Офицеры КГБ и военачальники с недоумением наблюдали это зрелище. Те, кто занимал выжидательную позицию, переметнулись к Горбачеву и Ельцину, а те, кто поддерживал путчистов, поняли, что поставили не на ту лошадь.
Журналист программы «Время» Сергей Медведев в телевизионном репортаже, которым смог бы гордиться Дэн Разер, показал российский Белый дом, перед защитниками которого, готовыми к штурму, выступал Борис Ельцин. Телевизионные операторы вставили в репортаж знаменитый момент – Ельцин на танке; это невольно напомнило советским зрителям Ленина, выступавшего в 1917 году с броневика у Финляндского вокзала. Большую часть пленки операторы Медведева потратили на съемки у Белого дома, а канал Си-эн-эн распространил по миру сюжет с танком.
«Голоса» записывали и собственные передачи. «Радио Свобода» занимало помещение на верхнем этаже российского Белого дома. Большинство россиян в провинции не отходили от приемников. Поведение журналистов разозлило путчистов, которые приказали Медведеву прекратить съемки. Слишком поздно: 19 августа телевидение и «голоса» продемонстрировали, что заговорщики слабы и нелегитимны, и тем самым лишили их поддержки армии, КГБ и советского народа.
Следующей ночью, 20 августа, события на баррикадах, выросших вокруг Белого дома, вступили в решающую фазу. Путчисты вызвали для штурма здания спецназ. Они забыли, что в январе Горбачев приказывал этим же бойцам штурмовать задание телевизионной башни в Вильнюсе. То нападение вызвало негативную реакцию населения. Когда путчисты вызвали спецназовцев к Белому дому, большинство бойцов попросту отказалось подчиниться приказу. (Те же, кто подчинился, предприняли несколько неудачных попыток штурма.) В ходе этого противостояния погибли трое защитников Белого дома.
Еще одна важная подробность августовского путча: заговорщики были уверены, что изолировали Горбачева и его семью от внешнего мира на черноморской даче в Форосе. Оказалось, что это не так. Офицеры охраны остались лояльными Горбачеву и сумели наладить примитивную радиосвязь. У зятя Горбачева нашелся портативный приемник «Сони», с его помощью семья советского президента слушала «голоса». Из радиопередач Горбачев узнал, что заговорщики ведут себя абсолютно некомпетентно, а потому отверг их требование покинуть президентский пост по причине «слабого здоровья».
Отказ спецназа стрелять в защитников Белого дома доказывает, что информация сыграла свою роль в развенчании деспотического режима. Впрочем, советский коммунизм разрушили не только приемники, самиздат и магнитофонные записи. Не будь система прогнившей, не выйди на улицу смелые люди, рисковавшие своими жизнями, Советская власть, возможно, существовала бы и поныне. Тем не менее, ее легитимность подточили «голоса» и копировальная бумага – с этим не поспоришь.
Конечно, постарались и «голоса» с телевизионными каналами, транслировавшие в прямом эфире избиения граждан. В прежние времена о событиях в Вильнюсе благополучно бы умолчали, и командиры спецназовцев избежали бы позора. Но в январе 1991 года телекамеры в Вильнюсе не прекращали работать, а власти сделали козлами отпущения злополучных офицеров. Когда этих же командиров снова призвали убивать невинных граждан, они, должно быть, подумали: «Единожды солгавши, кто тебе поверит?»
История самиздата и магнитиздата не будет полной без мемуаров Никиты Хрущева. После отставки 13 октября 1964 года он жил спокойной жизнью пенсионера, но гордился тем, что, разоблачив злодеяния Сталина, «ослабив вожжи» и допустив некоторую свободу, изменил к лучшему советское общество. Накануне отставки он позвонил своему старому другу Анастасу Микояну и заявил:
Разве могло кому прийти в голову сказать Сталину, что он нас не устраивает, и предложить ему уйти в отставку? От нас бы мокрого места не осталось. Теперь все иначе. Исчез страх, и разговор идет на равных. В этом моя заслуга.
Разумеется, до 1953 года ни один отставленный советский чиновник высшего ранга не мог надиктовывать свои мемуары на магнитофон, как поступил Хрущев в 1966 году. (Бывший генеральный секретарь был не слишком образованным человеком и диктовал лучше, чем писал.) Воспоминания отца записал его сын Сергей.
Как и Павел Литвинов, Никита Хрущев отличался самоуверенностью и позволял себе спорить с властью. Весной 1968 года член политбюро Андрей Кириленко и два других высокопоставленных партийных чиновника пригласили Хрущева и велели тому прекратить работать над мемуарами. Он отказался:
Вы можете у меня отобрать все – пенсию, дачу, квартиру. Все это в ваших силах, и я не удивлюсь, если вы это сделаете. Ничего, я себе пропитание найду. Пойду слесарить, я еще помню, как это делается. А нет, так с котомкой пойду по людям. Мне люди подадут. – Он взглянул на Кириленко. – А вам никто и крошки не даст. С голоду подохнете.
