Во всяком случае, поначалу. Вместе со смещением с трона Якова II политический климат Англии быстро изменился. На место Якова пришел Вильгельм Оранский, голландец по происхождению. В этом перевороте, вошедшем в историю как Славная революция 1688 года, конституционное правительство подрезало крылья монархии, и в 1693 году парламент прекратил действие закона о цензуре. Вступив на тропу расширения гражданских свобод, Англия позволила индивидуальным предпринимателям открывать типографии. Расцвела свобода прессы, на свет появились по-настоящему независимые периодические издания, а среди издателей встречались такие люди, как Даниель Дефо (он стал издавать «Еженедельное обозрение дел Франции»), Ричард Стил («Болтун») и Джозеф Аддисон (издававший вместе со Стилом «Наблюдателя»). Тем не менее, даже в постреволюционной Англии свобода прессы реализовывалась постепенно, поскольку правящая аристократия не позволяла критиковать министров и монархию. Когда в 1703 году Дефо неосторожно опубликовал трактат, осуждавший английскую церковь, его поставили на три дня к позорному столбу, а потом посадили в тюрьму. За продажу в 1791 году одного экземпляра трактата Томаса Пейна «Права человека» англичанин мог угодить в тюрьму минимум на четыре года, кроме того, обязан был заплатить штраф и возместить ущерб.
С целью увеличения сборов и удушения свободы печати корона ввела гербовый налог на бумагу. Типичные газеты того времени стоили примерно шиллинг, а сверх того оплачивался гербовый налог, составлявший треть от стоимости издания. Прогрессивные люди окрестили его «налогом на знание», однако поделать с этим ничего не могли. По другую сторону Атлантики читатели не потерпели «колониального гнета» и спустя пять месяцев после введения этого закона, в 1765 году, добились его отмены под лозунгом «Никакого налогообложения без представительства».
Хотя сегодня мы называем Англию колыбелью либеральной демократии, в начале девятнадцатого века судьи и присяжные заседатели осуждали авторов, типографов и книготорговцев за «пасквили», даже за простое хранение или продажу подозрительного трактата. Отголосок этой практики выплыл в независимых Соединенных Штатах, когда Джон Адамс во время конфликта с Францией подписал закон о подрывной деятельности 1798 года. На основании этого закона были осуждены несколько ведущих американских редакторов. Этот закон значительно приблизил поражение Адамса на выборах 1800 года. Едва Адамс ушел в отставку, ненавистный закон отменили. Если не принимать в расчет этот неприятный инцидент, можно сказать, что свободы прессы у американцев было больше, чем у английских «кузенов».
В начале девятнадцатого века английская пресса выражала глубокое уважение монарху и министрам как главной составляющей общественного порядка. Современная концепция «свободы прессы» показалась бы, скорее, «разрешением на предательство», а не основой «прав англичанина», звонкой фразы, записанной в билле о правах 1689 года и воскрешенной почти через сто лет американскими революционерами.
Англия действовала не только кнутом – цензурой, налогами и преследованием бунтарской вольницы, – но и пряником в виде субсидий (точнее, взяток) издателям, прислуживающим правящей партии. Эти стимулы оказались очень действенными; газета восемнадцатого века была не «многоцелевым» источником новостей, который знают нынешние читатели, а, скорее, дешевым мешком с отгрузочной информацией и рекламой, и мнение газеты не составляло труда купить.
Даже так парламент не мог открыто подкупать журналистов и оставлял эту грязную работу казначейству: в бюджете имелась секретная статья, деньги с которой выделялись на борьбу с подрывной деятельностью, как дома, так и за рубежом. В 1782 году парламент выделил в бюджет 10 000 фунтов, в том числе крупную сумму на поддержку сотрудничающих газетных издательств. В спокойные времена, возможно, половина этой суммы шла на субсидии прессе и могла принимать разные формы – не прямые гранты, а почтовые концессии, выплаты писателям и рекламщикам. В 1790-е годы английскому правящему классу всюду мерещился призрак французской революции, а потому и расходы на прессу возросли. В самом начале девятнадцатого века английская пресса оставалась орудием правительства.
Любопытно, что появлению первых американских газет способствовала бостонская почта, почтмейстер которой в числе обязанностей по распространению новостей особенно выделял флот. (В новом бизнесе у него имелось преимущество: возможность тайно просматривать почту). Некий почтмейстер Джон Кемпбелл начал с того, что предложил своему брату записывать новости от руки, но в 1704 году братья обратились к печатному станку. Свою газету они назвали «Бостон ньюс леттерс» («Бостонские новостные письма»).
Братья ни разу не продали больше 250 номеров, а в 1719 году сменивший Кемпбелла на посту почтмейстера Уильям Брукер создал собственную газету «Бостон газетт»; печатником у него служил Джеймс Франклин, Джеймс научил печатному делу своего младшего брата, Бенджамина. С «Газетт» у братьев дела не сложились, тогда они стали издавать «Нью-Ингленд курант» и печатать в ней собственные статьи. Свою первую статью младший Франклин написал в шестнадцать лет.
