Однако хитрый Ворон не учел другого: из-за жира рукоятка меча стала скользкой, и тот вывернулся из ладоней. Брызги от яда разлетелись во все стороны, и несколько капель попало на лицо.
Вот почему с тех самых пор все вороны черны, будто обуглившаяся плоть».
«Эпизод 54
Наплывом – вход в Темя.
Камера пролетает над храном, демонстрирует крупным планом все усики, шипы, жвала, задерживается перед фасетчатым глазом – потухшим, безжизненным. Движется дальше, замирает перед самим входом. Видны плотно сомкнувшиеся мандибулы, на одной – бабочка. Перебирает лапками, едва подергивает истрепанными крыльями.
Вдруг – едва заметный толчок изнутри, бабочка взлетает и кружится над тем местом, где сидела. Снова опускается на мандибулу.
Пауза.
Еще один удар изнутри, уже сильнее. Бабочка пляшет в воздухе.
Удар следует за ударом. Наконец слышен треск – кусок мандибулы отваливается и падает наружу.
Открывается пролом, которого в принципе достаточно, чтобы взрослый мужчина вылез наружу. Но кто-то или что-то продолжает биться изнутри, расширяя отверстие.
Наконец пролом увеличился до размера дверного проема. Видим изнутри движение. Крупным планом – подножие храна, усеянное обломками мандибулы.
На обломки наступает нога, давит их с хрустом.
Камера поднимается выше и выше – и мы видим истрепанную, грязную одежду, выше – лицо КОРОЛЯ. Сверкает нетронутая грязью и сажей корона.
Потом резко – общий план.
Видим, что руки у короля оплавлены почти до локтей. А плечи сбиты в кровь – ими он и пробивал себе путь наружу.
КОРОЛЬ делает еще один шаг и падает.
Бабочка садится на зубец короны.
Вдруг сильный порыв ветра буквально сметает бабочку прочь. Слышно хлопанье крыльев и лошадиное фырканье. Лошадиный нос тычется в щеку КОРОЛЯ.
Затемнение».
«…и проснулся принц, и понял, что Ронди Рифмач тоже пережил во сне странные видения, потому что сейчас Рифмач сидел на расстеленном плаще и был белее мела…»
«15
– Все впустую? – прошептал Рифмач.
С самого утра он был непривычно молчалив, ехал, сутулившись, время от времени бросая на принца косые взгляды. Тот делал вид, будто не замечает.
О сне, который видели, старались не говорить. О сне – и о том, что он мог значить.
И вот…
– Неужели все впустую?
Ронди кивнул на колонну – ту самую, до которой их провожал мастер дороги.
Колонна лежала поперек пути, чаша разлетелась на сотню мелких осколков. Паук-лабиринтник уже протянул свою паутину между основанием колонны и ближайшими кустами.
– Но ведь король все сделал правильно! Мы же с тобой это понимаем, да?
Принц посмотрел на Рифмача с удивлением:
– Конечно, правильно.
– Тогда отчего… все это? Ты чувствуешь? Чувствуешь?! Опять ощущение такое, как будто идешь по дну океана. Или даже нет – словно тебя посадили в бассейн и наблюдают, скучая и посмеиваясь.
– История снова… прорастает сквозь нас, из нас.
– Выходит, – сказал Ронди, – король не справился?
Принц дернул себя за жиденькую бородку, которая наросла за эти несколько дней, рассеянно покачал головой.
– Не знаю, как объяснить. Я и сам-то не уверен, что правильно понимаю. Мы во сне видели только край, осколок…
Вот как по этим черепкам можно восстановить вазу – и форму ее, и узор? А здесь… здесь еще хуже.
Когда-то они сильно отличались от нас, может, намного сильнее, чем мы сейчас отличаемся от зверей. Ты ведь сам видел: они похожи, но…
– Но другие, – кивнул Рифмач. – И от этого мороз по коже. Когда они там превратились… я чуть не проснулся от ужаса.
– Они не превращались, Ронди. Превращаться – это с усилием взять и измениться. А здесь… Вот я сейчас возьму и спешусь. Или чихну.
– И раньше такими были все мы. Вот почему наиболее древние, знатные семейства носят имена птиц.
– Раньше, – тихо сказал принц, – это были не “мы”. Не люди. Они во всем походили на животных – да что там, они и были животными, еще одной разновидностью. Просто чуть умнее собак или воронов, примерно как дети, когда им только год-полтора. Не осознающие самих себя дети. Да, с этого, думаю, все и началось. С того, что снова кто-то когда-то осознал самого себя. Сказал о себе “я есть” и стал изменять мир, переустраивать его.
– “Снова”? – переспросил Рифмач. Он запрокинул голову и посмотрел вверх, прямо на меня. – Что ты имеешь в виду, когда говоришь “снова”? И – ты чувствуешь, за нами, кажется, продолжают…»
– Все впустую? – прошептал Рифмач.
С самого утра он был непривычно молчалив, ехал, сутулившись, время от времени бросая на принца косые взгляды. Тот делал вид, будто не замечает.
О сне, который видели, старались не говорить. О сне – и о том, что он мог значить.
Вдобавок не давало покоя дурацкое ощущение оборванности, фрагментарности происходящего. Все время казалось, что память превратилась в дырявое решето, в витраж, лишенный нескольких фрагментов. В разбитую чашу, что лежит на дороге, – вот она, сотня мельчайших осколков, которую уже не собрать.
