Один великий мудрец однажды сказал: «Если ты сразишь меня, я стану сильнее, чем ты можешь себе представить». Это означает, что смерть не обязательно служит синонимом конца, но, напротив, может возвещать об обновлении. Иногда это необходимый этап для реализации скрытого потенциала и достижения новой формы существования, более гармоничной и сильной. Это примерно то, что имел в виду мастер Кеноби, произнеся эти слова перед тем, как его убил бывший ученик. Со второй частью саги от BioWare Mass Effect умерла, чтобы Mass Effect могла жить. Капитана Шепард(а) иногда описывают как «космического Иисуса», и, как мы увидим, для этого есть основания.
«Лазарь» все устроит
Введение в Mass Effect 2 – это буквальное изображение трансформации, которой на данном этапе подвергается сага. После приключений, пережитых в первом эпизоде, и привязанности, которая сформировалась к «Нормандии» и ее экипажу, все резко рушится. Неизвестные доселе враги атакуют корабль и уничтожают его как ни в чем не бывало. Некоторые члены экипажа погибают, другим удается скрыться благодаря спасательным капсулам. Как прилежный капитан корабля, Шепард остается до конца, чтобы убедиться, что на борту никого нет. Затем кошмарный финал. Еще один залп, и Шепард(а) выбрасывает из разрушенного корпуса «Нормандии». Космический вакуум, мучения, удушье, затем смерть…
Организация «Цербер», возглавляемая одним из самых богатых людей в галактике, возвращает капитана к жизни. Название операции – проект «Лазарь». Затраты астрономические, но Призрак тратит деньги, не считая. Это воскрешение помещает Шепард(а) на место пересечения греческих и христианских легенд. В Библии есть два человека по имени Лазарь, и их истории находят здесь волнующий отголосок. Это имя на иврите означает «Бог помог» (El-azar). Первый Лазарь был бедняком, который просил милостыню у ворот чрезмерно богатого человека. Оба умерли, и бедняка ангелы забрали в рай, а богач оказался в аду, вечной тюрьме грешников. Он молил Авраама воскресить Лазаря, чтобы тот мог окунуть палец в воду и успокоить пламя, мучившее его в аду. Авраам отказался, поэтому богач стал умолять его воскресить Лазаря, чтобы тот пошел и предупредил пятерых его братьев, дабы они не совершали тех же ошибок и таким образом спаслись от вечных мучений. На данном этапе, хотя это и совпадение, можно отметить, что к концу Mass Effect у Шепард(а) оставалось пять братьев по оружию. Призрак похож на богача из легенды, движимого только своими интересами, имеющего неизмеримое состояние и трудящегося для воскрешения бедняка, гораздо более благородного душой, чем он сам. Он также олицетворяет Цербера, который в греческой мифологии является трехглавым псом, охраняющим врата Аида.
Второй библейский Лазарь – друг Иисуса, Лазарь из Вифании. Он умирает из-за болезни, и Иисус воскрешает его через четыре дня после смерти, укрепляя веру свидетелей чуда. Хотя два Лазаря никак не связаны друг с другом в Библии, их связывает тема смерти. Первый не воскрес, но его история дает представление о загробной жизни, в то время как другой возвращается к жизни и возвещает о грядущем воскресении Иисуса. Если быть точным, фамилия Шепард происходит от английского слова shepherd («пастырь»), которое часто используется в католической религии для обозначения Бога или Иисуса. В Евангелии от Иоанна Иисус говорит: «Я есмь пастырь добрый (The Good Shepherd): пастырь добрый полагает жизнь свою за овец». Шепард жертвует собой, чтобы спасти свой экипаж, а затем возвращается из мертвых.
