8.2. И все ж, очевидно, сладостен этот мир, потому что где только люди ни живут, если осмысленно посмотреть на географическую карту, а еще лучше – на глобус.
Ну, это понятно, что в традиционных местах обитания с умеренным климатом и отсутствием вечной стужи либо тропической жары сам Бог жить велел, что и делали, делают и всегда делать будут: Англия там, Франция, Германия, Швейцария, тот же, возьми, Люксембург или княжество Монако, а то и республику Сан-Марино с Италией, Грецией и всею бывшей Югославией возьми. Так нет ведь, даже в холоде лютом Гренландии, Аляски, Чукотки, Таймыра и Лапландии прижилось население, не говоря уже о пустыне Сахара, которая для русского уха сахарно звучит, о тропике Рака, давшем мощный художественный импульс восстающему творчеству Генри Миллера, или… или, например, чевер Сили взять, тьфу, пардон, север Чили, а вернее, не север, а юг, который ближе к ледяной Антарктиде, той самой, где тоже живут объединенные нации, хотя и временно, в виде экспедиций, посылаемых неизвестно с какой целью…Где на юге-севере томился в ссылке от Пиночета исчезнувший ныне незнамо куда товарищ Луис Корвалан, временный вождь чилийских товарищей-коммунистов, друзей Советского Союза и всего прогрессивного человечества, состоящего на тот промежуток времени (начало 70-х) из Болгарии, Польши, ГДРии, Чехословакии, Венгрии, упомянутой Югославии, Чаушеску-Румынии, Пол Пот – Кампучии, которую проплясал коммунистам принц Нородом Сианук («Синегуб», как именовали его люмпены в московских пивных), Северной (в братской семье не без дебила) Кореи, Северного, опять же Вьетнама во главе с луноликим дядюшкой Хо, победившим американских агрессоров… Китая, Китая, конечно же Китая, Китайской Народной Республики, хоть и подрались мы с нею до крови на развилке дорог к коммунизму, где налево пойдешь – коммунизм, говорили китайцы, нет, направо нужно идти, там – бесклассовое общество, говорили мы, первородно советские. И Куба, Куба, Куба, некогда мятежный остров свободы во главе с Фиделем, бородатым, как Маркс, умным, как Лукич, и решительным, как Троцкий, тот самый Лёва Бронштейн, которого боевые товарищи угостили в Мексике до смерти ледорубом в процессе все тех же споров о правильном пути на развилке. Никого не забыл? Никарагуа? Или тогда эта передовая страна еще томилась под игом диктатуры и колониализма? Фронт освобождения имени геноссе Фарабундо Марти? Бокасса-людоед? Египтяне, которые ОАР? Черта лысого теперь вспомнишь, кто тогда был «прогрессивным человечеством», а кто ЕЩЕ или УЖЕ нет. Время тает, как дурное вино в стакане, и на дне дней тех – сухой осадок горького камня, товарищи…
Поэтому следует вернуться и, увеличивая масштаб, заметить еще одну странную вещь. Люди живут везде и в том еще смысле, что есть вот, например, большие красивые города, стоящие на реках и морях. Хельсинки, например… Знаете Хельсинки? Это же великий и уютный город, равного которому нет на земле, с его улочками, насквозь продуваемыми, и конным памятником дворянину Маннергейму, сумевшему трижды так хорошо отоварить большевиков, что даже они зауважали эту маленькую храбрую веселую страну, где летом солнце заходит в воду, а зимой все, кому разрешили врачи, пьют кофе со сливками. А Нью-Йорк? Что в таком случае сказать о Нью-Йорке, нагруженном сталью, стеклом и бетоном, где над беспечной статуей Свободы еще совсем недавно гордо высились небоскрёбы « WORLD ТRAID CENTER», и геликоптер мирно жужжал все выше и выше, все ближе и ближе к тому пределу, за которым – мощная космическая синева и Господь Бог… Лондон, да, Лондон – даже в районе «Seven Sisters» блистающем всеми оттенками черной кожи, ты бы почувствовал себя хорошо, если захотел. Ну, а Мюнхен-на-Изаре? Звуки уличных скрипок на Мариенплатц и стеклянное эхо литровых пивных кружек в биргартене на тысячу мест… А Прага? Будапешт?.. Каждый город, что норов. Правильно? Правильно. И никому не обидно.
Но ведь если карту взять, которая окончательно крупная, то и здесь обнаружится интересная закономерность. Люди живут действительно ВЕЗДЕ, и в любой складке местности, в каждой единице укрупненного пространства есть жизнь: города, маленькие города, поселки, села, деревни, хутора, стойбища. Это рационально или ИРРА? Это навсегда или исчезнет? Вот сколько возникает вопросов, гораздо более живо трепещущих, чем вся эта мелкая муть бытия, о чем можно прочитать в советских и антисоветских газетах.
Однако ни в одной газете не прочитаешь, как женился врач Валерий Иванович Царьков-Коломенский, и мы должны непременно заполнить этот пробел.
Был Валерий Иванович собою статен, пузат, бородат, и на одной из фотографий, окруженный пьяными медсестрами, приделал себе для съемок фальшивые белые крылья, сам одетый лишь в черные сатиновые трусы.
На одной из медсестер он и женился. Свадьба его не была шумной, потому что невеста уже сильно находилась «в положении». На вопрос, как он назовет будущего ребенка, врач добродушно отвечал – Артуром или Розамундой, а когда я как-то спросил, зачем тогда его покойные родители окрестили будущего жениха Валеркой, Валерий Иванович не менее добродушно ответил: «Неграмотные, простые люди были».