– Неужели все впустую? – Ронди сокрушенно покачал головой и направил своего чалого в объезд. Конь аккуратно переступил через поваленную колонну, фыркнул, дескать, что ж такое-то, и куда смотрит мастер дороги!
– Но ведь король все сделал правильно! Мы же с тобой это понимаем, да?
Принц рассеянно кивнул. Хотел было что-то сказать, но вместо этого взглянул на переплетение ветвей у себя над головой – и промолчал.
– Выходит, король не спра…
Рифмач осекся и придержал коня.
На широких, замшелых плитах дороги сидела ласточка. Ронди спешился и аккуратно, словно боялся спугнуть, подошел к ней. Присел, протянул руку. Взял едва ли не с трепетом, положил на ладонь и какое-то время просто смотрел в черные бусинки глаз.
– Поехали уже, – сказал принц, – нам еще пылить и пылить. Клади ее в переметную. Заглянем к мастеру в дом – отдадим.
Но Рифмач сделал вид, что не слышит, он положил фигурку за пазуху, а когда снова запрыгнул в седло, вытащил и держал на луке, словно какого-нибудь детеныша. Принца отчего-то это раздражало – он хотел, чтобы Ронди наконец спрятал фигурку обратно… и в то же время жалел, что именно Рифмач обнаружил ее первой.
К дому мастера они приехали под вечер. Никто не спешил их встречать, на крыльце было пусто, лишь дрозд и коноплянка сидели на резных столбиках.
– По крайней мере, свет в окнах горит, – хмыкнул принц.
Спешившись, Ронди прежде всего опустил ласточку рядом с дроздом, а уж потом помог принцу стреножить и напоить коней. В доме наверняка слышали, как льется вода в поилку и как фыркают кони, но на крыльцо так никто и не вышел.
– Или нам здесь не рады, или… – Принц пожал плечами, постучался и отворил дверь.
Внутри было темно, только в камине плескалось жиденькое оранжевое пламя. За столом кто-то сидел спиной ко входу. Кто-то в темно-красном плаще мастера дороги.
– Тише, – сказал человек за столом. – Они все спят – вымотались. Последние несколько дней им было не до сна.
Он сделал паузу, как будто собирался с силами.
– Если хотите есть – Ласточка оставила вам тут кое-что. Садитесь.
Они подошли и сели. Просто были слишком изумлены, не знали, что еще им делать.
Король сильно похудел, лицо его обросло рыжей бородой, глаза запали. Обе руки были туго перемотаны… точнее, то, что осталось от рук.
– Посуду возьмите сами, – сказал король. – А венец подвиньте или уберите куда-нибудь, чтобы не мешал.
– Вы сняли венец? – прошептал Ронди. – Но… это же значит…
– Там в кувшине – свежий компот, а в миске под полотенцем – пирожки с мясом. Очень вкусные.
– Отец… Было очень больно? И… как же ты теперь? – Принц спросил и смутился: глупые вопросы, и так ведь ясно.
– Самого худшего я не помню. – Он дернул плечом, как будто хотел сбросить плащ. – Единорог прилетел, и забрал, и каким-то образом ухитрился не уронить меня по пути сюда. А дальше мной занялась Ласточка: смазала мазью, перебинтовала.
– Мы знаем… Вчера ночью нам приснился странный сон, один на двоих, – о том, что с тобой происходило в Темени. Вплоть до появления единорога…
– Но, – добавил Ронди, – если честно, мы решили, что вас больше не увидим. И потом, сон был слишком странным, в такое не сразу поверишь… даже здесь, после всего, что случилось.
Король жестом велел им приниматься за еду.
– Про сон я знаю. Не в подробностях, мне тогда было не до них. Но Стерх, когда записывал, бормотал себе под нос, порой довольно громко.
– «Записывал»?
– «Стерх»?
Король улыбнулся:
– Именно он. С тех самых пор, как мы втроем отправились к Темени, Стерх пришел в себя… более или менее. Он потребовал чернил, перо, бумагу – и работал с утра до ночи. Ласточка показала мне несколько страниц. Представь себе, он даже твой трюк с яблоками описал.
– О!.. – сказал принц. – Но как… то есть откуда он все это знал? Он ведь оставался здесь… и если он писал, значит, не спал и не мог… ну…
– Ясновидеть, – подсказал Рифмач.
Король откинулся на спинку трона и покачал головой:
– Не думаю, что эта история – из тех, в которых получаешь ответы на все вопросы. Но мне кажется, в какой-то момент наш уподобившийся ребенку мудрец действительно вернулся к самым истокам. Помните, тогда, на привале, мы слышали птицу?
– Журавлиный крик?
– Да, Ронди. Я думаю, это был наш Стерх. Думаю, ему для того, чтобы перемещаться, не нужны костыли в виде вырезанных из трутовика фигурок.
– И что с нашей историей? – спросил принц. – С той, которую он записал. Она теперь станет частью «Книги Предчура»? Или новой «Книгой»?
Он отодвинул в сторону кружку и показал на венец:
– Что, в конце концов мне придется когда-нибудь надеть его и совершить все то же самое? Если Стерх написал новую «Книгу», значит, он… как это говорил мастер? «Создал новую традицию»?