—Да,— заговорил после молчания Воланд,— его хорошо отделали.— Он приказал Коровьеву: — Дайка, рыцарь, этому человеку чего-нибудь выпить.
Маргарита упрашивала мастера дрожащим голосом:
—Выпей, выпей. Ты боишься? Нет, нет, верь мне, что тебе помогут.
Больной взял стакан и выпил то, что было в нем, но рука его дрогнула, и опустевший стакан разбился у его ног.
—К счастью! К счастью!— зашептал Коровьев Маргарите,— смотрите, он уже приходит в себя.
Действительно, взор больного стал уже не так дик и беспокоен.
—Но это ты, Марго?— спросил лунный гость.
—Не сомневайся, это я,— ответила Маргарита.
—Еще!— приказал Воланд.
После того, как мастер осушил второй стакан, его глаза стали живыми и осмысленными.
—Ну вот, это другое дело,— сказал Воланд, прищуриваясь,— теперь поговорим. Кто вы такой?
—Я теперь никто,— ответил мастер, и улыбка искривила его рот.
—Откуда вы сейчас?
—Из дома скорби. Я — душевнобольной,— ответил пришелец.
Этих слов Маргарита не вынесла и заплакала вновь. Потом, вытерев глаза, она вскричала:
—Ужасные слова! Ужасные слова! Он мастер, мессир, я вас предупреждаю об этом. Вылечите его, он стоит этого.
—Вы знаете, с кем вы сейчас говорите,— спросил у пришедшего Воланд,— у кого вы находитесь?
—Знаю,— ответил мастер,— моим соседом в сумасшедшем доме был этот мальчик, Иван Бездомный. Он рассказал мне о вас.
—Как же, как же,— отозвался Воланд,— я имел удовольствие встретиться с этим молодым человеком на Патриарших прудах. Он едва самого меня не свел с ума, доказывая мне, что меня нету! Но вы-то верите, что это действительно я?
—Приходится верить,— сказал пришелец,— но, конечно, гораздо спокойнее было бы считать вас плодом галлюцинации. Извините меня,— спохватившись, прибавил мастер.
—Ну, что же, если спокойнее, то и считайте,— вежливо ответил Воланд.
—Нет, нет,— испуганно говорила Маргарита и трясла мастера за плечо,— опомнись! Перед тобою действительно он!
Кот ввязался и тут:
—А я действительно похож на галлюцинацию. Обратите внимание на мой профиль в лунном свете,— кот полез в лунный столб и хотел еще что-то говорить, но его попросили замолчать, и он, ответив: — Хорошо, хорошо, готов молчать. Я буду молчаливой галлюцинацией,— замолчал.
—А скажите, почему Маргарита вас называет мастером?— спросил Воланд.
Тот усмехнулся и сказал:
—Это простительная слабость. Она слишком высокого мнения о том романе, который я написал.
—О чем роман?
—Роман о Понтии Пилате.
Тут опять закачались и запрыгали язычки свечей, задребезжала посуда на столе, Воланд рассмеялся громовым образом, но никого не испугал и смехом этим никого не удивил. Бегемот почему-то зааплодировал.
—О чем, о чем? О ком?— заговорил Воланд, перестав смеяться.— Вот теперь? Это потрясающе! И вы не могли найти другой темы? Дайте-ка посмотреть,— Воланд протянул руку ладонью кверху.
—Я, к сожалению, не могу этого сделать,— ответил мастер,— потому что я сжег его в печке.
—Простите, не поверю,— ответил Воланд,— этого быть не может. Рукописи не горят.— Он повернулся к Бегемоту и сказал: — Ну-ка, Бегемот, дай сюда роман.
Кот моментально вскочил со стула, и все увидели, что он сидел на толстой пачке рукописей. Верхний экземпляр кот с поклоном подал Воланду. Маргарита задрожала и закричала, волнуясь вновь до слез:
—Вот она, рукопись! Вот она!
Она кинулась к Воланду и восхищенно добавила:
—Всесилен, всесилен!
Воланд взял в руки поданный ему экземпляр, повернул его, отложил в сторону и молча, без улыбки уставился на мастера. Но тот неизвестно отчего впал в тоску и беспокойство, поднялся со стула, заломил руки и, обращаясь к далекой луне, вздрагивая, начал бормотать:
—И ночью при луне мне нет покоя, зачем потревожили меня? О боги, боги…
Маргарита вцепилась в больничный халат, прижалась к нему и сама начала бормотать в тоске и слезах:
—Боже, почему же тебе не помогает лекарство?
—Ничего, ничего, ничего,— шептал Коровьев, извиваясь возле мастера,— ничего, ничего… Еще стаканчик, и я с вами за компанию.
И стаканчик подмигнул, блеснул в лунном свете, и помог этот стаканчик. Мастера усадили на место, и лицо больного приняло спокойное выражение.
—Ну, теперь все ясно,— сказал Воланд и постучал длинным пальцем по рукописи.
—Совершенно ясно,— подтвердил кот, забыв свое обещание стать молчаливой галлюцинацией,— теперь главная линия этого опуса ясна мне насквозь. Что ты говоришь, Азазелло?— обратился он к молчащему Азазелло.
—Я говорю,— прогнусил тот,— что тебя хорошо было бы утопить.
—Будь милосерден, Азазелло,— ответил ему кот,— и не наводи моего повелителя на эту мысль. Поверь мне, что всякую ночь я являлся бы тебе в таком же лунном одеянии, как и бедный мастер, и кивал бы тебе, и манил бы тебя за собою. Каково бы тебе было, о Азазелло?
—Ну, Маргарита,— опять вступил в разговор Воланд,— говорите же все, что вам нужно?