Путь пастыря
Вскоре после пробуждения Шепард отправляется на Омегу. Опять же, не случайно: греческая буква «омега» (Ω) является символом завершенности и представляет вечность Бога в христианской религии. В Апокалипсисе Иоанна сказано: «Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, Первый и Последний». Неудивительно, что клуб, который Шепард посещает на Омеге, называется «Загробная жизнь». Пламя, танцующее на стенах клуба, больше напоминает Аид, чем рай. И именно после посещения «Загробной жизни», все еще находясь на станции Омега, символизирующей конец, Шепард встречает архангела – своего друга Гарруса, который теперь даже носит имя Архангел.
В христианской религии некоторые души, уготованные для вечной жизни, должны пройти через чистилище и избавиться от грехов, которые нельзя было искупить до смерти. «Чистилище» – заслуженное название для тюремного корабля, который Шепард посещает, чтобы освободить Джек – Подопытную Ноль. Азари Ариа Т’Лоак, владеющая клубом «Загробная жизнь» в Mass Effect 2, изгнана с Омеги и в третьем эпизоде перебирается на Цитадель, где управляет клубом, также именуемым «Чистилище» (который она охотно сравнивает с адом). Название другого бара в Mass Effect 2 остается в рамках этой темы: на планете Иллиум Шепард может расслабиться именно в «Вечности». «Загробная жизнь», «Чистилище» и «Вечность» – путешествие Шепард(а) больше не кажется связанным с царством живых. Все эти этапы неизбежно ведут к миссии с ретранслятором Омега-4, справедливо квалифицированной как самоубийственная миссия, потому что в Mass Effect 2 смерть нависает над всем и всеми. К счастью, «космический Иисус» может рассчитывать на своих товарищей по команде, которых, что не удивительно, столько же, сколько и апостолов: двенадцать. Однако следует отметить, что в данном случае число также отсылает к фильму «Грязная дюжина» 1967 года. В нем рассказывается о самоубийственной миссии группы из двенадцати преступников, атакующих удерживаемый нацистами замок, прямо перед высадкой в Нормандии (битва, давшая название фрегату в Mass Effect).
Можно также заметить, как игра прямо цитирует Библию. СУЗИ произносит стих из Евангелия от Марка, чтобы дать имя Легиону: «Имя мне – Легион, ибо нас много». Гет узнает происхождение цитаты и признает, что метафора уместна (он всего лишь движущаяся платформа, физический аватар тысячи ста восьмидесяти трех программ). Он также использует термин «еретик» для обозначения гетов-диссидентов, что поначалу может показаться довольно странным. Хотя этот термин обычно ассоциируется с человеком или группой, придерживающимися мысли, противоречащей общепринятой (т. е. тому, что можно назвать, как у гетов, консенсусом), исторически он имел религиозный подтекст. В случае с гетами это противопоставляет тех, кто считает Жнецов божествами, обладающими ключом к их эволюции, тем, кто предпочитает оставаться хозяевами своего будущего и не служить Старым машинам. Это придает синтетикам некую форму духовности, потому что, с определенной точки зрения, это действительно религиозный раскол, образовавшийся среди гетов.
В некотором смысле Легиона можно рассматривать как синтетический аналог Шепард(а): в Mass Effect 3 он может пожертвовать собой, чтобы спасти свой народ, рассеяв свою сущность в Консенсус и тем самым даруя гетам новую жизнь. Шепард аналогичным образом жертвует собой в финале «Синтез», вдобавок расставив руки в виде креста. Если Легион представляет собой отражение Шепард(а), вероятно, не случайно, что он носит часть его (ее) брони N7 – это «якорь», который позволил ему развить определенную индивидуальность и способность жертвовать собой ради других.
Идея смерти и возрождения, воплощенная в Mass Effect 2, конечно, не только духовная. С этого эпизода все начинается с нуля. Множество элементов первой части было просто-напросто исключено. Были полностью переработаны движок игры, геймплей, общий подход к дизайну и музыкальный стиль. И по содержанию, и по форме предложенный вариант оказался другим, но сердце осталось тем же. Именно благодаря этой новой усиленной формуле сага расширила свою аудиторию. Еще одно доказательство того, что смерть не всегда является концом и может быть просто символом нового начала – новой жизни, более сильной, чем предыдущая.
