– После всего, что случилось, ты уже не можешь быть мне женой. Хотя чужими мы стали еще раньше.
– Михаил, не прогоняй меня, ведь мне некуда идти. Позволь пожить здесь.
– Живи, – ответил он и зашел в спальню, чтобы сменить одежду.
С этого дня бывшие супруги почти не общались, однако Михаил помнил, что она знает его тайну о Воланде. Если Люси напишет донос, то его жизнь закончится в тюрьме. Это в лучшем случае. И всё же для него это было не главным. Писатель боялся другого – ему хотелось завершить главный роман своей жизни. Отныне это являлось смыслом его жизни. Он не сомневался: именно это произведение сделает его бессмертным. Михаил уже не держал злость на бывшую жену, так как она не выдала его. Но донос на близкого человека он не мог простить.
Теперь у писателя не осталось сомнения, что Сталин заподозрил в образе Воланда себя, но пока у него нет доказательств, иначе автора арестовали бы. Вождя это сильно беспокоило: ему не хотелось в истории остаться в образе дьявола, хотя он был таковым по сути. Вот почему все его пьесы под запретом. Как ему быть? Что делать? В своей стране он находился словно в тюрьме. Ему стало казаться, что его положение безнадежное. Булгакову не стало хватать воздуха, он покинул квартиру и с зонтом отправился гулять по дождливому парку. Вдоль сырой аллеи стояла тишина – лишь редкие прохожие. Шел он медленно, словно больной человек, и всё думал и думал. Как ему жить дальше?
Через час писатель вернулся в квартиру и за столом принялся за письмо. Оно было адресовано самому Сталину. Писал в отчаянии, в надежде хоть как-то смягчить сердце дьявола, ведь даже Сатана иногда творит добро, чтобы любили его. Без любви нет поклонения народа своему вождю. Булгаков решил сыграть на этих чувствах тирана, но при этом быть искренним. Пусть дьявол знает, что он, Булгаков, никогда не откажется от своих моральных принципов. И самое главное – если он не нужен в этой стране, где он под жестким запретом, то есть «заживо похоронен», то пусть его выпустят из страны. Другого выхода Булгаков не видел, хотя очень любил свою родину. Но уехать из СССР было крайне сложно, коммунисты выпускали из страны лишь благонадежных, и то – в командировку, на время. А их семьи брали в заложники, если они вздумают не вернуться назад. Но Булгаков хотел, чтобы его выгнали из страны, как это делали в первые годы правления коммунистов, когда двести самых видных ученых, не согласных с политикой Ленина, выслали в Европу на пароходе.
«Я доказываю с документами в руках, что вся пресса СССР, а с нею вместе и все учреждения, которым поручен контроль репертуара, в течение всех лет моей литературной работы единодушно и с необыкновенной яростью доказывали, что произведения Михаила Булгакова в СССР не могут существовать.
И, наконец, последние мои черты в погубленных пьесах «Дни Турбиных», «Бег» и в романе «Белая гвардия»: упорное изображение русской интеллигенции, как лучшего слоя в нашей стране… Такое изображение вполне естественно для писателя, кровно связанного с интеллигенцией.
Но такого рода изображение приводит к тому, что автор их в СССР, наравне со своими героями, получает – несмотря на свои великие усилия стать бесстрастно над красными и белыми – аттестат белогвардейца, врага, а, получив его, как всякий понимает, может считать себя конченым человеком в СССР…
Я прошу правительство СССР приказать мне в срочном порядке покинуть пределы СССР.
И тут Михаил задумался и дописал:
… в сопровождении моей супруги. Я обращаюсь к гуманности Советской власти и прошу меня, писателя, который не может быть полезен у себя, в отечестве, великодушно отпустить на свободу…»
Он не хотел, чтобы Люси оставалась здесь в качестве заложника. Если в Европе он будет критиковать советский строй, – что вероятнее всего, – то жена окажется с Сибири. Далее в письме Булгаков, жалуясь на нищету, сообщил вскользь о том, что он сжег свой роман о дьяволе в знак протеста против цензоров, которые душат его творчество. Тем самым писатель дал понять, что он сжег роман, который так беспокоил вождя. И теперь, может быть, Сталин оставит его в покое – и шесть его пьес, а также три романа увидят свет.
Желая успокоить тирана и открыть дорогу своим произведениям, Булгаков решил сжечь роман. Однако это следовало делать при свидетелях, чтобы завтра по Москве начали гулять слухи о сожженном им романе. Разумеется, об этом сразу узнают чекисты и доложат вождю. И тогда Сталин поверит его письму. Но ему уничтожить свой любимый роман было непросто. Он долго не решался, сидя за столом в раздумье. Другого выхода не было. Для этого писатель вынул из стола папку с романом и зашел на кухню. В это время Люси готовила ужин на примусе. Булгаков стал бросать листы в горящую печь. Люси всё сразу поняла и решила, что у мужа нервный срыв от постоянных неудач.
– Что ты делаешь? – вскрикнула она.