Глаза Маргариты вспыхнули, и она умоляюще обратилась к Воланду:
—Позвольте мне с ним пошептаться?
Воланд кивнул головой, и Маргарита, припав к уху мастера, что-то пошептала ему. Слышно было, как тот ответил ей:
—Нет, поздно. Ничего больше не хочу в жизни. Кроме того, чтобы видеть тебя. Но тебе опять советую — оставь меня. Ты пропадешь со мной.
—Нет, не оставлю,— ответила Маргарита и обратилась к Воланду: — Прошу вас опять вернуть нас в подвал в переулке на Арбате, и чтобы лампа загорелась, и чтобы все стало, как было.
Тут мастер засмеялся и, обхватив давно развившуюся кудрявую голову Маргариты, сказал:
—Ах, не слушайте бедную женщину, мессир. В этом подвале уже давно живет другой человек, и вообще не бывает так, чтобы все стало, как было.— Он приложил щеку к голове своей подруги, обнял Маргариту и стал бормотать: — Бедная, бедная…
—Не бывает, вы говорите?— сказал Воланд.— Это верно. Но мы попробуем.— И он сказал: — Азазелло!
Тотчас с потолка обрушился на пол растерянный и близкий к умоисступлению гражданин в одном белье, но почему-то с чемоданом в руках и в кепке. От страху этот человек трясся и приседал.
—Могарыч?— спросил Азазелло у свалившегося с неба.
—Алоизий Могарыч,— ответил тот, дрожа.
—Это вы, прочитав статью Латунского о романе этого человека, написали на него жалобу с сообщением о том, что он хранит у себя нелегальную литературу?— спросил Азазелло.
Новоявившийся гражданин посинел и залился слезами раскаяния.
—Вы хотели переехать в его комнаты?— как можно задушевнее прогнусил Азазелло.
Шипение разъяренной кошки послышалось в комнате, и Маргарита, завывая:
—Знай ведьму, знай!— вцепилась в лицо Алоизия Могарыча ногтями.
Произошло смятение.
—Что ты делаешь?— страдальчески прокричал мастер,— Марго, не позорь себя!
—Протестую, это не позор,— орал кот.
Маргариту оттащил Коровьев.
—Я ванну пристроил,— стуча зубами, кричал окровавленный Могарыч и в ужасе понес какую-то околесицу,— одна побелка… купорос…
—Ну вот и хорошо, что ванну пристроил,— одобрительно сказал Азазелло,— ему надо брать ванны,— и крикнул: — Вон!
Тогда Могарыча перевернуло кверху ногами и вынесло из спальни Воланда через открытое окно.
Мастер вытаращил глаза, шепча:
—Однако, это будет, пожалуй, почище того, что рассказывал Иван!— совершенно потрясенный, он оглядывался и наконец сказал коту: — А простите… это ты… это вы…— он сбился, не зная, как обращаться к коту, на «ты» или на «вы»,— вы — тот самый кот, что садились в трамвай?
—Я,— подтвердил польщенный кот и добавил: — Приятно слышать, что вы так вежливо обращаетесь с котом. Котам обычно почему-то говорят «ты», хотя ни один кот никогда ни с кем не пил брудершафта.
—Мне кажется почему-то, что вы не очень-то кот,— нерешительно ответил мастер,— меня все равно в больнице хватятся,— робко добавил он Воланду.
—Ну чего они будут хвататься!— успокоил Коровьев, и какие-то бумаги и книги оказались у него в руках,— история болезни вашей?
—Да.
Коровьев швырнул историю болезни в камин.
—Нет документа, нет и человека,— удовлетворенно говорил Коровьев,— а это — домовая книга вашего застройщика?
—Да-а…
—Кто прописан в ней? Алоизий Могарыч?— Коровьев дунул в страницу домовой книги,— раз, и нету его, и, прошу заметить, не было. А если застройщик удивится, скажите, что ему Алоизий снился. Могарыч? Какой такой Могарыч? Никакого Могарыча не было.— Тут прошнурованная книга испарилась из рук Коровьева.— И вот она уже в столе у застройщика.
—Вы правильно сказали,— говорил мастер, пораженный чистотой работы Коровьева,— что раз нет документа, нету и человека. Вот именно менято и нет, у меня нет документа.
—Я извиняюсь,— вскричал Коровьев,— это именно галлюцинация, вот он, ваш документ,— и Коровьев подал мастеру документ. Потом он завел глаза и сладко прошептал Маргарите: — А вот и ваше имущество, Маргарита Николаевна,— и он подал Маргарите тетрадь с обгоревшими краями, засохшую розу, фотографию и, с особой бережностью, сберегательную книжку,— десять тысяч, как вы изволили внести, Маргарита Николаевна. Нам чужого не надо.
—У меня скорее лапы отсохнут, чем я прикоснусь к чужому,— напыжившись, воскликнул кот, танцуя на чемодане, чтобы умять в него все экземпляры злополучного романа.
—И ваш документик также,— продолжал Коровьев, подавая Маргарите документ, и затем, обратившись к Воланду, почтительно доложил: — Все, мессир!
—Нет, не все,— ответил Воланд, отрываясь от глобуса.— Куда прикажете, моя дорогая донна, девать вашу свиту? Мне она лично не нужна.
Тут в открытую дверь вбежала Наташа, как была нагая, всплеснула руками и закричала Маргарите:
—Будьте счастливы, Маргарита Николаевна!— она закивала головой мастеру и опять обратилась к Маргарите: — Я ведь все знала, куда вы ходите.
—Домработницы все знают,— заметил кот, многозначительно поднимая лапу,— это ошибка думать, что они слепые.