— Если ли время для неживого камня?
— Если камень рано или поздно будет снят, то, что или кто определяет длительность его стояния?
Быстро набив эти вопросы, я посмотрел на него. Он вёл машину. Так, как он держался в водительском кресле, опять навело меня на мысли о том, что я либо совершенно не знаю этого человека, либо знаю его очень мало.
— Да, — неожиданно заговорил Учитель, — задай мне эти вопросы, которые ты только что записал!
Я вздрогнул от неожиданности. Хорошо, быстро нашёлся я, я задам тебе вопросы. Это показалось мне достаточно дерзким, и придало мне новой энергии.
— Что не забирает время жизни? — спросил я его, глядя в наладонник.
— Свои камни.
— Можно ли забрать время жизни?
— Да. Присоединяя свои камни к чужим.
— Есть ли время жизни?
— Камень, не имеющий время жизни, не должен стоять на доске. Согласно правилам.
— Если увеличение времени жизни положительно или отрицательно, то каковы критерии?
— Положительно. Чем больше времени жизни, тем больше требуется постановок, чтобы снять камень с доски.
Учитель ответил на мои вопросы. Я успел записать каждое его слово. Их было немного. Он опять отвечал так, слово диктовал видимый только ему текст. Да, подумал я снова, но подмена всё таки прошла. Ведь он ответил не на те вопросы, которые были записаны изначально, а на те, что я намеренно модифицировал. Я еле заметно усмехнулся, и моё настроение улучшилось.
Хочешь — уже твоё!
В этой главе — рассказ о путешествии в горы, и о том, как Игорь встретился с довольно странным человеком, а также немного о том, почему этот человек показался ему странным. Также Игорь узнаёт в этой главе, в какую игру он оказался вовлечён.
В следующий свой приезд я застал Учителя собирающего свой рюкзак. — Чем занимаетесь? — спросил я его, радостно улыбаясь.
— Занимаюсь отработкой следующего фундаментального принципа, — ответил он, не оборачиваясь.
— Это, какого же? — сегодня я не мог скрыть своего хорошего настроения, свалившегося на меня неизвестно откуда.
— Этот принцип «хочешь — уже твоё», — ответил он, на миг оторвавшись от рюкзака, и посмотрев прямо на меня.
— Какой странный принцип, — засмеялся я. Я был уверен, что это шутка, и что он сейчас засмеется вместе со мной. Однако он не засмеялся.
— Этот принцип — не шутка. Этот принцип «хочешь — уже твоё»! — ответил он, стоя в полный рост и держа рюкзак за плечом.
Я присел на кресло.
— Так ты идёшь со мной? Или ты решил оставить себя без демонстрации? — его глаза лучились. — Разве ты не хотел познакомиться с теми, кто видел многое из того, что тебя интересует?
С небольшими рюкзаками мы подошли к автовокзалу. Этот путь занял у нас не более пяти минут, так как его городская квартира находилась недалеко. Почему то он не захотел, чтобы я взял такси. Это маленький город, сказал он мне. А таксисты — хорошие сплетники. Я не хочу становиться заметным всякий раз, когда отправляюсь с тобой в горы. Автобус пришлось подождать, и когда он подошёл, мы заняли в нём отведённые нам места. Автобус сначала шёл на север, а потом, при выезде из города, резко повернул на восток. Мы двигались по шоссе, зажатому горами и морем. Иногда горы расступались. И тогда казалось, что долина достаточно широка. Дорога довольно сильно петляла. Я не сразу понял, что вижу одно и то же ущелье, но только под разными углами.
Я не сразу понял, что вижу одно и то же ущелье, но только под разными углами. Оно было достаточно широким, если не сказать, огромным.
Оно было достаточно широким, если не сказать, огромным. Горная вершина, венчавшая его, в какой то момент напомнила мне пирамиду. На одном из поворотов серпантина Учитель попросил водителя остановиться и тот нехотя это сделал. Мы были единственными, кто вышел в этом месте. Найдя узкую тропку, он быстро зашагал ею через кусты. Лавина лесных запахов обрушилась на меня. Пахло солнцем, горячей землёй, смолой и листьями. Я внезапно почувствовал, что уже началось лето. Более того, что лето уже давно идёт, а я только сейчас, только сегодня это заметил. Достаточно быстро мы подошли к руслу реки. Это была одна из небольших горных речек, которые полноводны либо ранней весной, либо после сильных дождей. Я увидел развороченный глинистый берег, который больше напомнил мне карьер. — Здесь действительно велись раскопки, — он оглянулся и внимательно посмотрел на меня.
— И что же здесь искали? — спросил я, подыскивая место, чтобы не наступить в жидкую глину. — Панцири виноградных улиток или клешни речных крабов?
— Здесь искали бивни мамонтов, — ответил он, пристально наблюдая за мной.
— Вот никогда бы не поверил, что здесь можно найти бивень мамонта!
— И его здесь даже нашли, — ответил Учитель, — но это не главное из того, что нашли на этом берегу.
— А что же из главного, что здесь могли найти? — спросил я.
— На этом берегу нашли панцирь черепахи, — ответил он.
