— Почему?! — в моем вопросе прозвучал вопль удивления.
— Я думаю, ты сам способен ответить на этот вопрос без моей помощи, — он с непередаваемой нежностью смотрел на меня.
— Сам? Как я могу сам ответить на вопрос, ответа на который не знаю? — простонал я.
— Знаешь знаешь. Ты знаешь гораздо больше, чем показываешь, — он шутливо погрозил мне пальцем.
— Жаль, что Вы не хотите помочь мне, — перешёл я на официальный тон, — очень жаль. Вы говорили, что Ваша задача оказывать помощь своему ученику. Но тогда, когда помощь действительно требуется, я её не получаю.
— Сейчас моя помощь не требуется. Ты способен разобраться с этим ответом самостоятельно. Более того, я тебе уже один раз намекал, почему это так.
— Хорошо, если ты даже когда–то намекал мне, то давай представим на миг, что я забыл твой намёк. Давай, намекни мне заново. Можешь ты намекнуть мне так, чтобы я понял? — я почувствовал, что передавливаю в свою сторону, пользуясь немощным состоянием.
— Хорошо, — улыбнулся он, — Хочешь — уже твоё, как гласит наш фундаментальный принцип. Люди, которых мы с тобой видели в парке, рискуют меньше, чем ты, поскольку отстоят от Го гораздо дальше, чем ты. В силу этого расстояния их риск меньше. Это расстояние обусловлено не только их слабым представлением о том, чем они занимаются, но и слабой амбицией. Их амбиции направлены друга на друга, а не на Го. Твоя амбиция — другая. Ты претендуешь на стяжание смысла. Более того, ты уже занял позицию по отношению к Го.
— Какую? — сдавленно вырвалось у меня.
— Сам знаешь, какую! Ты стал камнем в игре Го. Он хочет играть тобой. Ставить тебя на свою доску. В своей игре с Большим.
— Ты же говорил, что он хочет съесть меня?
— Не съесть. Го не может сам съесть свой камень. Ему это просто не надо. Он может его поставить на доску. Вернее сказать, поставить тебя. Развивать. Защищать. Даже пожертвовать. Вот точное сравнение! Он может пожертвовать тебя в своей игре с Большим.
— Но я не хочу быть пожертвованным!!! — просто завопил я.
— Быть пожертвованным или не быть пожертвованным не зависит от тебя. Вернее, зависит совсем не от тебя. Го будет принимать решение пожертвовать тобой или нет. Если от тебя будут идти важные для его игры продолжения, ты не будешь пожертвован, если не будут — будешь. Более того, это решение Го будет принимать не единолично.
— А с кем он его будет принимать? — моя челюсть больше не подчинялась мне.
— С кем? С Бо́льшим конечно! Ведь если Бо́льшее не согласится взять тебя с доски, Го также не сможет пожертвовать тобой. Правильно? — усмехнулся он.
Логика, содержащая в его словах, опрокинула меня. Я хватал ртом воздух, который выбило из моих лёгких. — Бо́льшее… Что такое, Бо́льшее? Откуда оно? — просипел я.
— Я сам не знаю, что такое Бо́льшее. Это условное обозначение того, с кем играет свою партию Го.
— А откуда ты знаешь, что он играет эту партию с кем–то?
— Ты тоже это знаешь, — сверкнув глазами, объявил Учитель, — ведь он должен её играть с кем–то, подобно тому, как ты играешь партию с ним. Скажу больше. Может быть, тебя уже пожертвовали, просто ты ещё не знаешь об этом, — произнёс Учитель, и, не оборачиваясь, зашагал по дороге к городу.
Я ошарашено посмотрел на него, вскочил на ноги, и больше уже не останавливался.
Бесконечность открывшихся мне миров захватила мой ум. Это была великая, величайшая панорама. Я увидел миры, вложенные один в другой. Каждый из них был вовлечён в нижестоящую и вышестоящую игру, и все игры при этом игрались одновременно. Го пронизывал все эти миры подобно проводнику. Он играл со всеми, и при этом — индивидуально с каждым. Он был проводником, и одновременно интерфейсом. Он был провайдером и одновременно пользователем всех этих вложенных одна в другую игр.
Ещё там был ветер, трава.
Прошедший день показался мне невероятно огромным. У меня было такое ощущение, что он вместил в себя несколько недель, а может быть даже целый месяц. Дойдя до арендованной мной квартиры, я заснул без задних ног и полночи провёл без всяких сновидений. Под утро мне начали сниться сны. Я долго находился под их впечатлением, выпив не одну чашку чая. Я не хотел ни идти куда нибудь, ни ехать. Я не хотел отвечать на телефонные звонки. Мне хотелось только одного — как можно дольше находиться в гипнотической сладости одного из этих снов. Сны вообще очень трудно передать словами. Особенно, если в них нет прямого сюжета. В этом сне было очень светло, очень красиво и очень радостно. Я был очень молод, в этом своём сне. Ещё там был ветер, трава. Я был бос, а потом сбросил с себя одежду совсем. Там были две девушки с очень звонким смехом. Они смеялись и убегали от меня. А я нёсся за ними. Я голым нёсся через горное плато, потому что больше всего на свете мне хотелось догнать их. Они были очень молоды. Тонкие тонкие руки и ноги. У них были очень правильные лица, очень большие глаза, они смеялись во весь рот. Для меня казалось совершенно естественным, что их спины покрывают черепашьи панцири. Их панцири ещё не ороговели, как у взрослых черепах. Они были ещё желто–розовые. Я мял их руками, и девочки кричали от боли и счастья.
Я пил зеленый чай и поражался, насколько мой сон был глубок. Казалось, что мои руки действительно касались этих девочек. И ничего во время этого сна не удивляло меня. А их звонкие голоса, казалось, теперь поселились во мне. Тот мир, в котором я находился во время сна, мне казался теперь почему–то более реальным, чем тот, в котором я проснулся.
Игра духов
В этой главе Игорь с Учителем посещают говорящий водопад и отмель Динозавров. Кроме того, Игорь снова узнаёт про глаза, но теперь с другой стороны.
Прошёл год. Я регулярно приезжал к Учителю. Осенью мы много играли вдвоём, сидя у него в комнате. После игры он разбирал мою партию. Мы пили чай, и смаковали каждую постановку. Я много записывал. Той осенью мы делали лишь небольшие вылазки. А путешествие, отчёт о котором содержится в этой главе, произошло уже весной. Переписываю его сюда из своих черновиков. Сегодня мы отправились на продолжительную прогулку. Чтобы дойти до того места, в котором мы оказались, нам потребовалось выйти из города через его северо–западную окраину. Мы прошли мимо вертолётной площадки, затем потянулись бесконечные гаражи. Газовое хозяйство, стоящее в самом конце, послало нам привет хриплыми собачьими голосами. Мы преодолели небольшие предгорья, поросшие частым чахилом, а затем через полтора часа сплошного подъёма оказались на одной из его любимых скал. Эта скала — отторженец горного массива — любопытное место. Зайти на неё можно только с обратной стороны по узкому перешейку, который всё ещё связывает её с грядой.
Как я понял, все дикие места у Учителя разделяются на две категории. К первой категории относятся места, где когда–то жили люди. А ко второй категории — места, где люди никогда не жили. Одно время мне казалось, что он имеет в виду тех самых людей, которых имею в виду я: лесников, охотников, монахов. Но позже я понял, что он вкладывает в это понятие совершенно другой смысл. Так вот, на этой скале, с его точки зрения, люди жили. Мы пробыли на ней недолго. Его интересовали какие–то растения. Некоторые из них он срезал перочинным ножом и примял в траве. Минут через тридцать пять–сорок мы были уже на другой скале, которая словно конусообразная башня возвышается из горного леса. На этой скале, по его мнению, люди не жили никогда, но зато жили под ней. Я действительно видел какие–то руины у подножия, впрочем, сам бы я принял их за случайные груды камней. У этой скалы есть очень холодный родник с большим расходом воды. Мы выпили немного и через полчаса были у следующего родника. Этот был очень маленьким, но Учитель настаивал, чтобы я обязательно попил из него.
— Давай, — сказал он. — Ты должен иногда пить из этого источника.
Я знал, что мы давно находимся на территории заповедника, невидимую границу которого мы пересекли после первого родника. Я поддался на его уговоры и выпил немного воды. Мы снова отправились в путь. Все тропки, идущие по этому борту ущелья, втягивались в его широченную котловину, сплошь поросшую буковым лесом. Около часа мы резали её поперёк, а потом долго шли по единственной тропе, идущей вдоль потока наверх. Перейдя по мосткам через поток, мы оказались за тем самым столиком, который я уже описывал в своих записях. Здесь растут вековые сосны и разложено избыточное с моей точки зрения количество костровищ. Я снова посмотрел на эти костровища, и они снова меня удивили. Лично я бы ни за что не остался здесь на ночёвку. Мы просидели достаточно долго, и я предложил отправиться в путь, так как услышал крики людей, раздающиеся впереди нас. Люди возвращались по той самой тропе, по которой намеревались идти мы.
— Эти люди скоро будут здесь, — сказал я ему.
— Ты думаешь, они идут к нам? — спросил он и улыбнулся.
— Думаю, да. Куда же им ещё идти, ведь мы сидим на самом повороте тропы?
— И через сколько времени они будут здесь? — он внимательно посмотрел на меня.
— Думаю минут через десять–пятнадцать, — ответил я беззаботно.
— Через десять–пятнадцать минут? — он улыбнулся одной из своих улыбок. — Даже если мы просидим здесь полтора часа, мы никого не увидим.
— Но почему? — заспорил я. — Я ясно слышу два голоса. Оба женских, один постарше. Тропа здесь, насколько я понимаю, одна. Второй нет. Поэтому обойти это место они не смогут.
— Я слышу эти голоса так же, как и ты, — ответил Учитель, — но в отличие от тебя знаю, что они не принадлежат людям.
— Не принадлежат людям? А кому же они тогда принадлежат?
— Не знаю, кому то, наверное, принадлежат, — он огляделся вокруг, — но только не людям.
— Скажи, — он обратил свой взор на меня, — а откуда, по–твоему, идут эти две женщины, одна из которых постарше?
— Как откуда? Наверное, они возвращаются с прогулки. Возвращаются в город, — недоумённо ответил я.