е стола, позевал и решил пройтись по поселку.
Поселок наш стоит на самом краю света. Когда-то давно, еще при царе, жандармы привезли на оленьих упряжках ссыльных революционеров. Царские чиновники думали — тут уже ссыльным и конец. Но нет, выжил русский человек. Поселенцы срубили избушки на берегу Вилюя, научились у якутов бить соболя, белку, хозяина тайги — медведя. Породнились с местными охотниками и стали жить одной семьей. Якуты выучились говорить, читать и писать по-русски. Теперь сразу и не поймешь — где тут русский, а где якут.
Добраться в наш поселок нелегко — ни железных дорог, ни асфальта. Зимой таежные тропы переметали сугробы, а летом раскисали вокруг вязкие ржавые болота. Выручали нас только самолеты.
Но скоро и у нас все будет по-новому. В тайге уже прокладывали сквозь болота широкую удобную дорогу. Построят фабрики, заводы, а может быть и такое, что другим и во сне не снилось. До прошлого года у нас было село, а потом вдруг сказали, что мы вовсе не село, а ПГТ — то есть поселок городского типа.
Дорогу еще не закончили и поэтому городского нам ничего не прибавили. Только улицы стали называть по-другому. Раньше была Большая улица и Малая, а теперь стали Большая Садовая и Малая Садовая. Правда, сады в Якутии не растут, но это ничего не значит. Улицы вроде людей. Их можно называть как попало, лишь бы было красиво.
Я прошел Малую Садовую, пересек Большую и вышел на пустырь. Дальше идти некуда. Прямо передо мной был магазин, слева за бугром — река Вилюй, а справа — наша длинная бревенчатая школа. В окне учительской горел яркий свет.
И тут меня будто кулаком по затылку стукнули. Там, в учительской, заседает педсовет и там говорят про позорное пятно и про всех нас. Не знаю, как это все получилось. Ноги сами понесли меня к школе, вкатили во двор и поставили на высокое дощатое крыльцо.
— Иди, Колька, чего ты тут стоишь?
Я открыл дверь и заглянул в темный коридор. Страшно! В конце коридора светилась, как звездочка, замочная скважина, слышались далекие глухие голоса.
Оглядываясь по сторонам, я пошел на огонек. В коридоре тихо, темно, пахнет краской, мелом и, кажется, пончиками, которые поедает на переменах Манич. Дверь учительской все ближе. Еще немножко, еще чуть-чуть и я там.
И вдруг к ужасу своему я увидел в глубине коридора длинную черную единицу. Размахивая рукой, она шла прямо на меня. Я не успел умереть от страха. Единица, которая оказалась обыкновенным Ленькой Куриным, подошла ко мне и сказала:
— Бежим, там уже все закончилось!
Мы выбежали с Ленькой из коридора, перемахнули через забор и сразу очутились на Малой Садовой.
За воротами прошлепали шаги учителей, мигнул и погас свет в учительской.
— Ну, что там говорили про пятно? — шепотом спросил я Леньку.
Но зря я надеялся на Леньку. Мой друг так ничего и не узнал толком. Узнал Ленька лишь, что теперь наш класс будут держать в ежовых рукавицах и каждый день будут проводить пятиминутки — пятнадцать минут утром и пятнадцать после уроков.
Больше Ленька Курин мне ничего не сказал.
Кочерга
Дома меня ждал новый сюрприз: моим воспитанием начал заниматься отец. Мой отец работал геологом и по целым месяцам пропадал в тайге. Мать тоже была геологом, но домой приезжала чаще, потому что брала отпуск за свой счет. Если б мама не воспитывала меня за свой счет, из меня получилось бы черт те что. Так говорил мой отец и моя бабушка.
Теперь отец решил, что мама меня недовоспитала и стал довоспитывать сам.
— Показывай свой дневник, — сказал отец, когда я пришел домой.
Я обиделся на отца, но промолчал. Раз он верит дневнику больше, чем собственному сыну, — пускай проверяет.
Я стоял за спиной отца и краем глаза поглядывал, как он перелистывает желтые, замусоленные по краям странички. За отметки я не боялся. В дневнике у меня были сплошные пятерки и четверки, а по географии стояла тройка без минуса. Учитель мне сказал: «Не хочу портить твою репутацию и оставляю минус условно».
Отец полистал дневник, отложил в сторону и спросил:
— А где твоя тетрадка с сочинением?
Откуда отец знает, что мы писали сочинение, и почему он боится за это сочинение? Русский я знаю, как бог, и могу писать без ошибок даже с закрытыми глазами. В первой четверти Ленька Курин перекатал у меня контрольную и получил пятерку. Жаль только, что Ленька свинья и не ценит настоящей дружбы.
Я сказал отцу, что сочинений нам еще не раздавали, и если он так хочет, пусть смотрит обыкновенную тетрадку по русскому. Вот она, эта тетрадка!
Отец склонился над тетрадкой.
Я вижу его смуглую щеку и темный узенький глаз. Отец у меня якут, а мать русская. У отца я взял и крутой лоб, и нос с маленькой горбинкой, и черные, как горелый пень, волосы. Только глаза у меня голубые — точь-в-точь, как у матери.
Отец у меня молодой, но на голове уже много седых волос. Он мало спит и много работает. Я тоже хочу быть, как отец, только у меня пока ничего не получается. Я люблю спать и не люблю работать. Но я не совсем испорченный человек. Я все понимаю и, наверно, скоро возьму себя в руки. Так говорят и мама, и бабушка, и учителя.
Отец все читает и читает мою тетрадку. Он приехал на рассвете, совсем не спал. Мне хочется сказать отцу: «Не мучай себя и ложись спать. Теперь я все понял и перевоспитаюсь сам».
Мешают мне гордость и самолюбие. Извиниться должен не я, а отец. В тетрадке одна пятерка за другой, а он хмурит брови и что-то ищет. В конце концов так можно придраться к кому угодно. Даже к профессору!
Отец, как я и предполагал, нашел к чему прицепиться.
— Что это такое? — спросил он и подчеркнул ногтем какую-то букву.
— Это «д», — спокойно ответил я, — пятая буква алфавита.
Бровь отца изогнулась вопросительным знаком, потом снова выпрямилась и стала решительной и строгой, как линейка.
— Это не пятая буква, а кочерга, — сказал отец. — Кто тебе разрешил так писать?
Странный вопрос. Разве я первоклассник, чтобы рисовать палочки и крючки? Букву «д» с кочергой внизу я придумал сам и буду бороться за нее, как лев.
Сражаться за свои права мне не пришлось. Все закончилось очень быстро и обидно.
— Садись и пиши сто раз букву «д», — сказал отец. — Потом покажешь.
Вот тебе и лев!
Отец ушел в спальню, а я сел за каторжный, бесполезный труд. Исписал страничку, промокнул промокашкой и задумался. Скорее всего, отец приказал рисовать злосчастное «д» просто так, для отвода глаз.
В самом деле, почему он так допытывался про сочинение?
Сочинение было как сочинение. Мы писали их уже миллион штук. И про любимого героя, и про летние каникулы, и еще про что-то. Про летние каникулы я немного приврал, а про героя написал точно. Храбрее Павки Корчагина на свете нет никого!
Последнее сочинение было на тему «Кем ты хочешь быть?» Откровенно говоря, я еще не выбрал себе специальность. Сразу всем быть нельзя, а кем-нибудь одним быть не хочется. Так у всех наших мальчишек: выбирают, выбирают и ничего не могут выбрать.
Долго я не мог начать свое сочинение. Все уже давно скрипят перьями, а я сижу и ломаю голову: кем же мне быть? Ленька Курин сидит рядом со мной и катает уже третью страницу. Леньке хорошо, он в два счета может выдумать и про специальность, и про якутский метеорит, и про что хочешь.
Я заглянул к Леньке в тетрадку, но он закрыл ее рукой. И засопел, как будто бы я уже отбирал у него метеорит № 1.
Наверняка Ленька придумал что-нибудь необыкновенное и хочет утереть всем нос. Ну, берегись, несчастный!
Я обмакнул перо в чернила и с ходу написал, что желаю быть космонавтом и первым полечу на Луну.
…В спальне зашипели и ударили часы. Одиннадцать. Я снова окунул перо и начал писать бесконечные «д». Страшно хотелось спать. Перед глазами прыгали какие-то лохматые синие тараканы.
Я накатал еще одну страничку и решил посчитать, сколько у меня получилось. Ого! Целых сто пятьдесят штук. А я, дурак, мучаюсь!
Я промокнул тетрадку, взял ее, как подарок, обеими руками и понес в спальню.
На диване, позабыв о кочерге, а возможно, и обо мне, спокойно спал мой отец.
Оперные певцы
После уроков в класс пришла Зинаида Борисовна и стала проводить с нами пятиминутку.
— Здравствуйте, дети, — сказала Зинаида Борисовна.
Мы видели Зинаиду Борисовну уже два раза, но все равно встали и хором ответили:
— Здравствуйте, Зинаида Борисовна!
Ученики, как солдаты: сколько раз встречают командира, столько с ним и здороваются. Хорошему солдату ничего не стоит поздороваться с командиром лишний раз.
Зинаида Борисовна положила на учительский столик свой конспект и сказала:
— Тема нашей пятиминутки — «Труд — основа гармонического воспитания человека».
Про гармоническое воспитание Зинаида Борисовна начала с обезьян. Сначала она рассказала, как наш далекий предок встал на ноги, потом как взял в свои лохматые руки палку, как убил первого зверя и начал поджаривать на костре.
Зинаида Борисовна изо всех сил расхваливала обезьяну и смотрела на нас строго и как будто бы недовольно. По всему было видно, обезьяна Зинаиде Борисовне очень нравилась и она ставила ее в пример нам.
Все уже давно устали и хотели есть. Я перестал слушать и смотрел на Зинаиду Борисовну просто так. Когда я хотел, я умел выключить свою голову, словно выключателем. Щелк — и голова уже ничего не слушает. Получается, как будто бы ты в классе и как будто бы тебя совсем нет.
Когда я снова включил голову, Зинаида Борисовна уже закончила про обезьяну.
— Скоро у вас будет производственная практика, — говорила Зинаида Борисовна. — Советские школьники не имеют права бить баклуши и мечтать о легкой жизни. Вы должны научиться варить железо, добывать уголь и сеять полезные злаки.
Зинаида Борисовна посмотрела на всех нас и на каждого в отдельности, как будто бы проверяла, готовы мы или еще не готовы варить железо.