Хотя в серии в различных формах присутствуют религиозные и мифологические мотивы, другой миф, но уже литературный, также занимает видное место.
Сумасшествие и космогония: влияние Лавкрафта
Есть безумства, в которые люди не могут не погрузиться. Нечестивые идеи, внезапно возникшие из бездны времени, которым и сегодня удается леденить нашу кровь.
На создание своей вселенной и, в частности, разработку определенных концепций авторов Mass Effect отчасти вдохновил мастер фантастического хоррора ХХ века Говард Филлипс Лавкрафт. По правде говоря, его рассказы можно разделить на две категории: BioWare использовала одну для Mass Effect, а другую для Dragon Age. С одной стороны, мы находим «мифы Ктулху» (название появилось позже, сам Лавкрафт его не использовал), которые объединяют все имеющее отношение к космогоническому ужасу, разработанному автором, с мифом о Великих Древних. Особняком от этого мифа о древних существах, пришедших из глубин космоса, стоит Страна снов. А иногда они сходятся вместе, и некоторые рассказы писателя демонстрируют признаки обоих этих мифов.
Великие Древние
В Mass Effect концепция Жнецов сопоставима с концепцией Великих Древних из мифологии Лавкрафта. В обоих случаях это вопрос скрытой истины – настолько ужасающей, что лишь одно ее знание может свести с ума даже самую уравновешенную личность – и безумия, которое часто упоминается в текстах автора и регулярно связанно с потерей воли. Таким образом, одурманивание Жнецов подобно одурманиванию фанатиков у Лавкрафта, которые действуют как агенты нечестивых божеств, подготавливающие их возвращение. Жнецы делали свою работу на протяжении миллионов лет, бездействуя в темном космосе, разделяющем галактики. Они ждут, когда их разбудят агенты, одурманенные тем, кто стоит у них в авангарде, – Властелином. Затем они нарушают законы пространства и времени для перемещения много выше скорости света, используя более продвинутые технологии, чем могли создать цивилизации Млечного Пути. Лавкрафт говорит об этом в своей повести «Шепчущий в ночи»: «Знаете ли вы, что Эйнштейн был неправ и что существуют объекты, способные перемещаться со скоростью, превышающей скорость света? ‹…› Вы и представить себе не можете, до какой степени ушли вперед эти существа в области научных знаний. Для них нет буквально ничего невозможного в области манипуляции с сознанием и телом живого существа»[142].
В «Зове Ктулху» также говорится, что Великие Древние крепко спят и не могут действовать напрямую, чтобы подготовить свое возвращение (Лавкрафт использует заглавные буквы для обозначающих их местоимений, чтобы указать на их превосходство): «Великие Властители Древности ‹…› не состоят из плоти и крови. ‹…› Когда-то звезды занимали благоприятное положение, и они могли, проплывая по космическим безднам, переходить из одного мира в другой, но потом звезды расположились неудачно, и их жизни настал конец. Но и не будучи живыми, они никогда не умирают до конца. ‹…› Но в тот момент освобождению их тел должна поспособствовать какая-то посторонняя сила. Заклинания, сохраняющие их в целости и сохранности, в то же время препятствуют им самим даже чуть-чуть сдвинуться с места, и им остается только лежать без сна во мраке и думать свои думы, пока над ними пролетают неисчислимые миллионы лет. Они знают, что происходит во Вселенной, ибо общаются передачей мыслей на расстоянии»[143].
Поэтому им нужны агенты для проведения необходимых приготовлений. Таким образом, Властелина можно рассматривать как аналог самого Ктулху. Жрец, находящийся в авангарде своих сородичей, он отвечает за запуск сигнала к звездам и открытие пути на Землю, чтобы позволить Великим Древним вернуться и обрушить апокалиптический ужас на новый жизненный цикл.
