— Ага, — кивнул, ничего не понимая, домовой, — а сколько это, две тысячи? Много? Здесь одна кучка, — он показал на стол, потом на стул, на верстак, — здесь одна и здесь?
— О, намного больше. Так много, что весь пол будет усыпан монетами.
Глаза Пумукля сделались большими-большими.
— Весь пол? Это же… — у него раскраснелись щёки, — мы должны вымести все стружки из мастерской, иначе нам не хватит места для денег. — И он побежал за веником.
— Стой! — засмеялся Эдер. — Во-первых, у нас ещё нет денег, а когда будут, то мы положим их в банк, а не на пол.
Пумукль осмотрелся по сторонам.
— У нас ведь нету столько банок, — с упрёком сказал он.
— Правильно, но я имею в виду не стеклянные банки, а банк — банковский дом. Понимаешь?
— Дом, полный банок? Есть такое? И во всех банках лежат деньги? Это должно замечательно выглядеть!
Эдеру показалось невозможным объяснить домовому, что такое банк, и он только согласно кивнул:
— Да, это хорошо выглядит. — И направился к переключателю, чтобы завести пилу.
— Стой! Стой! — закричал Пумукль. — Я должен ещё кое-что спросить!
— Ну что ещё? — вздохнул Эдер.
Пумукль сделал хитрющее лицо, и его глаза заблестели, как пуговки.
— Если в банки мы положим немного меньше денег, всё равно будет, наверно, хорошо смотреться?
Эдер сразу понял, куда клонит домовёнок, и сказал медленно:
— Смотря на сколько меньше.
— На столько меньше, что Пумукль сможет получить гору шоколада. — Он поднялся на цыпочки, широко расставил руки и показал: — Во-о-от такую высокую гору.
— Хорошо, Пумукль, я исполню твоё желание.
— А если у меня ещё одно желание есть?
— Что ещё?
— У всех людей есть часы. Они так замечательно тикают. Серебряные или золотые часы. Я так хочу золотые. Пусть они будут совсем-совсем маленькие. Не обязательно носить их на руке, можно повесить на цепочке на шею и всякий раз слушать, как они тикают.
— Хм, Пумукль, раз уж идея с комодом принадлежала тебе…
— Это правда! Идея была моя! — с радостью подхватил малыш. — Тогда у меня есть ещё одно желание. Я видел это у детей, но не знаю, как называется. Это так чуде-е-есно! Заведёшь — фигурки двигаются и музыка играет.
— Я, кажется, знаю, что ты имеешь в виду. Музыкальная шкатулка?
— Да, наверно. Но если это так дорого, что все наши банки станут пустыми, тогда лучше не надо.
Эдер подумал: шоколадки, шкатулка и часики — это была справедливая доля, которую Пумукль мог получить от десяти тысяч. Что ни говори, а без домового он бы не сделал такой комод.
— Да, Пумукль, всё это я тебе куплю.
Домовёнок так и остался стоять с открытым от счастья и удивления ртом. Потом подпрыгнул так высоко, как ещё ни разу в жизни не прыгал, и закричал:
— Всё-ё-ё? О-ё-ё! Я сейчас лопну от радости! Я богат, как шейх!
Он прыгал и выделывал такие кренделя, что у мастера от смеха выступили слёзы на глазах. Счастье его маленького домового делало и его счастливым.
Когда Пумукль немного успокоился, то сказал:
— Теперь у меня будет всё, что я хочу: я буду богатым, пока тикают часики; радостным, пока играет шкатулка; сытым пока есть гора шоколада. О! Что за счастливый, богатый Пумукль! Самый главный из всех! Король Пумуклей!
— Я думал, Пумукль — единственный на свете, — заметил Эдер.
— Конечно, единственный! И этот единственный — и есть король! И этот король умеет сочинять!
У меня есть всё на свете,
Всё, чему я рад!
Музыка в моей шкатулке,
Вкусный шоколад!
На цепочке мои часики
Тикают за часом час.
Каждый в этом доме знает:
Куча денег есть у нас!
У людей есть пословица: деньги не делают человека счастливым. Но, как видно, домовые не знают об этом. Иначе Пумукль ввёл бы ещё один закон домовых.
Сначала всё шло хорошо. Пришёл договор. Потом пришли деньги, естественно, не одномарочными монетами, как представлял себе Пумукль, а в форме банковского чека. Это, разумеется, нисколько не омрачило радости Пумукля. Главное — у него исполнились все желания: сорок плиток шоколада — стопка была такая высокая, что Пумукль не мог достать верхнюю плитку, музыкальная шкатулка, в которой двигались деревянные фигурки и крошечные золотые часики на цепочке, какие иногда носят дамы на шее.
Сколько радости принёс тот день, когда мастер Эдер вернулся домой со всеми этими сокровищами.
Они сразу же завели шкатулку, и Пумукль начал подпевать в такт музыке. Эдер тоже мурлыкал что-то вполголоса и с наслаждением наблюдал за забавами своего маленького домового. Тот то и дело подносил к уху часики, прислушивался к их тиканью, разглядывал циферблат и называл совершенно бессмысленное время, которое они якобы показывали. Потом он стащил со стопки шоколада верхнюю плитку и начал есть, причмокивая от удовольствия. Ел и ел. Целый час прошёл в сплошном удовольствии. Снова и снова заводил Эдер музыкальную шкатулку. И вдруг Пумукль сказал:
— Не надо больше. У меня так нехорошо в животе от музыки.
