Теоретически, подобно частным и публичным компаниям, эти газеты не являлись напрямую собственностью нацистской партии, действовали независимо в рыночной экономике. Фактически же рыночная экономика не может существовать в отсутствие закона и защиты прав собственности, гарантированных независимым судом, а нацисты отвергли обе эти концепции, едва оказавшись у власти.
В двадцатом веке высокая стоимость издания газет означала, что лишь немногие могли владеть и управлять производством новостей. Даже в Германии, с ее тысячью периодических изданий, было не так-то легко их контролировать. «Ферлаг» владел 82,5 % германских газет.
Следующим великим коммуникационным прорывом стало радио, контролировать которое было гораздо проще вследствие чрезвычайной дороговизны передатчиков. В итоге радио сделалось инструментом одностороннего контакта. Легкость контроля вкупе со свойственной радио силой убеждения способствовали подъему тоталитаризма в начале двадцатого века, что, в свою очередь, обернулось репрессиями, страданиями и горами трупов.
Глава седьмаяС мачете в одной руке и радиоприемником в другой
Войны ведутся не из-за территорий, а из-за слов. Но самое смертельное оружие человека – язык. Человека гипнотизируют лозунги и символы, он перед ними беззащитен, как перед инфекционной болезнью. В случае эпидемии берет верх групповое сознание.
Ухо принимает, принимает и верит.
Из всех коммуникационных технологий, обсуждаемых в этой книге, радио и телевидение – самые иерархические. Ни одно из предыдущих медийных средств не могло дойти одновременно до стольких людей, имея при этом столь незначительную обратную связь. Почти монопольный контроль этих медиа над социумом беспокоит и население, и законодателей. В 1934 году, во время американских парламентских дебатов, посвященных учреждению Федеральной комиссии по связи, член палаты представителей Луис Макфадден выступил против «радиотреста»; его слова до сих пор звучат свежо: «Сильная влиятельная рука высушивает независимые радиостанции США, и все эти действия приводят к централизации контроля».
Беспокойство Макфаддена, вызванное концентрацией медийной власти, родилось не на пустом месте. Как уже говорилось во вступлении к этой книге, появление в 1920 году коммерческого радио совпало с возрастанием количества деспотических правительств во всем мире. Разумеется, были и другие причины, этому явлению способствовали катастрофическая Первая мировая война и последовавшая за ней мировая депрессия. Тем не менее, триумф одностороннего медиа – радио, а потом и телевидения – сильно облегчил распространение в двадцатом веке тоталитарных правительств. Даже в демократических США, правительство которых, в отличие от остального мира, не владело или не управляло радиостанциями, президент Франклин Рузвельт мастерски манипулировал этим новым медийным средством. В других странах тоталитарное влияние радио проявлялось гораздо сильнее.
С доисторических времен человечество, само того не зная, распространяло радиоволны разрядами статического электричества. Помните, когда в сухой зимний день гладишь собаку, от собачьей шерсти летят искры? В 1842 году американец Джозеф Генри, впоследствии первый секретарь Смитсоновского института, создал детектор, принимавший радиоволны от искрового передатчика на расстоянии тридцати футов; однако еще не имелось всеобъемлющей теории, которая объяснила бы это явление и, реализованная на практике, обеспечила бы беспроводную электропередачу и прием информации, то есть радио.
Приблизительно в то же время англичанин Майкл Фарадей проводил эксперименты с магнитными полями, которые порождаются электрическим током. В 1846 году он заявил, что в магнитных полях наблюдается вращение плоскости поляризации света, а в 1864 году его соотечественник Джеймс Кларк Максвелл разработал теорию, согласно которой радиоволны и свет являются, по сути, одними и теми же – «электромагнитными» волнами, различающимися частотой и длиной. Максвелл создал элегантное математическое обоснование – уравнения Максвелла, – описывающее взаимоотношения света, магнетизма и электрического тока.
Суть науки – генерация и последующая проверка гипотезы. Науку от псевдонауки, как в премодерную, так и в новую эпоху, отличает возможность проверки; гипотеза, которую нельзя верифицировать, бесполезна. Уравнения Максвелла предсказали три факта: изменяющееся во времени электрическое поле порождает в окружающем пространстве электромагнитные волны; эти волны проходят через пространство и, самое поразительное, делают это со скоростью света. В предыдущие два столетия ученые измеряли скорость света все точнее; поскольку свет и радиоволны представляют один и тот же электромагнитный феномен, уравнения Максвелла предсказали, что радиоволны движутся с той же скоростью, что и свет[69].
Сколь бы ни хороша была теория Максвелла, реального подтверждения недоставало до тех пор, пока в конце 1880-х годов немецкий физик Генрих Герц в серии тщательно проведенных экспериментов не передал и не принял радиоволну. Благодаря точным, скрупулезным расчетам он измерил длину волны и вычислил скорость ее распространения. Как и предсказывал Максвелл, скорость радиоволн равнялась скорости света.
