Так и случилось. Через неделю вся столица уже судачила о том, что Сталин столь прост, человечен, что звонит поэтам домой. А также о том, как он спас от тюрьмы Мандельштама, хотя поэт его сильно оскорбил. Всё же вождь добр, хотя в стране о нем гуляют слухи о его жестокости. На самом деле всё зло творит его окружение – товарищи по партии, и поэтому он их арестовывает и даже расстреливает. И это не первый случай, когда Сталин помогает деятелям культуры. Так было и с Булгаковым – вспомнила интеллигенция – несмотря на чудовищную критику в газетах, пьесу «Дни Турбиных» продолжают ставить на сцене Большого театра. И всё – благодаря Сталину, который лично смотрел эту пьесу уже пятнадцать раз и таким образом спасает ее от своих же товарищей. А те беды, что творятся в стране – в этом виноват не генсек, а противники Сталина, которые обманным путем проникли в партию. Поэтому в стране частые аресты, и даже видных людей – Сталин даже своих соратников не жалеет, настолько он честен и справедлив.
Спустя неделю Мандельштама отпустили и позволили ему с женой поселиться в провинциальном Воронеже. Там его сразу приняли в Союз писателей и обещали, что его стихи будут ежегодно издаваться, если он будет каждый год писать по одной поэме, посвященной вождю пролетариата.
ЗАПРЕТ
В понедельник все артисты Большого театра обедали в своем ресторане, где цены были ниже. Это делалось по указанию большевиков, желающих поддержать интеллигенцию, чтобы она верой и правдой служила новой власти. Обычно такие обеды проходили весело: беседовали, шутили, смеялись. В тот день Булгаков появился в ресторане позже – не мог оторваться от работы над новой пьесой. За столом он сидел один. К нему подсел главный режиссер Станиславский – высокий, седой, в пенсне. Они говорили о новой пьесе, и когда Михаил опустошил тарелку и выпил компот, голос режиссера стал таинственным:
– У меня для Вас неприятная весть. К нам в театр пришло сообщение: «Дни Турбиных» запретить.
– От кого? – вырвалось у писателя.
– Отдел цензуры Министерства культуры. На самом деле это указание пришло свыше.
– От Сталина? – чуть не вскрикнул со злобой писатель.
– Говорите тише, я не знаю, но уже полгода, как вождь не посещает Вашу пьесу. В других городах тоже отменили. Неделю назад в газете «Правда» была статья о беседе украинских коммунистов, которые приехали в Москву на Пленум с товарищем Сталиным. В статье говорится, что украинцы стали настаивать, чтобы «Дни Турбиных» отменили, так как в пьесе неверно показана гражданская война у них на Украине. И это оскорбляет чувства украинских коммунистов и народа. Однако, как написано в статье, Сталин защищал пьесу, но не смог убедить товарищей из Украины.
– Но в пьесе нет исторических искажений.
– Я знаю, если бы была ошибка, то о ней нам сказали бы еще два года назад. На самом деле украинцам нет никого дела до театра. Они – бывшие рабочие, редко ходят в театр и читают книги.
– Мне думается, за этим – Сталин.
– Мне тоже так кажется.
– С помощью Вашей пьесы вождь привлек на свою сторону интеллигенцию, теперь пьеса не нужна ему. Сам не стал запрещать, пусть все думают, что в этом виновны украинцы. Говорят, он дьявольски хитер. Для театра тоже сильный удар, ведь мы получали хорошую прибыль, зал всегда был полный.
– Может, нам Бухарин поможет?
– Говорят, у них отношения испортились, и его вывели из состава правительства.
– В какое ужасное время мы живем! Никогда в истории России такого не бывало, может быть, во времена Ивана Грозного, когда его опричники казнили невинных людей.
– Мне жалко Вас и наш театр, но я не знаю, как помочь. Да, в народе Вы стали знаменитостью, но в глазах коммунистов Вы – их враг. Таким они Вас считают. Будьте осторожны. Вы смелый и честный человек, и прошу Вас сдерживать себя. Смотрите, что случилось с писателем Пильняк: несмотря на популярность, его расстреляли за последний роман. Храни вас Господь!
И высокий старик тяжело вздохнул и покинул ресторан.
Булгаков задумался, и ему стало ясно, что отныне его ждут тяжелые времена. Он лишился покровителя в лице вождя, а без него пробиться в массы почти невозможно, тем более если ты пишешь на острые темы, где цензоры взвешивают каждое твое слово. Булгаков осознавал: то, что ему удалось протащить на сцену тему о белогвардейцах, было чудом. Ему удалось обмануть коммунистов своей тонкой литературной игрой. Повторить такое будет крайне сложно. Единственный путь – если произведение понравится вождю. Но теперь у Сталина почти нет оппозиции, и репрессии усилились. Булгаков уже не надеялся, что голодные крестьяне с вилами поднимутся на борьбу против сил Сатаны, последние мятежи были жестоко подавлены во главе с Тухачевским. Расстреляны и зарублены шашками были не только сами восставшие, но и их семьи. Отныне испуганные крестьяне от голода умирали в своих домах молча и тихо. По рассказам очевидцев, заходишь в любую хату, а там вся семья лежит, все мертвые. Говорят, на Украине и в Казахстане умерших от голода более миллиона. Солдаты грузят их на тележки и тела бросают в большие ямы или овраги. Крестьянам запрещено покидать села и ехать в города. В областных центрах люди живут мирно, хотя и бедно, и есть развлечения: кино, театр, библиотеки.