Опасность прогресса
Известно, что Лавкрафт был большим мизантропом, и это отсутствие веры в человечество усугублялось расизмом в сочетании с его наталистическими[144] убеждениями. Другими словами, можно говорить о ксенофобии и его страхе перед другими, иностранцами; словом, о страхе всего того, что исходит «откуда-то» и поэтому является «чужеродным». Напомним, слово «чужеродное» обозначает все, что чуждо данной среде, и в научно-фантастических историях, таких как рассказы Лавкрафта или Mass Effect, может иметь более богатое значение, чем простой термин «внеземной». Обеспокоенный достижениями техники, в чем он видел символ упадка общества, Лавкрафт, вероятно, одобрил бы тему сопротивления синтетикам в Mass Effect. В повести «Шепчущий в ночи» с особой силой выражается ужасающий потенциал механизации, потери органического тела у разума, контролируемого машиной. В этой истории существа с другой планеты скрываются в районе Новой Англии и вербуют среди людей агентов, иногда узнаваемых по слабому жужжанию в голосе. Согласно Лавкрафту, эти существа пришли из-за Плутона, который в то время был недавно открыт и считался девятой планетой нашей Солнечной системы. Для рассказчика это открытие стало мрачным предзнаменованием, первым шагом к открытию неизвестного мира, который может ускорить падение человечества. Поэтому, вероятно, не случайно, что первый ретранслятор был обнаружен на орбите Плутона, до этого времени считаясь одним из его естественных спутников (спутник Харон[145]).
Ретранслятор Харон действительно открывает дверь в другой мир, в другие гораздо более древние цивилизации, к немыслимым опасностям… Прежде всего, он символизирует обретение человечеством статуса великой цивилизации – одной из тех, которые становятся потенциальными жертвами угроз, скрывающихся в ужасном холоде темного космоса. Без открытия эффекта массы и ретранслятора Харон человечество, вероятно, не стало бы целью Жнецов.
Часто отдаленные районы, будучи плодородной почвой для скрытых тайн, в рассказах Лавкрафта становятся ареной невероятных событий. Труднодоступные места обычно таят в себе секреты, которые лучше не тревожить. В то время как маленькие поселения, далекие от цивилизации, служат хорошим тому примером, автор иногда ассоциирует экстремальные погодные условия окружающей среды с самыми ужасающими откровениями.
В таинственных хребтах
В непрекращающейся снежной буре посреди вызывающих беспокойство гор перелет на Новерию в первом эпизоде вызывает настоящий лавкрафтовский ужас. Конечно, здесь также можно найти влияние фильма «Чужой», особенно в связи с тем, что ученые нашли яйцо царицы рахни. Однако параллель с «Чужим» и его сиквелами становится еще более очевидной в Mass Effect 3, когда нужно сжечь десятки яиц рахни в обстановке, которая неизбежно напоминает о франшизе, рожденной Ридли Скоттом.
