Зрители нехотя разошлись по своим делам.
– Не холодно? – спросил привратник Славку, на котором были только майка и трусы.
– Нет.
– А идти на четырех?
– Нормально.
Так они дошли до ближайшего ильма. Славке очень хотелось почесаться боком о дерево, что он и сделал.
– М-да. А ну-ка, Юляша, посмотри, как ты умеешь, что такое с ним?
– А я пойму? – с сомнением протянула Юлька.
– Да кто ж его знает, – пробормотал привратник. – Но попробовать-то надо.
Юлька присела перед Славкой на корточки. Он смотрел на нее измученными глазами и уже ничего не говорил. Она снова положила обе руки на его лоб и попыталась нащупать паутину.
Сначала внутри была темнота, потом, как обычно, ее озарила вспышка. Паутина появилась, но бледная, тонкая. Прямо из нее, из середины, вырастал цветок. Белый пион.
– Он… существо, – вырвалось у Юльки.
– Кто я?!
– Еще что-нибудь видно, Юляш? – не обращая внимания на Славкин вопль, спросил дядя Коля.
– Только цветок… белый цветок. Может, это что-то значит, но я не умею… не знаю! У людей – паутина, у волшебных животных – цветок! – Юля всплеснула руками.
– У орланов – цветы?
– Да. Когда они птицы. И не только у них, – вырвалось у Юли.
– А еще у кого? – Дядя Коля присел рядом.
Юлька потупила глаза.
– У меня. Я – феникс, похоже.
Дядя Коля присвистнул.
– Вот так-так, деточки…
– А я кто? – взмолился Славка, немного успокоенный тем, что если он и зверь, то хотя бы не один. – И почему с тобой все нормально, если ты феникс? Или ты умеешь входить в трансформацию?
– Нет, – покачала головой Юлька. – Совсем не умею. И не буду, кажется. Я феникс как бы внутри. Я это видела.
Подошел комиссар.
– Ну как Ирина? – спросил привратник.
– Лучше. Скоро сможет выйти из трансформации. Вчера я, честно сказать, испугался за нее.
– Ну так ты сам ви…
– Что у вас тут такое? – перебил комиссар, явно не желая продолжать разговор об Ирине Андреевне.
– Да вон, полюбуйся. Вашего полку прибыло.
Комиссар наклонился, заглядывая Славке в лицо. Тот выглядел совершенно несчастным. Комиссар взял его за подбородок, внимательно осмотрел шишку на лбу. Потом взглянул на дядю Колю. Тот многозначительно поднял брови.
– Давно это с тобой? – спросил комиссар Славку.
– Наверное, давно. Сразу, как мы стали тут жить. Но сначала я не замечал – просто болела голова и все чесалось. А после озера…
– После озера?
– Ну, когда Юлька… Когда серые… В общем, после того раза – сразу резко. И вот!
Комиссар выпрямился и вздохнул.
– Кто еще был тогда у озера?
– Саша, – доложила Юлька.
– Саша – взрослый, нестрашно, – вслух подумал орлан. Потом спохватился: – И ты не пугайся. Посмотри на меня, на Ирину Андреевну, на Виталика. Мы живем как будто две жизни сразу. В этом больше хорошего, чем плохого. Теперь ты – волшебное существо и надо к этому привыкнуть.
– А кто я? – жалобно спросил Славка. – Она вон феникс!
Комиссар с интересом взглянул на Юлю:
– Так ты – феникс… Никогда не видел фениксов. И единорогов не видел. Славка у нас – единорог.
– Правда? – почему-то с облегчением выдохнул Славка.
– Ну конечно. Вон рог режется.
Славка заулыбался и даже встал на ноги.
– Я так боялся, что стану кентавром. Это так тупо! Не человек, не лошадь – ужасно! Повезло, гоблинский гоблин!
Приободрившись, он направился к дому. Комиссар кивком отправил Юльку за ним.
Они остались вдвоем с привратником.
– Ты думаешь о том же, что и я? – мрачно спросил дядя Коля.
– Вот именно. Как его так угораздило! То есть как животное – неплохой вариант, но… Теперь ясно, почему на него набросилась сколопендра, – людей они не трогают, а она почуяла существо. Если бы не Ирка, его бы уже не было.
– Ох ты, матушки, страсти под мостом… – покачал головой дядя Коля. – А обратный процесс возможен?
– Нет. Единорог – это не оборотень, не внутренняя сущность, как феникс. Стал единорогом – все. Это навсегда. Вопрос нескольких дней.
Аня
Назад мы вернулись тем же путем – в последний момент Ника передумала вести нас другой дорогой. В колодце пришлось попыхтеть: сначала я влезла на плечи Руби, и Ника втащила меня наверх. Потом она спустилась – как удачно, что она орлан, – и Руби взобрался уже на плечи ей. Хотя она и пониже его ростом, но очень сильная, особенно руки. А вот мне было непросто втаскивать братца наверх – тяжеленного, как две меня, хотя с виду он тоненький и худенький.
– Надо было забрать альпинистское снаряжение! – спохватился Руби, когда мы втроем сидели на краю колодца, пытаясь отдышаться. – Оно, наверное, до сих пор в катамаране!
– Ты умеешь лазить по горам? – с любопытством спросила Ника.
– Не очень, – признался Руби. – Но ты бы наверняка смогла закрепить наверху веревку, я прав?
Ника фыркнула:
– Прав! Ладно, заберу, когда смогу.