Тема власти и народа всегда волновала Булгакова. И ему хотелось писать именно об этом, потому что человеческое счастье зависит от этого. Даже получая высокие гонорары, он не мог не думать об этом. И сидя за столом в ресторане, писатель задал себе вопрос: «Что будет с моим творчеством, ведь я не могу писать хвалебное о тиранах! Я не могу низко пасть. Может, мне сочинять истории из жизни других стран? Нет, не могу! Мне хочется писать о своей родине, тут такое происходит… моя душа и боль здесь».
На душе стало тревожно, и Булгаков подошел к стойке и попросил налить ему стакан водки. Прямо там же он опрокинул стакан и даже не почувствовал жгучего вкуса. За столом группа артистов заметили это и сразу зашептались. Из ресторана Булгаков вышел на улицу, где слегка моросил дождь, а небо затянуло темными тучами. Ему был нужен свежий воздух. Сегодня он уже не сможет работать, так как перед его творчеством закрыли путь. Что будет дальше – непонятно. Неужели счастливым дням пришел конец?
Задрав ворот пальто, он побрел по улице, делая глубокие вдохи. Некоторые люди, узнав знаменитого автора, учтиво кланялись ему, как это делали в царское время. Булгаков стал для них символом той потерянной эпохи – эпохи Тургенева, Толстого, Чехова. Этот человек своей пьесой «Дни Турбиных» словно дал им такую надежду. Они стали надеяться, что то «золотое» время для России еще вернется. Писатель отвечал им тем же, слегка подняв край шляпы, будто говоря «Честь имею!», но с грустной улыбкой, и шел дальше.
Домой Михаил вернулся с бутылкой коньяка, завернутой в какую-то советскую газету. Еще на пороге Люси стало ясно, что у Михаила какие-то неприятности, и жена про себя взмолилась: лишь бы это не было связано с чекистами.
– Что случилось? У тебя подавленный вид.
Муж молча снял пальто, повесил на вешалку, зашел в комнату и сел за стол. Затем сообщил ужасную новость, что «Дни Турбиных» запретили. Возможно, за этим стоит сам Сталин, сказал он.
– Будь проклят этот Воланд, – вырвалось у Люси.
Муж глянул на нее с упреком:
– Смотри, чтоб в другом месте не вырвались эти слова. Тогда со мной поступят так, как с Пильняком.
– Это нечаянно, впредь я буду осторожна.
Михаил открыл бутылку коньяка и наполнил две рюмки. Жена из кухни принесла на тарелочке кусочки желтого сыра.
– Значит, больших гонораров ты не будешь получать? – унылым голоском спросила Люси, – и будем жить бедно, как раньше?
– Не надо так драматизировать, я еще напишу стоящую пьесу, типа «Дни Турбиных», – к нам всё вернется… Напишу что-нибудь фантастическое или историческое…, хотя мне не совсем хочется этого. Впрочем, у меня есть роман про Воланда, и я постараюсь быстро завершить его. Но над ним надо еще работать. Сейчас мне в голову пришла интересная мысль: включить в роман историю христианства – сегодня это востребовано нашим обществом, они с ностальгией вспоминают о своих взорванных или закрытых церквях. Я создам образ Иисуса не как пророка – Бога, а просто как человека, философа. Мне кажется, в самом начале он таким и был, и уже после из него сделали Бога. Мне Иисус симпатичен в большей степени своими нравственными мыслями, чем божественными чудесами. И именно его Нагорная заповедь в дальнейшем помогла христианскому народу сохранить в душах людей истоки нравственности, заложенные в нас природой. Черт побери, это прекрасная идея! – воскликнул писатель, забыв о том, какого ответа ждет от него жена и продолжил: – И самое главное, такой подход устроит коммунистов. А я смогу их убедить, что это почти атеистический роман. То есть у меня Иисус будет не божьим творением, а просто человеком – умным, который разносил идеи любви и добра. Хотя на самом деле читатели поймут этот образ по-своему, каким он сохранился в душах их предков. И умный читатель за фантазией автора разглядит нашу реальную жизнь, нашу чудовищную эпоху разрушения вековой морали. Ведь что нам предлагают коммунисты взамен: доносительство на близких и друзей, нетерпимость к другим мнениям, идею социализма любить больше, чем отец и мать? Хотя цензоры цепляются за каждое слово, я смогу обвести их вокруг пальцев. Уже десять глав я написал и туда введу новшества. Это история про город Ершалаим (Иерусалим), философа Иешуа, под которым подразумевается Иисус Христос, и Понтия Пилата – прокуратора Иудеи, который решает судьбы людей – кому жить, а кому умереть. Этот образ будет схож с нашими прокурорами, которые каждый день отправляют невинных людей в тюрьмы и на расстрел. Это будет роман в романе, то есть две истории, текущие параллельно, и, возможно, в конце я соберу их вместе. Как это случится, я еще не знаю…
И тут возбужденный писатель умолк, выплеснув всю свою пробудившуюся фантазию, словно вулкан. В комнате стало тихо, и тогда Люси спросила: