам делали лестные обещания и в чем оные состояли?
8) Какие книги велел Лопухин покупать в чужих краях и вывозить сюда?
9) Видели ль вы у товарища Колокольникова бумагу, начерченную гиероглифами, и что она значит?
10) Известно здесь, что масонства считают 16 степеней, так, как и то, что вы масон, то и открыть вам чистосердечно, какой вы степени, как оную называют, и куда вы хаживали в ложу в Москве, и кто и сколько ваших товарищей?
11) В присутствии Ивана Ивановича Шувалова, между прочим, говорили вы, что Лопухин писал к вам, будто вы были во Франции и в Народном собрании, то и показать вам, по самой истине, были ль вы в оном или не имели ль какого сообщения или сношения с членами народного собрания?
12) Также сказали вы, что откроете великую важность, то и скажите теперь чистосердечно и без всякой утайки, в чем оная состоит и до кого касается!
13) Изъясните причину, почему вы называете в Невском монастыре митрополита, монахов и прочих иезуитами?
14) Сверх того, говорили вы, между прочим, что ваше ученое общество отвратило бунт в России, то и показать вам обстоятельно, каким образом сие происходило, кто имел намерение к бунту, где и когда, и каким образом оное общество тот бунт отвратило?
Почти те же вопросы были предложены Колокольникову, который на все их дал обстоятельный ответ. Но с Невзоровым дело обошлось сложнее: отвечать он не пожелал. Молчание Невзорова показалось Шешковскому подозрительным, и он, предполагая, что Невзоров утаивает что-то очень важное, прибег к угрозам. В «Записках» И.В. Лопухина передается следующий красочный разговор между арестантом-масоном и суровым следователем, подтверждаемый и официальными документами:
Шешковский. Знаешь ли, где ты? Невзоров. Не знаю. Ш. Как не знаешь? Ты в Тайной. Н. Я не знаю, что такое Тайная. Пожалуй, схватя, и в лес заведут, в какой-нибудь стан, да скажут, что это Тайная, и допрашивать станут. Ш. Государыня приказала тебя бить четверным поленом, коли не будешь отвечать. Н. Не верю, чтоб это приказала государыня, которая написала Наказ Комиссии о сочинении уложения. Когда Шешковский принес записку государыни с повелением отвечать, то и это не убедило Невзорова: «Я не знаю руки Ее Величества, — сказал он. — Может быть, вы заставили написать жену свою, да кажете мне ее руку вместо государыниной». Выведенный из себя Шешковский грозно закричал: «Да знаешь ли, кто я». Но и на это Невзоров спокойно заметил: «И того не знаю». Когда Шешковский назвал себя, Невзоров сказал: «Слыхал я про Шешковского, а вы ли он, не знаю; да, впрочем, мне с Шешковским никакого и дела быть не может. Я принадлежу Университету и по его уставу должен отвечать не иначе, как при депутате университетском». Шешков-скому ничего не оставалось делать, как отвезти Невзорова к Шувалову, но и это не помогло. Шувалов долго убеждал Невзорова подчиниться и дать ответ на поставленные вопросы; на это, по словам докладной записки государыне, «оной Невзоров сказал, я теперь ответствовать буду, но тот же момент, без всякого вопроса говорил, я за товарищей своих ученого общества отвечаю головой, так как и за книгу, которую я в чужих краях переводил, что в ней противного греческой церкви ничего нет, отвечаю же головою; а она против папы и иезуитов, а в Невском монастыре все иезуиты, и меня душили магнезией, так как и в крепости все иезуиты и тут так же его мучат составами Калиостро, горячими материями. А как сказано ему было, что были в Невском иезуиты — это неправда, ибо архиерей в оном человек честный, набожный и ученый. На сие Невзоров сказал, там-де все точно иезуиты и меня в супах кормили ядом, и я уже хотел выскочить в окошко; караульные в Невском, наместник — одним словом, все иезуиты, а солдаты и сержант из корпуса — шпионы, и могу сказать, что есть и разбойники, которые имена себе переменили, а в крепости есть и из запорожцев. И хотя Невзоров Иваном Ивановичем и Шешковским довольно был уверяем, что солдаты люди добрые и верные и что против живота его, конечно, никого нет, да и быть неможно, а он на то сказал: во Франции-де, где прежде бунт начался, как не в Бастилии, ведь и здесь был Пугачев, да есть-де еще какой-то подобный ему Ме-тиолкин. После сего спрошен был Невзоров, для чего он в Невском не пошел на исповедь и не сообщился святых тайн, ибо товарищ его, Колокольников, сие все по долгу христианскому исполнил. Невзоров на сие, усмехнувшись, сказал: я не хотел, да и у кого там исповедываться, в Невском все мужики да белые попы, они всякий день играют комедии, а от товарища своего Колокольникова отрицаюсь, потому что он иезуит, я много покажу важности. После сего Иван Иванович, отдав оному Невзорову за подписанием руки его повеление, чтобы он ответствовал на все вопросы чистосердечно и письменно, Невзоров просил, не можно ли-де ему отвести другие покои, а в этом покое писать он не может, потому что под покоем, где он сидит, множество горючих материй, да, думаю, что тут много и мертвых. Оному же Невзорову сказано было, чтобы он употреблял порядочную пищу и взял бы присланное к нему белье, так и порядочную по милосердию всемилостивейшей Государыни одежду; на что он сказал, мне ничего не надобно, ибо всякое белье и платье намагнетизировано»[140].