Бенджамин несколько лет тяжко трудился на старшего брата, а разочаровавшись, сбежал в Филадельфию, там и возникла его издательская империя, принесшая богатство, влияние и славу. Профессиональный выбор, сделанный Беном Франклином, может показаться современному читателю странным, но не надо забывать, что книгопечатание было самой передовой технологией того времени, а положение Франклина, успешнейшего колониального предпринимателя, сделало из него нечто вроде Руперта Мердока и Стива Джобса в одном лице.
Американцы начали свою журналистскую деятельность буквально с нуля, но независимость прессы ценили выше, чем в метрополии. Колониальные власти, как и в Англии, преследовали бунтарские настроения. В 1735 году Джона Питера Зенгера, издателя «Уикли джорнэл», привлекли к суду за критику губернатора. Несмотря на усилия губернатора и обвинителей, присяжные признали Зенгера невиновным. Неспособность колониального правительства осудить Зенгера вызвала ударную волну, перекатившуюся через Атлантику, а в самой колонии преследование Зенгера напугало даже самых смелых издателей. Один из его коллег признался: «Я думал, немного политики поможет возбудить аппетит наших читателей, но, поразмыслив, решил, что от этой идеи лучше отказаться». После суда Зенгер уже не доставлял беспокойства, а позже послушно поддерживал мнение правительства.
Американцы учили англичан подлинной независимости прессы другими способами, что продемонстрировали карьеры двух памфлетистов – Томаса Пейна и Уильяма Коббета.
Пейн, «корсетник по ремеслу, журналист по профессии и пропагандист по склонности», эмигрировал в колонию в тридцать семь лет, однако много времени проводил и в Англии, и во Франции. В Америку он отплыл в 1774 году по приглашению другого трансатлантического пассажира, Бенджамина Франклина, с которым познакомился в Лондоне. В начале 1776 года Пейн опубликовал «Здравый смысл», более ста тысяч распроданных экземпляров этой книги послужили эффективной пропагандой американской революции.
В Англии между тем война правительства с прессой развернулась на примере трех журналистов: Уильяма Коббета, Уильяма Хоуна и Ричарда Карлайла, каждый из которых до определенной степени ощущал на своем плече тяжкую длань государства.
Уильям Коббет, как и Пейн, испытал на себе гнев английской цензуры и эмигрировал в Америку. Коббет родился в 1763 году в семье скромного трактирщика, в 1784 году вступил в британскую армию и вскоре оказался в канадских дебрях Нью-Брансуика. Его полк принимал участие в колониальных войнах. Коббет прошел сотни миль по непроторенным лесам, а когда зима мешала воевать, запоем читал.
Интеллектуальные и физические способности Коббета обеспечили быстрое продвижение по службе, и он стал сержант-майором, опередив десятки других, более старших кандидатов. Новая должность сделала его ответственным за полковую кассу, и он скоро столкнулся с хищениями, виновниками которых были командиры, – рутинное явление в армиях того времени.
Несмотря на предупреждение товарища-унтер-офицера, Коббет по наивности выдвинул обвинения против командиров. Обвиняемые легко сорвали намерение вызвать их в суд, Коббет ждал своего часа, в 1791 году вернулся в Англию и снова выдвинул обвинения. К удивлению Коббета, военные чины обвинили его самого в клевете на офицеров и в том, что якобы он вместе с друзьями провозглашал тост за развал королевской армии.
В связи с угрозой осуждения и высылки в Австралию Коббет бежал в Филадельфию. Там он преподавал английский язык французским эмигрантам и писал пробританские трактаты под псевдонимом Питер Поркупайн. Он специализировался в отделе светской хроники, а когда выступил против знаменитого врача Бенджамина Раша и обвинил того в неправильном лечении жертв эпидемии желтой лихорадки, суд вынес решение в пользу доктора и постановил взять штраф с Коббета в размере пяти тысяч долларов (приблизительно 500 000 на современные деньги). Коббет решил, что легче подвергнуться судебному преследованию в Англии, чем обанкротиться в Америке, и в 1800 году сбежал на родину.
К счастью, официально его так и не осудили. На обратном пути он воспрянул духом и в 1802 году начал публиковать в своей типографии на Флит-стрит репортажи о парламентских дебатах. Это потребовало от него мужества: за несколько десятилетий до Коббета, в 1728 году, палата общин оштрафовала и посадила в тюрьму журналиста за публикацию парламентских дискуссий. К 1770-м годам палата общин уже нехотя допускала репортеров, но запрещала делать записи, пока газета «Морнинг кроникл» не пустила в ход свое «тайное оружие» – Уильяма Вудфола, отличавшегося феноменальной памятью, Вудфол мог с точностью воспроизводить дебаты, длившиеся по несколько часов.
До Коббета никто не рисковал публиковать данные о деятельности палаты общин. Его «Парламентские дебаты», впоследствии получившие название «