Тридцатое мая. С генерацией собственных денежных купюр пока завязали. Сварганили пару автоматических комбайнов, которые копируют с образца платину и осмий, сами переплавляют их в слитки специальной супер-пупер-плазмой, складируют на поддоне и отправляют их на тайный склад, откуда Макс уже толкает сие добро правильным людям (а может, и нелюдям). Зашибись! Конвейер, настоящее безостановочное производство.
Четвертое июня. Взорвался аппарат для осмия – ночью, когда нас здесь не было (Макс до сих пор спит в Норе, не доверяет, получается, местной природе). Жидкий металл расплескался по всей пещере, и второй аппарат, с платиной, из-за этого тоже сдох. Но хотя бы пожар не возник – хорошо, что мы их вынесли в отдельные пещеры… Предложил Максу делать алмазы. Он задумался. Осмием больше не балуемся.
Шестое июня. Макс появился с перевязанной рукой и шрамом на шее. Злой. Долго не говорил, в чем дело. Потом рявкнул, что платиновые металлы больше вообще не генерируем. Кажется, его хотели обуть нехорошие дядьки (и я так понял, что все они уже горят в аду). Я спросил, что насчет охраны – может, стоит нанять пару-тройку амбалов, но Макс только рукой махнул, мол, лучше подумать о лантаноидах типа тулия и тербия. Есть типа шибко заинтересованное лицо в министерстве машиностроения какого-то далекого мира – там правят разумные жирафоиды, и дал мне образцы для копирования. Я даже не понял, шутит он или нет, и параллельно продолжил заниматься алмазами. А выходят они мутными и хрупкими – при малейшем давлении распадаются на тонкие пластины. Наверное, надо изучать их микроструктуру, приобретать электронный микроскоп, инструменты для тестов на прочность, всякие там дифрактометры, мутномеры и прочие дела. Но для этого у меня нет ни знаний, ни умений, ни времени. Да и особого желания. Нам явно нужно расширить штат соответствующими спецами! Но как им довериться? Даже не знаю.
Седьмое июня. С чего-то мы заговорили о напавшем на меня в ущелье хищнике, когда я припер туда ретранслятор. Макс махнул рукой, мол, не забивай себе голову, и меня это сильно задело. После обеда, взяв бластер, отправился на поиски Чудища. Макс поначалу отговаривал, а потом плюнул (и со мной, зараза, не пошел). Почти полтора часа ползал по камням на том самом месте, ничего подозрительного не обнаружил. Может, и не было никого?
Восьмое июня. Макс прознал о Дневнике. Ржал. Ну и фиг с ним, с болваном (слышь, Макс, ты – болван!). Не только девчонки хранят воспоминания, в этом, мне кажется, нет ничего зазорного. Я же не пишу тут о Станнум, размазывая по монитору сопли! Кто знает, может быть, когда мы уже будем править миром… нет, мирами! – мне захочется написать мемуары (по многочисленным просьбам трудящихся Мультивселенной). Что я тогда буду силиться-вспоминать в свои девяносто пять, а то и сто двадцать? А тут – бац, и вот вам готовый материал, только диалоги вставить и описания природы. Так что, думаю, надо фиксировать все подробнее! А Макс сказал, что править мирами – это, конечно, замечательно, но лучше бы я делом занялся. Продолжаю ковырять код.
Двенадцатое июня. Нашел кучу багов и неоптимизированных параметров в алгоритме генерации аллотропной формы углерода – того, который народ называет «алмаз». А все исправив, сразу же получил кусок отличного розового камня размером с грейпфрут! Не знаю, как его оценят всякие там профи, но выглядит алмазище шикарно. Тяжелый. Даже не представляю, сколько он может стоить! А Макс сказал, что в этом-то и проблема: мы его в таком виде просто не продадим, хотя, конечно, всегда можно распилить или сразу делать камни помельче, но потом все равно гарантированно поимеем проблемы с бандитами или, что еще хуже, посвятовскими чекистами. У нас уже, мол, и так почти полтора лимона зелени (чистая правда, самому не верится!) и нужно остановиться на более простых и безопасных вариантах. Все-таки, мол, не из-за бабок ковыряем Машину! А штат он все равно отказался расширять, даже красивой лаборанткой. Не понимаю его… В общем, я решил соорудить музей неудачных и малоликвидных экспонатов – с помощью Машины «выпилил» из скалы еще одно большое помещение, создал там освещение, вентиляцию, телепортировал полки, витрины и тому подобное (Макс был в принципе не против, хотя начинание это оценил как бестолковое и никчемное баловство). Алмаз, который, кстати, я назвал «Розовый фламинго» – первый экспонат музея – положил на самое видное место. И, так как взлом системы полигона мне еще не доверяют, занялся яблоками, то есть генерированием органики. Проблема питания человечества, понимаете?