Невзорова отвезли обратно в крепость, но так как характер его ответов свидетельствовал о несомненном надломе психики, то, по представлению И.И. Шувалова, его заключили в психиатрическое отделение Обуховской больницы, где он пробыл около шести лет.
После вступления на престол императора Павла I, как известно, отношение к масонам изменилось: Новиков и другие заключенные Шлиссельбургской крепости были освобождены; Лопухину, кн. Н. Трубецкому и И.П. Тургеневу разрешено было выехать из мест, которых они не могли в силу запрещения покидать, причем «отставной бригадир» Тургенев был даже всемилостивейше пожалован в действительные статские советники с повелением быть директором Московского университета, и т. д. Вспомнили и о Невзорове, вероятно, по ходатайству Лопухина. Если верить рассказам Невзорова, то нужно отметить, что император Павел посетил его в больнице пять раз и однажды с государыней и наследником. Однако выпустили его из больницы только спустя полгода после освобождения Новикова. 16 апреля 1798 г. был дан указ на имя генерал-прокурора кн. Куракина: «Содержащегося в здешнем доме сумасшедших студента Невзорова, в рассуждении выздоравливания его повелеваем отпустить в Москву к сенатору Лопухину с тем, чтобы он за него и за поведение его отвечал».
Портрет работы Монье (изд. в. кн. Ник. Мих.)
В доме Лопухина Невзоров прожил довольно долго: здесь он был в постоянном общении с Новиковым, кн. Н.В. Репниным, митрополитом Платоном, И.П. Тургеневым, М.Н. Муравьевым, Походяшиным и многими другими. Общение с этими выдающимися людьми не могло не оказать на Невзорова влияние и наложило несомненный отпечаток на общий характер его литературной деятельности, которую он начал стихотворениями[141] по обычаю того времени. Тщетно было бы искать в этих стихотворениях следов поэтического дарования: кроме шаблонной одописной риторики, не успевшей еще умереть после «Чужого толка», в них ничего нет.
В 1800 г. Невзоров сопровождал Лопухина в поездке по Казанской, Вятской и Оренбургской губерниям. Плодом этого путешествия явилась книга «Путешествие в Казань, Вятку и Оренбург в 1800 г.» (М., 1803). Любопытно, что А.И. Тургенев, учившийся в то время в Геттингене, писал своим родителям по поводу этого «Путешествия» следующее: «Прочитав сам с большим удовольствием путешествие, сообщил я его Шлецеру и с радостью услышал беспристрастное его о нем мнение; он даже несколько раз в статистической своей лекции упоминал о нем; и со временем сам Максим Иванович увидит не один раз имя свое в моих тетрадях[142]. Например, когда Шлецер говорил о множестве лесов в России, сказал он, что часто служили они убежищем разбойникам, но что с тех пор как учреждены губернии, зло это прекратилось: Eine treffliche Anmerkung eines einsichtsvollen Russischen Reisenden — вот слова его»[143]. Конечно, Шлецер мог найти в книге Невзорова кое-какие материалы для своих лекций, но широкому кругу читателей она не была интересна: слишком много она заключала в себе сухого фактического материала по географии, истории и статистике и слишком мало в ней было художественного таланта. Во всяком случае, издание прекратилось, и вместо предполагавшихся пяти частей вышла только одна.
В январе 1801 г. Невзоров был пожалован в чин коллежского асессора и, по ходатайству Лопухина, назначен в канцелярию Московского университета с употреблением по ученой части. После этого он занимал различные должности: был членом училищного комитета при Московском университете, членом цензурного комитета, визитатором училищ, а с начала 1806 г. — директором университетской типографии до 19 февраля 1815 г., когда был уволен, по его словам, «самовластно и беззащитно». Вряд ли это увольнение было так беспричинно, как утверждает Невзоров: честность, бескорыстие, трогательная забота о низших служащих, самоотверженное исполнение долга