Михаил молчал, бросая листы в огонь. Люси не стала его останавливать, так как этот опасный роман разрушил ее семью. В душе она была рада: теперь чекисты оставят ее в покое. В это время в дверях раздался звонок. Люси открыла дверь. Это оказалась ее близкая подруга – Елена Шкловская, жена генерала, большая поклонница творчества Булгакова. Именно она печатала на машинке роман о Воланде. Когда подруга сняла шляпу и пальто, то хозяйка дома завела ее в гостиную; они сели на диван, и Люси спешно рассказала о случившемся. Молодую женщину охватил ужас, глаза стали круглыми и она готова была кинуться на кухню, чтоб остановить писателя. Но тот сам появился в комнате, весь охваченный волнением, что сжег свой любимый роман.
– Михаил, что Вы натворили! – вскрикнула Елена, и слезы потекли по щекам.
– Елена, я благодарен за Ваши труды, но так надо было.
И тут Елена вскочила с дивана и кинулась на кухню. Люси последовала за нею и увидела, как та вынимает горящие листы из печки и на полу тушит руками. Часть рукописи уцелела, хотя края обгорели. У двери Люси молча смотрела на подругу, которая была влюблена в ее мужа. Теперь у Люси в этом не было сомнения. Шкловская любила не только его произведения, которые перечитывала не раз, но и самого писателя. Люси это удивило, и у себя она спросила: «Что особенного она нашла в бедном Михаиле – такая красивая, богатая жена генерала, у которой всё есть? Даже муж еще молод и красив, а в большой квартире есть прислуга. Я не понимаю ее! Неужели она не понимает, что Михаил обречен на неудачу?» Елена собрала уцелевшие листы, вытерла слезы запачканными сажей пальцами и зашла в спальню, где за столом сидел Михаил в раздумье. Она опустила листы перед ним и с мольбой произнесла:
– Здесь кое-что сохранилось, прошу Вас, не делайте больше так. Я очень люблю этот роман, не бросайте его. Я знаю, Вы сильный человек… Вы должны победить…
От таких слов на душе стало тепло. Писатель поднял голову и улыбнулся ей, сказав:
– Поглядите на себя в зеркало.
Елена подошла к трельяжу и увидела на лице следы от сажи. Она тихо засмеялась.
– Елена, я подготовил письмо в правительство, Вы сможете его напечатать прямо сейчас? – он указал рукой на столик, где стояла машинка.
– Я готова, вот только лицо помою, а то Вы будет постоянно смеяться надо мной.
Письмо было отправлено в тот же день. В ожидании ответа Булгаков сидел дома и редактировал медицинскую книгу. Это отвлекало его от тяжелых мыслей, да и деньги были нужны, чтобы не голодать. Все эти дни Люси пропадала у подруг.
ЗВОНОК ДОМОЙ
Прошел месяц – ответа всё не было. Булгаков сомневался: Сталин будет отвечать на его письмо, да и попало ли оно к нему? Но в эти дни случилась еще одна неприятность. Об этом он узнал, когда к ним приехала Анна Ахматова. Увидев ее на пороге, Булгаков обрадовался – это был желанный друг, с кем он мог делиться мыслями, чувствами. Правда, их разделяло расстояние. Она жила в Ленинграде, и виделись они редко. Анна жила в бедности, ее стихи издавались редко, так как ее вольные мысли были не по душе властям. За такими личностями был установлен надзор – в основном этим занимались доносчики – соседи и знакомые, а иногда это могли быть и друзья. Для коммунистов такие, как Анна, были опасными людьми, и некоторые свои произведения они читали в узком кругу.
Булгаков обнял поэтессу и завел в комнату. Люси была рада, и женщины поцеловались. Затем хозяйка заспешила на кухню, чтобы поставить чай. Михаил с улыбкой сел рядом на диван и спросил у нее:
– Ну, рассказывай, как ты там? Да, скажи, твоего сына отпустили? Ведь он еще малолетка, в школе учится!
– О чем ты говоришь, если в стране появился закон, по которому можно расстреливать детей с 12 лет?
– Какой ужас! Им «врагов народа» мало, так теперь добрались до детей.
– Мне думается, всё это придумал Сталин для шантажа своих противников, которые не разделяют мнение вождя. Теперь во время следствия все арестованные будут оговаривать себя, лишь бы спасти своих детей от расстрела. Славу Богу, моего Леву отпустили. Страшно вспомнить те дни. Я, как сумасшедшая, бегала по кабинетам всяких начальников. Я думаю, таким путем коммунисты хотели напугать и закрыть мне рот. И всё же я буду писать то, что угодно моей душе.
– А ты как…слышала, ты совсем под запретом…
Михаил махнул рукой:
– Давай поговорим о чем-нибудь другом.
– К сожалению, я приехала сюда с печальной новостью. Снова арестовали Мандельштама. Я получила письмо от его жены из Воронежа. Осипа ждет суд, говорят, ему дадут лет пять. Он слаб здоровьем, если его отправят в Сибирь, то не перенесет этого. Я прибыла в столицу в надежде найти здесь покровителя в советском правительстве.
– Увы, кто в прежние годы нас поддерживал, те лишились должностей, некоторых посадили в тюрьму. Да, есть такой заместитель прокурора – Крылов, образованный человек, университет окончил, я с ним дважды имел беседу на торжественном вечере в Большом театре. Мои пьесы ему нравятся. Может быть, к нему обратиться, хотя о нем дурные слухи ходят. И все-таки следует попробовать, вдруг поможет.