В случае с Новерией ситуация напоминает несколько историй Лавкрафта, в частности «Цвет из иных миров», а также его повесть «Хребты безумия». В первой Лавкрафт очень хотел создать инопланетную форму жизни, далекую от антропоморфных клише того времени. Рассказ изначально был опубликован в журнале Amazing Stories Хьюго Гернсбека[146]. Внеземной цвет в рассказе Лавкрафта, появившийся при падении метеорита, не соответствует ни одному известному оттенку цветового спектра. Он делает окружающие земли неплодородными и сводит с ума людей, живущих в этом районе, и иногда превращает животных в мерзкие создания. Хотя рахни, обнаруженные на Новерии, так не действуют, но царица также может сводить людей с ума, управляя ими с помощью некоей формы телепатии. Кроме того, она использует цвета для передачи своих идей, некоторые из которых она пытается описать, но их не способен вообразить обычный разум. Исследовательская станция, затерянная среди ледяных гор, напоминает «Хребты безумия» Лавкрафта, а также повесть «Кто идет?» Джона Вуда Кэмпбелла. Последняя вдохновила классический фильм 1951 года «Нечто из иного мира», а также не менее культовый «Нечто» Джона Карпентера, вышедший в 1982 году. Хотя фильм Карпентера снят не по истории Лавкрафта, множество элементов заставляют о ней вспомнить: инопланетное существо, пришедшее из космоса и обнаруженное учеными в леднике, принимает жуткие формы, не поддающиеся логике (подобно существам Лавкрафта в его рассказе «Затаившийся страх»). Таким образом, это довольно классический контекст ужаса для научной фантастики. Лавкрафт рассказывает такие истории в «Хребтах безумия», где плато, скрывающее самые темные тайны, называется Ленг (да, как убийца в Mass Effect 3). Здесь Великие Древние – инопланетяне, жившие на Земле за миллионы лет до появления человечества, – построили один из своих величайших городов. Самые отдаленные места, такие как плато Ленг или «Вершина 15» на Новерии, – это места, где секреты витают в воздухе, на что неоднократно указывает Лиара. Они способствуют возвращению древних ужасов, показывающих, насколько уязвимы люди.
Человеческий ужас
Одно из посланий Лавкрафта состоит в том, что человек – ничто, лишь крошечная пылинка в слишком огромной вселенной, чтобы ей было до него дело. Подобная философия автора называется космогонией[147] и встречается на протяжении всей трилогии. Жнецы воплощают эту ужасающую бесконечность, эту непостижимую для обычного разума вечность. С такой ужасной и категоричной речью посредством голограммы Властелин обращается к Шепард(у) на планете Вермайр. Но позже Властелин будет побежден этим человеком, к которому он проявлял презрение. С этого момента Жнецы будут больше интересоваться Шепард(ом) и, соответственно, человечеством. Возможно, этот интерес заходит слишком далеко, поскольку для его оправдания авторы заявили, что люди обладают более высоким генетическим разнообразием, чем другие расы. Другими словами, их ДНК особенная. Такой антропоцентризм не считается признаком хорошего вкуса, но вводит другие виды лавкрафтовского ужаса в Mass Effect 2.
Коллекционеры напоминают фольклорных монстров, о которых Лавкрафт говорит в ряде своих рассказов. Древние боги, или Ми-го – это существа, которые избегают людей и иногда выходят из тени, чтобы красть предметы или, что еще хуже, похищать людей, унося их по ту сторону Плутона и подключая мозг к машине. Коллекционеры обычно суются только в самые удаленные системы, облегчая себе грязную работу. Они похищают людей в колониях, парализуя их при помощи модифицированных насекомых. Их звук напоминает ужасающее жужжание, о котором говорит Лавкрафт. Затем жертвы транспортируются за ретранслятор Омега-4, из которого никто никогда не возвращался. Там они перерабатываются и превращаются в жидкость, содержащую их генетический материал, которая используется для питания отвратительной машины. Когда Шепард и его (ее) союзники обнаруживают на базе Коллекционеров ужасный «эмбрион» Человекожнеца[148], созданный из органического материала десятков тысяч жертв, они сталкиваются с величайшим нечестивым ужасом. Такой же ужас преследовал Лавкрафта, считавшего технологии и машины символами упадка человеческого разума. Жнец, которого строят Коллекционеры, олицетворяет собой ужасающий выход за пределы возможного и надругательство над плотью, потерю всякого духа и идентичности, смерть ради пищи машины апокалипсиса.
От сна к кошмару
Лавкрафт всегда увлекался наукой, космосом и астрономией. Он также был очарован страхом. В детстве он, вероятно, страдал сонным параличом. Это расстройство вызвано распространением фазы быстрого сна на переход между покоем и пробуждением и может возникнуть, когда человек засыпает или просыпается. Во многих случаях паралич сопровождается страшным видением, человеческим или сверхъестественным. Ощущение опасности, наблюдение чего-то немыслимого и невозможность двигаться или издать звук могут вызывать особенно сильный ужас. В рассказах Лавкрафта сон может быть связан с безумием или манипулированием разумом, а иногда его наличие можно распознать по интенсивному синему цвету в глазах контролируемых людей (см. рассказ «За стеной сна»). Глаза Призрака неестественно голубые, что является результатом косвенного воздействия на него артефакта Жнецов в конце войны Первого контакта[149]. Неизвестно, что именно в нем изменилось и когда он окончательно стал подконтрольным. Во всяком случае безумие является одной из повторяющихся тем в творчестве Лавкрафта, часто связанной с обнаружением сокрытой истины. Достаточно прислушаться к бессвязным и тревожным словам жертв одурманивания, чтобы убедиться в этом. Доктор Мануэль, один из самых первых персонажей, встреченных во время игры (на Иден Прайм), кажется, потерял рассудок из-за паники и выражается в особенно мрачной манере: «Никто не спасся. Время людей закончилось. Скоро здесь останутся только руины и трупы. ‹…› Посланники апокалипсиса. Предвестники тьмы. Глашатаи нашего уничтожения!» Он в ужасе от раскопанного протеанского маяка, который, как и артефакты, связанные с инопланетянами в рассказах Лавкрафта, может вызывать ужасающие видения конца света: «Мы освободили сердце дьявола. Разбудили зверя. Выпустили на свободу тьму». Персонажи Лавкрафта часто заперты в лечебнице в Аркхеме, и в этом их трагедия. Этот ужасающий вывод – осознание того, что существование человечества ничего не представляет в масштабах космоса, – в конце концов и есть реальность, как выразился Мануэль: «Видеть будущее – это безумие? Видеть, что на нас обрушится великое разрушение? Понимать, что спасения нет? Надежды нет. Я не сошел с ума. Я единственный, кто не сошел с ума!»
Хотя Шепард может его хорошенько ударить, чтобы вырубить, бедный доктор Мануэль в конечном счете просто сказал правду. Но на этом этапе игры она кажется слишком маловероятной, чтобы кто-то воспринял его слова всерьез.
Одурманивание может длиться дни, даже недели или месяцы, с чем трагически столкнулась группа ученых «Цербера», работавшая внутри корпуса Жнеца, мертвого вот уже несколько миллионов лет. Исследователи постепенно впадают в паранойю – так, что больше не могут отличить собственные воспоминания от воспоминаний других. Их идентичность постепенно стирается, а последний из команды понимает, что они повстречали форму существования, которая превосходит все, что люди могут себе представить. Самая известная фраза из «Зова Ктулху» повторяется его приверженцами: «В своем доме в Р’льехе мертвый Ктулху ждет и видит сны».
Ученый «Цербера» заявляет: «Даже мертвый бог может видеть сны. Бог, настоящий бог – это сила. Не престарелый колдун, а чистая сила. Она изменяет реальность одним своим существованием. Ему даже не обязательно этого желать или думать об этом. Просто так есть. ‹…› Разум бога умер, но он все еще спит. Теперь он знает. Он вошел в наши сны. Я закрываю глаза и чувствую его». Это также отсылает к отрывку из «Некрономикона» (оккультной книги, упоминаемой в нескольких произведениях Лавкрафта): «То не мертво, что вечность охраняет. Смерть вместе с вечностью порою умирает»[150]. Эта миссия в каркасе Жнеца в Mass Effect 2 – прекрасная иллюстрация лавкрафтовского ужаса, пронизывающего сагу. Для него характерно представление о снах как о естественной силе богов и слабости людей. Здесь мы также встречаем Легиона – машину, которая по неизвестной причине носит человеческий отличительный знак (часть брони Шепард(а)).
Однако между играми и отчаявшимся видением Лавкрафта остается фундаментальное различие. Причина этого проста: хотя Mass Effect действительно продолжает темы мастера ужасов, это не серия хоррор-игр, а космоопера. Мы видим это в первом эпизоде, где Жнеца, являющегося аналогом Великих Древних, можно победить. Хотя, чтобы справиться с одной из этих Старых машин, потребуется сотрудничество всех рас Совета при поддержке человечества. Это не мешает серии поддерживать связь с лавкрафтовскими тайнами, вплоть до DLC последнего эпизода.
За завесой реальности
Хотя Жнецы в трилогии несколько отличаются от представлений Лавкрафта (космические мерзости Лавкрафта невозможно убить, так что у человечества нет шансов), DLC «Левиафан» из Mass Effect 3 в буквальном смысле погружается в историю, сходную с мифами Ктулху.
Ситуация, когда вы теряете свою уверенность от открытия истины, способной перевернуть ваш взгляд на вселенную, может свести с ума любого. Что и происходит с некоторыми персонажами «Зова Ктулху». Рассказчик Фрэнсис Уэйланд Терстон унаследовал работы своего дедушки и собирает доказательства и артефакты, связанные с культом Ктулху. Наконец он находит его след в подводном городе Р’льех, поднявшемся на поверхность после землетрясения, в третьей и последней части произведения – она озаглавлена как «Безумие, вышедшее из моря».
В Mass Effect развитие сюжета аналогичное. Доктор Брайсон обнаружил следы существования древнего существа, сопоставив несколько элементов, которые по отдельности не казались такими уж важными. Однако эти элементы вместе составляют доказательство, которое, если смотреть под правильным углом, открывает путь к одному из самых старых секретов галактики – Левиафану. Мы можем найти упоминания о нем, начиная с первого эпизода – в описании планеты Яртар, которое можно прочитать на Карте галактики. Огромный корпус, вероятно, органического (или, по крайней мере, частично) корабля был извлечен из кратера батарианцами. Каркас назвали Левиафаном Диса (в честь системы Дис, где находится планета Яртар). В течение нескольких лет эта информация вызывала споры среди фанатов: что же такое Левиафан? Если это на самом деле Жнец, то был ли он первым? Или это мятежный Жнец, убитый своими соплеменниками? Некоторые видели в этом лишь незначительную отсылку к сериалу «На краю Вселенной», в котором Левиафаны, как и Жнецы, были очень старыми биомеханическими кораблями, наделенными сознанием, а своей формой напоминали огромных головоногих моллюсков[151]. Чтобы добавить нечто большее в атмосферу сумасшедших параноидальных исследований, BioWare дошла до того, что создала фальшивый блог о теории заговора от лица жителя Цитадели, убежденного, что у Альянса есть информация о Левиафане Диса. Тайну раскрывает батарианец Балак, который руководил террористической операцией в DLC из первого эпизода, в Mass Effect 3. Он рассказывает, что существо на самом деле было Жнецом, который затем одурманил батарианское правительство и способствовал их уничтожению. В DLC «Левиафан» задача доктора Брайсона состоит в том, чтобы выяснить, какое невероятное существо смогло победить этого Жнеца – ведь оно, безусловно, и есть настоящий Левиафан. Тогда Шепард начинает идти по следу. Капитан с помощью СУЗИ анализирует подсказки, оставленные Брайсоном, и их расследование достойно расследований Лавкрафта: странные убийства, исполнители которых ничего не помнят, загадочные существа, замеченные несколькими свидетелями, но так и не найденные… И во время миссии по поиску одного из помощников Брайсона они не находят ничего, кроме тьмы, безумия и смерти. В конце концов, дочь Брайсона помогает им продолжить исследования ее отца, как это сделал Фрэнсис Уэйланд Терстон, который возобновил расследование своего дедушки в «Зове Ктулху». Однако следует отметить, что Лавкрафт, говоря о боге, погребенном в глубинах океана, сам не называет его Левиафаном, хотя можно рассматривать его именно так. В финикийской мифологии это чудовище символизировало первобытный хаос. Неудивительно, что Разум, созданный Левиафанами в Mass Effect и определяющий себя как средство установления порядка во вселенной, видел в своих создателях проблему. В еврейских и библейских текстах Левиафан – это морское чудовище колоссальных размеров, а разбудить его – значит нарушить установленный порядок, бросить вызов Богу и вызвать апокалипсис. Если Разум в некоторой степени является высшим существом вселенной Mass Effect, которое контролирует эволюцию жизни уже как минимум миллиард лет, тогда пробуждение Левиафана сродни свержению его порядка и возвращению определенной формы хаоса, что позволит органикам взять судьбу в свои руки.
