– Было бы хорошо.
На другое утро Михаил и Анна приехали на фаэтоне к массивному серому зданию с колоннами. На первом этаже приемной прокуратуры они предъявили свои документы и спросили о Крылове.
– Его еще нет, – ответил молодой человек в военной форме за столом.
И тут за спиной Булгаков услышал знакомый голос:
– Неужто это Михаил Афанасьевич!
Они обернулись и увидели высокого Крыленко, лет пятидесяти, в зеленоватом кителе и фуражке с красной звездой.
– А мы к Вам, – сказал писатель и уже хотел представить гостью.
– Неужели это Анна Ахматова? – воскликнул заместитель прокурора. – Очень рад такой встрече, идемте ко мне.
Они поднялись на второй этаж. В приемной Крылов попросил молодую секретаршу принести кофе. По тем временам это было редкостью. Когда гости сели на черный кожаный диван, а прокурор – в старинное кресло, вошла секретарша и поставила на столик чашки и дорогие конфеты в вазочке. Между образованными людьми сразу возникла теплая среда. Хозяин кабинета начал спрашивать о творческих делах Булгакова, хотя всё было известно. С улыбкой писатель махнул рукой – мол, не стоит говорить.
– Мне искренне хотелось бы помочь Вам, но увы… А вы, Анна Андреевна? Я слышал, отпустили Вашего сына. Я очень рад, это было какое-то недоразумение?
– Самое главное, мой сын – дома, всё остальное переживем. Хотя нет, мы пришли к Вам с просьбой. Нашего замечательного поэта Осипа Мандельштама опять арестовали. Говорят, его ждет Сибирь, он этого не перенесет, слаб здоровьем.
Крылов тяжело вздохнул и опустил чашку.
– Мне об это известно, и сразу скажу, помочь я не могу, так как в своем стихе он задел нашего вождя.
– За это безобразие он уже три года провел в Воронеже, – сказала Ахматова. – И в знак искупления он каждый год писал по одной поэме, посвященной товарищу Сталину.
И Ахматова протянула ему три книжки в твердом переплете и добавила:
– Может быть, там, наверху, вождь не знает об этом?
Крылов задумался и не сразу ответил:
– Вы хотите, чтобы я показал эти книжки ему?
Булгаков кивнул. Прокурор покачал головой:
– Я не могу: это опасно, – тихо произнес Крылов, – он решит, что я поддерживаю поэта, а значит, разделаю его взгляды. Поверьте, он не будет читать эти книжки, потому что ему известно, что старая интеллигенция в душе не изменит своих убеждений. Сталин вам не верит.
Булгаков удивился:
– Но ведь Вы – прокурор страны, и разве не можете повлиять на решение Воронежского суда?
Крылов слегка задумался: стоит ли этим людям доверять?
– Буду с Вами откровенен. Да, я могу. Но вопрос, на кого замахнулся Ваш друг? Вот в чем дело. А что, если кто-нибудь донесет Сталину, что я стал на защиту опального поэта?
– Но ведь он не виноват. Его арестовали на основе доноса какого-то писателя, который в его стихах нашел намек на клевету Советской власти. И на основе этого его вторично судят.
– Неужели Вы не понимаете, что у нас законы не работают, и суды могут выносить решения без всяких доказательств. Забудьте слово «закон».
– А может, вы рискнете, – заговорил Булгаков, – а может быть, Сталину не донесут, ведь речь идет о жизни человека, поэт там умрет.
– Нет, нет, это опасно – могу лишиться должности, а у меня – семья. Мне жаль Мандельштама, он талантлив, но… Я уверен, что наша беседа останется между нами.
Булгаков и Ахматова поднялись с дивана.
– Посидите еще немного, поговорим о литературе. Так хочется отвлечься от работы и поговорить о чем-нибудь красивом, возвышенном!
Оба литератора ничего не ответили, им хотелось скорее убраться из этого душного кабинета. Уже у двери Булгаков набрался смелости и спросил:
– Скажите, Вас не будет мучить совесть, что Вы послали невинного человека на смерть? И причина тому – Ваша трусость. Наверно, это один из худших пороков человека. Вы мне напоминаете прокуратора Иудеи Понтия Пилата.
Прокурор сделал удивленное лицо и спросил:
– Вы хотите сказать, что Мандельштам или Вы есть Иисус?
– Нет, мы просто свободные философы – мыслящие своей головой.
Михаил и Анна направились по полутемному коридору, а прокурор остался стоять на месте. Ему было стыдно за свою трусость. Стыдно, что не смог побороть в себе это унизительное чувство. Чтобы успокоиться, Крыленко подошел к рабочему столу, оттуда из шкафчика достал бутылку водки, налил в стакан и разом выпил, без всякой закуски.