— Панцирь черепахи — это даже менее интересно, чем бивень мамонта, — я был уверен, что мы закончили говорить о местных палеонтологических находках.
— Возможно и так, — ответил он, — возможно, бивень мамонта — гораздо интереснее панциря черепахи. Подумаешь, какая невидаль, панцирь черепахи размером под полтора метра.
— Полтора метра? — я удивлённо посмотрел на него.
— Неужели ты никогда не видел панцирь черепахи размером полтора метра?
Я увидел по его глазам, что попался на одну из его удочек. Поэтому последующие полтора километра я помню не очень хорошо. Как, впрочем, и всего того, что я успел рассказать ему о черепахах. А точнее о своих знаниях о черепахах. Дело в том, что крупные рептилии, земноводные и прочие подобные существа занимали меня с самого детства. С тех самых пор, как мой родитель принёс домой книгу «Охотники за динозаврами». Я зачитал эту книгу до дыр, и помню, что у моего отца был даже неприятный разговор с библиотекарем. Разговор о том, что книгу слишком долго держали в одних руках. Ребёнком я не был скептиком и поэтому поверил всему тому, что было в книге, безоговорочно. В этой книге меня убеждало всё. И протёртый переплёт, на котором не осталось следов былого изображения и библиотечные штампы. И особенно кармашек, в котором хранилась карточка с номерами тех, кто читал книгу до меня. На этой карточке были двух– и трёхзначные номера. Все эти номера были зачёркнуты. Все, кроме одного — последнего номера. Мне казалось даже, что эта книга пахнет динозаврами. Этот запах был очень резким. Он был очень странным. Таким запахом не пахла ни одна книга в нашей домашней библиотеке. Я даже думаю теперь, что через запах этой книги я получил информацию куда–то вглубь себя. Куда–то очень глубоко. И ещё я помню первую страницу. Она сохранилась не полностью, один из её углов был оторван. Это был очень важный угол. Там, на этой странице, было написано о самой первой и самой важной для меня встрече с динозавром. С динозавром с берегов реки Конго. Я до сих пор помню это странное слово. Это слово «мокеле мбембе». Верхняя часть этой страницы была рисунком. Я подолгу смотрел на этот рисунок, поскольку он вводил меня в странное гипнотическое состояние. По сути дела там не было ничего. В стиле карандашной графики там были изображены примятые речные камыши. Они были примяты так, как будто ещё утром перед рассветом жаркого африканского дня там лежало огромное и загадочное животное. А потом оно ушло. Оно скрылось там, в бесконечной глади болот. Это болото художник очень верно передал горизонтальными карандашными штрихами. Вот на эту самую картинку я смотрел после уроков в школе. Я видел это существо. Даже не так — я боялся его там увидеть. Я боялся увидеть, как оно поднимает свою могучую голову и поворачивает её ко мне, идущему сквозь камыши. Художник иллюстратор оставил интервал для моего воображения. И оно заполнило его. Заполнило его так, как художник вряд ли сумел бы заполнить его сам.
Это воспоминание накатило на меня мгновенно. Но поскольку я хорошо знаю его, я успел описать его целиком. В том числе, увидеть себя, идущего сквозь заросли этой реки. Но сейчас я шёл через другие заросли и меня вёл через них довольно странный человек. Человек, которого я называю своим Учителем. Он ведёт меня вперёд и вперёд. А тоненькая заросшая тропинка ведёт со склона на склон. Мы всё время поднимаемся, и я знаю, что мы будем подниматься очень долго. Он давно приучил меня к затяжным подъёмам. Я даже начал получать удовольствие от них. Удовольствие от физического страдания, которое неизбежно в таких делах.
Наш спор о черепахах давно прекратился. И я сетовал на себя за то, что ввязался в этот спор. Ведь, по сути, этот спор был ни о чём. Таких больших панцирей не бывает, а в этих местах подавно. Местные черепахи не наберут и 25 сантиметров. Им просто не хватит здесь воды. Перепрыгивая с камня на камень, мы поднимались всё выше и выше узким заросшим ущельем. Колючки цепляли нас за рюкзаки. Я на секунду подумал, что мой рюкзак скорее похож на панцирь, который я, как дурак, всюду таскаю за собой. Вода шла уже достаточно тонкой струйкой, и лишь бесчисленные мелкие водопады оживляли однообразие этого пути. Один из них мне запомнился тем, что струя падающей воды била в камень и отражалась от него наподобие гейзера. Это было красиво и необычно. Через два часа подъёма, мы приблизились к подножью вертикальной каменной стены, уходящей отвесно вверх не менее, чем на 30–50 метров. Я оглянулся назад. Путь, который мы проделали, сверху казался ещё более впечатляющим. Ущелье прорезало бесчисленные волны зелёных холмов, и уходило в море. Более того, я только сейчас заметил, что оно было двойным. Слева от нас шла вторая балка, которая соединялась с нашей примерно на середине подъёма. Что–то притягивало мой взор, но я списал это на чувство завоевателя, собственными ногами прошедшего путь к вершине.
— Ты прав, — неожиданно сказал Учитель, — обе эти балки когда–то, действительно, были заселены.