Однако сам он сильно тянулся к знаниям. Будучи блестящим, «от Бога» врачом, сильно отставал в области изящной культуры и, отправляясь на суточное дежурство, запасясь по блату дефицитным индийским чаем «со слоном» всегда у меня просил «что-нибудь почитать». И всегда просимое получал – будь то роман покойного древнеримского Петрония «Сатирикон», или просто роман «Тля» тоже покойного, но советского писателя Ивана Шевцова, разоблачавшего стиляг, абстракционистов и (дозированно) волюнтариста Никиту Хрущева. Из прочитанного Валерий Иванович всегда делал самые глубокие и серьезные выводы, например, выучил наизусть гимн табосоранцев, маленькой народности на Кавказе, помещенный в сборнике «Горы поют», а, отправившись в свадебное путешествие к месту проживания родителей Кати-невесты, возвратился оттуда очень удивленный.
– Где ж ты был? – спросили мы его.
– Понимаете, это очень трудно сказать. Летели мы самолетом до Казани.
– Ну…
– А потом ехали поездом, Катя сказала, в сторону Уфы.
– Понятно. В Башкирию?
– Нет, мы были около Йошкар-Олы, а там пересели на автобус и поехали.
– Куда?
– Я не знаю. Там уже говорили почти совсем не по-русски, и я только понимал – Муром, Муром.
– Ну, ты загнул! Ты на карту посмотри. Где Йошкар-Ола, а где Муром. Илья Муромец хренов!
– Вы сами, удаки, географию изучайте, а я это уже давным-давно сделал и ничего на карте не нашел.
– Что за бред! Как-то ведь все-таки эта местность называется, куда ты приехал?
– Разумеется, называется, но только как – я не знаю.
– Так ты бы Катю спросил.
– Спросил.
– Она что-нибудь сказала?
– Сказала. Сказала, нашу деревню всегда русские именовали «Пенечки».
– Там что, и по-русски не говорят?
– Кто говорит, а кто – нет.
– Тесть твой по-русски говорит?
– Нет.
– Так на каком же языке вы разговаривали?
– Ни на каком. Он пасеку держит, мы пили медовуху, в бане парились… А потом я уехал.
– Что это значит, «я»? А твоя молодка?
– Она осталась рожать.
И родила ведь, между прочим. Валерий Иванович через определенный промежуток времени показывал нам славненькую белозубую черненькую дочку. Подбрасывал ее. Девочка гугукала. «Мордовочка ты моя маленькая», – умильно говорил Валерий Иванович, не похожий на себя.
– Так все-таки мордовка, да, Валера? – привязался к нему я, первым чтением которого были «Мордовские народные сказки», 1941 г., г. Саранск, изд-во Саранского государственного университета. Жуткие, между прочим, сказки – секс, насилие, богохульство.
– Да это я так, условно, – объяснял добрый Валерий Иванович.
Добрый. Действительно добрый. Умер. Лежит на кладбище Бадалык в городе К., стоящем на великой сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый океан. Дочка его выросла и изменилась. Жена нашла себе другого. Жалко Валеру, но не очень, потому что все там будем. Везло мне в жизни на добрых людей, а может и еще повезет.
8.3. «А вот еще было неправильное безумие, – вдруг вспомнил Безобразов. – Советская власть перманентно боролась с водкой и перманентно это состязание с народом проигрывала».
С полным одобрение откликнулись труженики пищевой отрасли на постановление партии и правительства по борьбе с пьянством и алкоголизмом. Наши коллективы резко сократили выпуск коньяка, шампанского и виноградных вин, не говоря уже о водке. Низкосортные плодово-ягодные вина, метко окрещенные в народе «бормотухой» вообще сняли с производства.
КНЯЗЬ ВЛАДИМИР СВЯТОСЛАВОВИЧ: «РУСИ ЕСТЬ ВЕСЕЛИЕ ПИТИ, НЕ МОЖЕМ БЕЗ ЭТОГО БЫТИ».
До Х века наши предки вообще не знали вкуса вина. В дни праздников, торжеств они потчевали друг друга ароматными пирогами, квасом, грибами. И лишь на пышных пирах гостей угощали таким легким напитком, как медовуха. На «посошок» подносили не рюмку, а сала шматок – «из добрых рук за доброе сердце». Это русофобы пытаются приписать нашим предкам пальму первенства в употреблении крепких спиртных напитков, утверждая всю ту же гнусную ложь о «вечно пьяной Руси».
…в то время, когда на Руси водка только-только появлялась, в некоторых западных странах, как пишут историки «сильно царило пьянство». «Германия зачумлена пьянством», – негодовал Мартин Лютер. «Мои прихожане каждое воскресенье смертельно все пьяны», – жаловался английский пастор Вильям Кет. Если к началу ХХ века во Франции годовое потребление алкоголя на душу населения составляло 23, 3 л., то в России всего лишь 3,1. Впереди нас были Бельгия, Италия, Дания, Швейцария, Германия, Австро-Венгрия, Великобритания, Северо-Американские Соединенные Штаты, Швеция.
Хронические алкоголики, уклоняющиеся от добровольного лечения или продолжающие пьянствовать после лечения, подлежат направлению в лечебно-трудовые профилактории для принудительного лечения и трудового перевоспитания по постановлению народного суда.