— Я думаю, тебе плохо не от музыки, а от всего съеденного шоколада, — заметил мастер Эдер.
— Нет-нет! Он очень вкусный! Только… — Пумукль отвернулся, чтобы не смотреть на развёрнутую плитку, — только лучше убрать его подальше, я не могу его больше видеть. У меня такое странное чувство. Я думаю, я умираю.
— Глупости! Тебе просто надо выйти на свежий воздух!
Бледный Пумукль выполз на улицу и присел возле подвального окна. От подступившей тошноты он так ослаб, что забыл обо всём, даже о том, что стал богатым. У него не было даже желания слушать свои часики, болтавшиеся на шее. И очень жаль. Иначе бы он вспомнил, что часики-то были видимыми и блестели на солнце. Так что не удивительно, что два мальчика из соседнего дома, пришедшие во двор поиграть, внезапно остановились.
— Что это висит там, у подвального окна? — спросил один. Они подошли поближе.
— Это же часы на цепочке! — закричал он и уже протянул было руку, но вдруг, вскрикнув, отпрянул назад. Это Пумукль изо всех сил ударил его по руке.
— Меня ударило током! — сказал мальчик.
— С ума ты сошёл, что ли, — удивился другой, — как могут часы током ударить? — И он тоже протянул руку за часами, но… но ухватил лишь воздух. Пумукль одним прыжком оказался на дне шахты у подвального окна. Мальчишки видели лишь мерцание золота в темноте.
— Ну и растяпа же ты! Уронил часы, — упрекал один другого.
— Но я даже не задел их! Они сами упали!
— Не говори ерунды, пойдём, найдём палку, чтобы выудить их оттуда.
Оба отправились искать палку и вскоре нашли, но, к великому их удивлению и разочарованию, часов уже и след простыл.
Им не могло и в голову прийти, что часы висели на шее невидимого домового, который в это время, в страхе за своё золотое сокровище, носился по подвалу, не находя выхода. Вообще, домовые не боятся тёмных подвалов, но на Пумукля нагоняло страх таинственное мерцание часов и крики мальчишек, которые всё ещё тыкали палкой возле окна.
— Пойдём принесём ключ от двери, может, из подвала что увидим, — предложил один.
Эта идея была хорошая для них и спасительная для Пумукля. Оба ушли, и домовёнок выпрыгнул из подвала во двор, оставшись незамеченным. Тошноты у него как и не бывало. Когда он вернулся в мастерскую, то был бледным уже не от шоколада, а от испуга.
— Быстро спрятать, быстро спрятать, — бормотал Пумукль, — золото — видимое, и люди хотят его тотчас иметь.
Эдер встревожился, об этом он не подумал.
— Ты должен снимать часы, если выходишь на улицу, или если кто сюда придёт. Положи их в комод, там они будут надёжно спрятаны.
— Но золото только тогда красиво, если его носят на шее, а тиканье только тогда приятно, если его слышно, а часы тогда хороши, если их видно.
В этот момент Эдер увидел в окно, что к мастерской направляется господин Кленеке.
— Быстрее снимай часы, сейчас сюда зайдут! Давай! — И Эдер быстро засунул часы в комод и задвинул ящик.
Господин Кленеке конечно же узнал от своего друга-фабриканта о состоявшейся сделке и хотел, проходя мимо, поздравить Эдера и заодно узнать, как продвигается ремонт его мебели.
Всё было уже готово, и всё на этом бы хорошо закончилось, если бы адвокат не захотел ещё раз посмотреть на модель комода.
— Мой друг не взял модель с собой? — спросил он.
— Нет. Я отдал ему все чертежи и расчеты и предложил ещё кое-какие дополнения, которые были невозможны на такой маленькой модели. Этого оказалось достаточно.
Кленеке увидел комод и подошёл к нему ближе. Тут перед его ногами грохнулась доска, и он испуганно отпрянул назад.
— Как это получилось? Наверно, я зацепил доску плащом, — недоумевал он.
— Нет, — Эдер поднял доску, — скорее всего, я неустойчиво поставил её, извините.
Кленеке снова подошёл к комоду и протянул руку. Сверху на него посыпалось целое облако мелких опилок. Он закашлялся и начал отряхивать свой плащ.
— Что это ещё такое?
— Хм, я думаю, вам лучше не подходить к комоду, он стоит в таком пыльном месте, — ответил Эдер, не придумав ничего лучшего.
— Да, я это заметил, — засмеялся адвокат, и несмотря на предупреждение, взял в руки модель.
— Только не выдвигайте ящики! — встревоженно воскликнул столяр.
Но господин уже потянул за одну из ручек и теперь недоумённо смотрел на столяра. Тут упала коробка с гвоздями, чуть ли не на ноги адвокату. Тот быстро поставил комод на место и отдёрнул от него руку.
— Я не понимаю…
— Сожалею, но не могу вам ничего объяснить. Думаю, вам лучше уйти отсюда. Здесь, в мастерской, очень опасно для вас — сплошные патенты, понимаете?
Кленеке совершенно ничего не понимал. Одно он понял, что старый столяр, должно быть, не в своём уме. Да к тому же глаза Эдера бегали туда-сюда, как будто он следил за каким-то невидимым существом. Господину стало не по себе, и он поспешно покинул мастерскую.