Хрущеву не требовалось уточнять, что если он – больной семидесятичетырехлетний старик, которого соотечественники запомнили прежде всего как руководителя, который открыл правду о сталинских преступлениях, – вернется на завод или пойдет просить подаяния на улицах, страна немедленно узнает об этом от «голосов».
Процесс издания его мемуаров во многих отношениях напоминал истории других диссидентов. Как и у Солженицына с его «Архипелагом», у Сергея Хрущева была надежная машинистка, которая под надзором КГБ напечатала книгу «Хрущев вспоминает». Для надежности Сергей сделал три экземпляра и несколько копий магнитофонных записей. Такая предосторожность оказалась нелишней – КГБ потребовал оригиналы текста и пленок; в результате первый экземпляр ушел «наверх», а копии рассеялись по миру: второй экземпляр контрабандой отправили за границу, вероятно, при посредстве загадочного агента Виктора Луи. Третий спрятали где-то на родине. (Луи изготовил под копирку множество дополнительных копий.)
В 1970 году американское издательство «Литтл Браун» напечатало первые два тома книги «Хрущев вспоминает». В типично советском стиле Советы предоставили доступ к «американской поделке» только партийной верхушке, несмотря на то, что граждане уже давно слушали большие отрывки из книги на волнах западных радиостанций. Власти упорно рассуждали о фальшивке, но им никто не верил, а анализ голоса на магнитофонных пленках подтвердил подлинность записи. Историки критикуют воспоминания бывшего советского лидера, уличают его в различных неточностях, однако сама история написания мемуаров Хрущева и их публикации демонстрирует, что в 1970 году диссидентские методы в Советском Союзе использовались, как говорится, снизу доверху.
С 1965 по 1991 год среди диссидентских хитростей главенствовала самая простая множительная технология – копировальная бумага; власти вдобавок совершили грандиозную ошибку, позволив производство в соответствии с государственным планированием множества коротковолновых приемников, которые обеспечили Уинстонам Смитам коммунистического мира возможность преодолевать правительственную монополию на информацию. В каком-то смысле, которого не мог предвидеть Джордж Оруэлл, они сами помогли покончить с кошмаром «1984», поразившим Восточную Европу.
Влияние этих технологий не всегда было позитивным: к примеру, кассетные магнитофоны и проигрыватели, более компактные и транспортабельные по сравнению с катушечными советскими магнитофонами, сыграли главную роль в падении шахского режима в Иране и установлении власти аятолл в 1979 году.
В последующие годы появились еще более мощные коммуникационные технологии, позволившие обычным людям создавать и передавать тексты, аудиозаписи, статичные и движущиеся изображения в миллионы раз быстрее, чем делали их предшественники в Советском Союзе и Восточной Европе. История продолжается по сей день – и мчится на бешеной скорости.
Глава девятаяАргус
Если вы сомневаетесь в том, что Интернет фундаментально изменил баланс сил между властью и обществом, спросите Трента Лотта, экс-лидера республиканского большинства в Сенате Соединенных Штатов. В четверг, 5 декабря 2002 года, по случаю столетнего юбилея Тэрмонда Строма Лотт произнес такие слова:
Я хочу сказать о своей стране: когда Стром Тэрмонд баллотировался в президенты [1948], мы голосовали за него и гордимся этим. Если бы нашему примеру последовала остальная страна, у нас не было бы многих нынешних проблем.
Анализ речи Лотта не требует докторской степени политолога: нации было бы легче, избери она в 1948 году убежденного сегрегациониста. Хорошо представленная на празднествах пресса, как ни странно, не прореагировала на эти слова, хотя Лотт произнес свою речь весьма разборчиво и сами журналисты явно пребывали не в коматозном состоянии. Согласно одному из гостей, слова Лотта всех поразили, на мгновение наступила тишина. Возможно, ради приличия пресса сосредоточила свое внимание на двойнике Мэрилин Монро, которая с придыханием пропела: «Happy Birthday, Mister President Pro Tempore[82]» и звучно запечатлела поцелуй на лбу столетнего именинника.
Ради справедливости, следует сказать, что массмедиа не совсем проигнорировали речь Лотта: в выпуске новостей в 4:30 утра о ней коротко упомянул канал Эй-би-си. Газета «Вашингтон пост» напечатала маленькую заметку, которую спрятала на последней странице, а госпожа Гвен Айфилл, афроамериканка, старший корреспондент Пи-би-эс, член совета директоров Комитета по защите журналистов, посвятила высказыванию Лотта шоу под названием «О чем они думают?».
Эта история быстро исчезла из новостного мейнстрима. Затем произошло нечто неожиданное: об инциденте заговорили блогеры, особенно постарались Дункан Блэк (Atrios.blogspot.com), Джошуа Маршалл (Talkingponstsmemmo.com) и Гленн Рейнольдс (Instapundit.com) – их возмутили слова Лотта. Историк Эд Сибеста, специализирующийся на критике неоконфедератов и располагающий достоверными данными, заявил, что за Лоттом тянется долгая история восхваления южного расизма. Страна решила разобраться.