Для получения радиоволн Герц использовал так называемые лейденские банки – стеклянные контейнеры, внутренние и внешние поверхности которых оклеены листовым оловом; они могли сохранять электрический заряд (в современной терминологии их называют конденсаторами). В старину электрические заряды получали натиранием янтаря шелком, а Бенджамин Франклин экспериментировал во время грозы с воздушным змеем. Оба этих способа тоже создают необходимый разряд. Поначалу лейденские банки обеспечивали ученых надежным источником электричества. Герц обнаружил, что, меняя форму и размер банок, может также менять и длину волны.
Примерно в то же время в Англии Оливер Лодж доказал, что на длину принимаемой волны влияет размер антенны. Он был знаком с телеграфом, но поначалу не знал о работах Герца. Лодж передавал радиоволны по проводам, а не на открытом пространстве, как Герц. Его соотечественник Уильям Крукс, обладавший более живым воображением, понял:
Лучи света не проходят сквозь стены. Они не проходят и сквозь туман – жителям Лондона это отлично известно. Но электрические вибрации с длиною волны в ярд и более [то есть с частотой менее 300 миллионов герц или циклов в секунду], о которых я говорил, легко пройдут сквозь туман и сквозь стены, – и туман, и стены для них проницаемы. Выходит, с их помощью можно устроить телеграф без проводов и без телеграфных столбов, не говоря уже о современных дорогостоящих агрегатах.
Другими словами, работы Лоджа и Герца сделали возможным то, что даже в конце девятнадцатого века должно было показаться чудом: мгновенную передачу информации не только сквозь стены, но и через большие пустые пространства с помощью невидимых волн.
В наши дни радиочастотный диапазон необозрим, он простирается от волн с очень низкой частотой (3000 циклов в секунду, используется для связи на подводных лодках) и до волн со сверхвысокой частотой (30 миллиардов циклов в секунду, используется для спутниковой связи). Весь диапазон насыщен движением, успешный «коннект» требует точной настройки на обоих концах, чтобы удаленные друг от друга приемник и передатчик могли «услышать» друг друга, пробившись сквозь какофонию множества сигналов. Для сравнения: на заре радиовещания этот диапазон представлял собой пустыню, настройка была неточной, требовалось лишь, чтобы первые грубые передатчики и приемники просто нашли друг друга.
Лоджа, как и Герца, Максвелла и Фарадея, интересовала не коммерческая выгода, а чисто научная сторона проводимых экспериментов. В 1897 году Лодж подал заявку на патент, создавший практическую базу для передачи и приема радиосигналов (в то время этот процесс именовался синтонией). Однако он не стал заниматься продвижением своего изобретения, предоставив это людям с коммерческой жилкой[70]. Лодж знал, что судьба предпринимателя связана с постоянными судебными тяжбами, чего ему явно не хотелось.
Инстинкт ученого – публикация статей о своих работах с надеждой на то, что все полезное, по возможности, будет быстро использовано. При этом ученый надеется, что все будет по-честному, и он не останется в дураках, когда его изобретение принесет коммерческую выгоду. Предоставление монополии – сомнительное благодеяние, оно означает, что ученый будет биться за эту монополию, и сражение поглотит его энергию, он зря потратит свое время, и у него не останется сил на дальнейшую плодотворную работу.
Приблизительно в 1800 году шотландец Эндрю Джеймсон (Джеймисон) эмигрировал в Дублин и занялся самым шотландским делом – изготовлением виски. Он следовал по стопам старшего брата Джона, марка виски которого дожила до наших дней. Дела у Эндрю пошли успешно. У его дочери Энни был чудесный голос, вызывавший у слушателей слезы восторга. Ковент-Гарден предложил Энни ангажемент, однако отец запретил ей поступать на сцену: молодой респектабельной женщине такое занятие не к лицу. Чтобы как-то утешить дочь, он отправил ее в большое путешествие по Италии.
Энни задержалась в семейном бизнесе в Болонье, там она влюбилась в Джузеппе Маркони, овдовевшего зятя хозяев ее гостиницы. Джузеппе сделал ей предложение, Энни согласилась, но отец, возмущенный романом с итальянским вдовцом, на семнадцать лет старше девушки, снова разрушил мечты дочери и запретил брак. Энни вернулась в Ирландию с разбитым сердцем; влюбленные тайно переписывались, и когда в 1864 году Энни достигла совершеннолетия, она тайком перебралась во Францию, где и вышла замуж за Джузеппе. Пара вернулась в Болонью, через год у них родился сын, Альфонсо, а через девять лет – еще один сын, Гульельмо.