Пройдя уже знакомыми коридорами, мы вернулись в комнату и рухнули спать. Такие приключения не слишком привычны – вымотались. Я даже не помню, успела ли пожелать Нике спокойной ночи.
А в пять утра явился уно Илья и разбудил нас. Это было просто ужасно! Голос у него резкий, не хуже будильника. Он принес чистую одежду, в том числе орланскую форму, серую с белым, и легкие ботинки. Сказал, что забыл захватить бирки с маркировкой и занесет позже. А потом погнал нас на зарядку!
Следом за ним уже по третьему маршруту – я никогда не запомню эти коридоры в замке – мы вышли в тот самый дворик, который видели вчера с моста. Там уже ждала Ника – бодрая и радостная, как будто ей сон совсем не нужен, – а с ней несколько пацанов чуть старше и чуть младше, но они на нас даже не взглянули. Гордые орланские мальчишки, значит. Ну и ладно, подумаешь! Зато вокруг толпилось человек пятнадцать птичек… Хм. Что я говорю такое! Но как еще про них сказать? «Птичек пятнадцать орланов?» В общем, дети более мелкого возраста почему-то были в трансформации. И зарядка, которую они делали, заключалась в прыжках и махании крыльями. У остальных, включая нас, были более разнообразные упражнения: не только всякие махи, наклоны и повороты, но еще стойки и ходьба на руках! Ну, этого мы с Руби не умели, и орланская публика косилась на нас с презрением. В разгар веселья небо внезапно потемнело.
– Вы, двое, плотнее к остальным! – моментально скомандовал уно Илья.
И подростки, и птенцы, ни о чем не спрашивая, скучились вокруг нас.
Над нами пронеслась стая. Стало как-то неуютно.
– Серые, – заметила Ника.
– Продолжаем! – распорядился уно.
Мы вернулись к упражнениям. В конце он заставил всех маршировать по дворику. Птички тоже выстроились за нами, но передвигались, конечно, по-другому – короткими перелетами. Вроде ничего не изменилось, но мое приподнятое настроение было испорчено.
После того как все остановились, уно дал короткую, резкую команду. Ника с мальчишками моментально вошли в трансформацию и тут же, вместе с мелкими, образовали большой треугольник. Уно вполне человеческим языком скомандовал: «На крыло». Треугольник поднялся – все, как один, одновременно, – взмыл в воздух и унесся в неизвестном направлении. Видимо, они вполне самостоятельные.
– А нам что делать? – спросил Руби.
Ну кто его за язык тянет! Не наупражнялся, что ли?
Уно Илья усмехнулся:
– А вы не хотели бы присоединиться к ним?
– Как? – воскликнул Руби.
– Хотели бы или нет? – жестко спросил орлан.
– Звучит заманчиво, но это невозможно, – пожал плечами братец.
– Теоретически возможно. При большом желании и упорных тренировках.
Руби размышлял недолго:
– Думаю, для меня это не подходит. Не хватит мотивации. Сестра, а ты?
– Да я как-то… не хочу, – растерялась я.
Вот уж о чем мне никогда не мечталось, так это о полетах. Не мое, наверное.
– Я понял, – кивнул уно Илья. – Человеческая приземленность.
Не знаю, как Руби, а я обиделась. И обижалась всю обратную дорогу. Обижалась до тех пор, пока уно Илья не принес нам кашу. Хотя больше эта пища походила на вареные зерна какого-то растения.
– Белковый корм для птенцов, – объяснил уно. – Вам как раз подходит. После завтрака приступите к работе.
– Я увижу, наконец, отца? – не выдержал Руби.
Все утро он держался спокойно – уж не знаю, что на него так повлияло, не иначе орланский режим.
– Пока нет, – ровно отозвался уно. – С вашим воспитателем все в порядке, не волнуйтесь. Я зайду позже.
Как только он удалился, влетела Ника. Должно быть, караулила.
– Ой! Вы едите прикорм ложками? Забавно!
Не поздоровавшись, она тут же схватила вилку и принялась помогать нам.
– А я такого фто лет не ела, – произнесла она с набитым ртом. – Нам не дают. Все вкуфное – детям.
– Это – вкусное? – поморщилась я. – Тетя Лена бы со стыда сгорела, если б таким нас кормила.
– А вы разборчивые в своем интернате, – хмыкнул Руби. – А я-то думал, что…
– Что ты думал? – рассердилась я. – Что мы не можем нормальную кашу сварить? Можем! Сам-то небось блинчики любишь! А это – для голубей и для чаек!
– И для орланчиков, – кивнула Ника, наворачивая «лакомство».
Кое-как позавтракав – большую часть своей порции я отдала Нике, – мы распрощались с новой подругой и стали ждать уно, который грозился занять нас работой. Но он что-то задерживался. Вспомнив, что в кармане грязного комбинезона все еще болтается моя булавка, я решила переложить ее в карман новой одежды. Ниток на ней уже нет, но мало ли – вдруг пригодится.
Увидев, что я выворачиваю карманы, Руби последовал моему примеру.
– О, я и забыл про это, – пробормотал он, разглаживая что-то на ладони. – Уже не понадобится, наверное.
Я подошла взглянуть. Руби держал в руке смятый листок. Большая часть букв и рисунков на нем стерлась и размылась. Уцелели только несколько строчек, ближе к верху: «…Я верю: у меня все получится, «Техмат» тебя найдет, а весь ужасный мрачняк, который есть в нашей жизни, рассеется.