Семнадцатое июня. Жуть, а не яблоки. Жрать – в смысле дегустировать – я это точно не буду. Выходит печено-гнилая каша, лишь по виду похожая на плод. Хотя хвостик почти идеален, не подкопаешься – ну вот почему так? Надо бы завести лабораторных животных, пускай они жрут. И всякие там хроматографы приобрести – для химанализа. Но Макс снова отказал, и кажется, он начинает злиться, типа меня уже совсем не туда понесло, полной чепухой занимаюсь. У нас, говорит, для такой деятельности нет ни времени, ни сил, и цели вовсе не те; в общем, высказал мои же мысли. Если уж на то пошло, говорит, лучше бы я траву попытался сгенерировать, фураж для скота или сахар-рафинад – и то полезнее для народного хозяйства. А я ему в ответ типа: зато я свои алгоритмы создаю, ты же не даешь мне ковыряться в интерфейсах полигона, где все это уже реализовано! И он проникся, признал, что был не прав. С пустыми экспериментами покончено – берусь, ха-ха, за ум».
Было уже начало июля, а результатов – с гулькин нос. Система внутреннего управления полигоном оказалась намного более сложной, чем они себе представляли, а документация либо отсутствовала, либо путала еще больше. Для того же, чтобы понять общие принципы работы, нужно было заняться реверс-инжинирингом, внимательно наблюдая за работой П-26, а для этого следовало научиться запускать его в различных режимах, чего было не сделать без отличного понимания внутренних функций – и возникал порочный круг. Казалось, и сотни жизней умнейших хакеров не хватит, чтобы разгадать все тайны нечеловеческого программного кода, который мог создавать целые миры, пусть и совсем маленькие…
Но дело застопорилось, руки опустились. Хроническая усталость, недосып и нервное ожидание постепенно подтачивали их здоровье. В конце концов Тунгус начал выдавать Соломону какие-то стимулирующие таблетки, но помогали они слабо, а настоящие наркотики были у них под запретом.
– Ширяться будешь потом, на заслуженном отдыхе, – говорил Фаронов. – Дивиденды нам пока не начислены.
– Да без вопросов, – пожимал плечами Соломон и проглатывал очередной стимулирующий витамин.
Но седьмого числа гениальное решение все-таки было найдено. Следовало лишь хорошенько покурить у выхода из пещеры: спокойно и отрешенно.
Вечерело. Впереди открывался пустынный вид, тоскливый и однообразный. Ветер гонял между камней струйки песка; ни птицы, ни мухи – все это скорее напоминало Марс, а не Землю, хотя не являлось ни тем ни другим. Наконец бездушное искусственное солнце робко коснулось мнимого горизонта, слегка покраснело, убавив яркость, и начало медленно поглощаться неровной линией холмов, все больше и больше расплываясь и тая. Они сидели на еще теплом от дневного пекла камне у самого края пещеры, свесив вниз ноги, и молча курили, выпуская плотные струи дыма наружу. На них были лишь спортивные трусы, несмотря на то, что уже через час температура должна была упасть до десяти градусов, а потом и еще ниже – из-за маленького размера блоба холодало ночью сильно и резко.
– Ты уверен? – в прострации спросил Тунгус минуты через две после того, как Соломон высказал свою еще не до конца оформленную идею. Глаза Фаронова уже сами собой закрывались, а мощный веснушчатый торс, густо покрытый рыжими волосами, слегка раскачивался из стороны в сторону – Соломон даже вяло подумал, что друга стоит, пожалуй, слегка попридержать, а то еще клюнет носом да и свалится вниз головой… Но с места не сдвинулся. Его накрыла жуткая апатия.
– Угу… – выдохнул Павел, словно полумертвая сова.
– А это ведь может сработать, – еще секунд через десять произнес Тунгус.
Солнце уже скрылось на четверть. «Интересно, – вяло подумал Соломон, – куда оно закатывается? Что там – снизу мира? Механизмы, шестеренки, цепи, моторы? Вряд ли… Таинственный, клубящийся туман? Чушь. Наверное, там нет ничего!»
– Я говорю, может сработать, – уже нетерпеливее заметил Тунгус и даже перестал раскачиваться. – Слышь?
– Ну, – подтвердил Соломон и, щелчком послав окурок вниз, медленно повернул голову к Фаронову, – слышу. Давай попробуем, чего уж, у меня тут появилась мысль, как это можно провернуть.
– Молоток!.. – расплылся в широкой улыбке Тунгус и, шумно запыхтев, принялся подниматься. – Идем, труба зовет!
На этот раз к процессу поиска новых интерфейсов полигона, а также анализа брешей в его защите они привлекли не просто искусственный интеллект, точнее, не простой. Эту работу они доверили электронному мозгу, распределенной системе, которой управляла… сама Машина. Компьютер Предтеч взламывал самого себя! Ну или почти самого себя. В любом случае это была гениальная задумка.
– Почему у нас может получиться? – рассуждал Тунгус, параллельно молотя по клавишам. Выпив кружку холодного клюквенного морса, он заметно ожил. – Потому что Машина, мой юный друг, это тебе не единая личность, пускай и компьютерная. Это сложная, многокомпонентная система искусственного интеллекта цивилизации Предтеч. Это электронный, позитронный, тахионный и какой он там еще, разум! Думаю даже, что коллективный. Да, точно, наверняка структура иерархическая. То есть имеется некая Главная Матка – возможно, это то, что обычно называют Ядром Машины, почему бы и нет? К ней подсоединены другие вычислительные и энергетические части: блобы, полигоны, порталы, Большое Метро, египетские, мать их, пирамиды, да и вообще все параллельные миры и эти бесчисленные артефакты. И черные