Август Дерлет, издатель и друг Лавкрафта, продолжил творчество автора после его смерти и написал рассказы, которые стали частью того, что он первым стал называть «Мифами Ктулху». В частности, он создал Старших Богов, которые уже целую вечность вели войну против Великих Древних, к которым принадлежит Ктулху. Его произведения противоречивы, потому что они несут концепцию космического манихейства[152], которой полностью лишено творчество Лавкрафта. Однако мы можем провести параллель между этими Старшими Богами и Левиафанами из Mass Effect, которые, вероятно, были первой развитой расой Млечного Пути, чья сила позволила им контролировать всю галактику. Левиафан Диса доказывает, что они могут без труда уничтожать Жнецов, но по своей воле остаются в тени. (Если они могут справиться с мерзостями, которых невольно породили, можно сделать вывод, что держаться в стороне Левиафанов заставляет их небольшое количество.) Таким образом, в качестве источника вдохновения можно рассматривать сплав нескольких элементов творчества Лавкрафта и мифа, который его пережил. Подобно бедным морякам в третьей части «Зова Ктулху», Шепард сталкивается лицом к лицу с подводным существом настолько древним и могущественным, что его вполне можно считать божеством. Скрытые в глубинах океана, раскинувшегося по всей планете, Левиафаны (потому что их в конечном счете несколько) всегда наблюдали, что происходит в Млечном Пути. Они управляли существами, сводя их с ума и убивая всех тех, кто слишком близко приближался к истине. На этом влияние Лавкрафта заканчивается, поскольку Шепард не впадает в безумие, а вместо этого ему (ей) удается склонить Левиафанов на свою сторону и заставить возобновить борьбу против Жнецов. Сначала они кажутся безразличными, но признают, что у Шепард(а), который(ая) когда-то привел(а) Властелина к гибели и теперь совершает невозможное, объединяя народы для строительства Горна, есть шанс уничтожить Старые машины. Следовательно, борьба между Старшими Богами и Великими Древними может возобновиться.
Обнаружение Левиафана в Mass Effect 3 тем не менее иллюстрирует одну из главных тем Лавкрафта – ничтожность человека в космосе. Возраст этих существ и их способности кажутся необычайными. В их глазах человечество и другие цивилизации – пыль на космическом ветру. Эту точку зрения разделяют Жнецы, как Властелин объяснил на Вермайре в первом эпизоде. Настоящий подвиг заключается в том, чтобы найти смысл существования, когда правда выходит наружу и разум осознает, что все – ложь, ведущая к разрушению. Хотя Mass Effect многое заимствует у Лавкрафта, надежда берет верх, даже если некоторые концовки далеки от идеала (особенно в их первоначальной версии, до расширенного финала). Заметим, однако, что можно отказаться от всех альтернатив, предлагаемых Разумом в конце трилогии, что действительно приводит к апокалипсису для цикла Шепард(а). В этой концовке ужас продолжается и приводит к исчезновению человечества и всех остальных разумных рас.
Сага прекрасно иллюстрирует страхи перед неизвестным и тьмой, которые так очаровывали Лавкрафта. Ей удалось создать чужеродцев, которые вполне заслуживают своего имени: существа, не имеющие абсолютно ничего общего с людьми – ни по форме, ни по духу. Недоверие к другим народам также является центральной темой, и проблема ксенофобии рассматривается в саге с нескольких сторон.