Мандельштама не смогли спасти. Все понимали, что ниточка этого дела ведет к Сталину. В тот день вождь вызвал к себе в кабинет Ягоду – начальника ОГПУ. Лет сорока, в военной форме, он стоял напротив стола генсека, весь вытянувшись, боясь пропустить хоть одно слово хозяина Кремля.
– Как у тебя идут дела с «врагами народа», ведь до съезда, где оппозиция хочет выбрать другого генсека, остался всего год. Ты не забыл это?
– Я ничего не забыл, товарищ Сталин. Работа идет полным ходом, всех неугодных людей мы выискиваем в ходе оперативной розыскной работы. То есть, как Вы сказали, мы внедряем наших людей среди разных руководителей и узнаем их мнения: будут ли они голосовать за товарища Сталина или против. По всей стране ведется такая работа. Врагов, к сожалению, у Вас оказалось много, но не беспокойтесь, мы знаем, что с ними делать.
– Смотри, головой будешь отвечать, если меня не изберут. Ладно, можешь идти, – сказал Сталин и остановил главного чекиста у двери. – Подожди, а что с этим Мандельштамом? Этот негодяй, наверно, думает, что я забыл, как он меня оскорбил. Такое я никому не прощаю.
– Расстрелять его?
– Нет! Слишком мягкая смерть. Дайте ему лет пять лагерей, чтобы люди не говорили, что я суров и свожу счеты с поэтом. Но пусть это будет ад, из которого он вернется.
Мандельштама со всеми заключенными посадили в товарный вагон для скота и отправили на Дальний Восток. Там с другими политзаключенными поэт работал на лесоповале. С утра до ночи в снежной тайге они валили топорами и пилами лес. Через год поэт умер от истощения – у него остановилось сердце. С неделю его тело лежало в тайге на холоде, и когда таких тел набралось еще с десяток, тогда заключенные выкопали общую яму и всех закопали.
Как обычно, Булгаков работал по ночам. В тот день после обеда, писатель прилег на диван, чтобы часок вздремнуть. И тут в прихожей раздался телефонный звонок. Люси была на кухне и подняла трубку. Затем она открыла дверь в спальню и с тревожным голосом произнесла:
– Тебя к телефону, говорят из ЦК.
Удивленный писатель взял трубку. Люси стояла рядом.
В трубке он услышал:
– Михаил Афанасьевич Булгаков, сейчас с вами будет говорить товарищ Сталин.
– Что? Сталин? Что за шутки, кто это?
И тут же Булгаков услышал голос с явно грузинским акцентом. И в самом деле, это был он. От волнения забилось сердце, ведь от одного слова этого человека зависит судьба любого человека в стране. «Неужели он прочитал мое письмо?»
– Да, с Вами Сталин говорит. Здравствуйте, товарищ Булгаков.
– Здравствуйте, Иосиф Виссарионович.
– Мы Ваше письмо получили. Читали с товарищами. Вы будете по нему благоприятный ответ иметь… Вы проситесь за границу? Что, мы Вам очень надоели?
Хотя голос был дружеский, зато вопрос звучал провокационно. Сказать правду? Но это было крайне опасно. Писатель растерялся и не сразу нашел, что ответить.
– Я очень много думал в последнее время, может ли русский писатель жить вне родины. И мне кажется, что не может, – ответил Булгаков, и вполне искренне: на самом деле он любил родину и не хотел ее покидать.
– Вы правы. Я тоже так думаю. Вы где хотите работать? В Художественном театре?
Этот вопрос о театре говорил о том, что вождь о нем всё знает.
– Да, я хотел бы. Но я говорил об этом, и мне отказали.
– А вы подайте заявление туда. Мне кажется, что они согласятся. Нам бы нужно встретиться, поговорить с Вами.
Последняя фраза потрясла писателя: значит, Сталин расположен к нему, коль хочет познакомиться с ним поближе. А может, в его бедах не вождь виноват, а трусливые чиновники?
– Да, да! Иосиф Виссарионович, мне очень нужно с Вами поговорить, – радостно ответил писатель – ведь в таком случае все театры откроют свои двери пред ним, а также книги будут издаваться.
– Да, нужно найти время и встретиться, обязательно. А теперь желаю Вам всего хорошего.
Затем в трубке раздались гудки.
Довольный собой, за столом вождь положил трубку и усмехнулся. Он знал, что завтра вся Москва будет говорить об этом телефонном разговоре. И будут говорить о том, что вождь, узнав о бедственном положении любимца интеллигенции, сам позвонил ему домой и помог с работой. А это означает, что писателя травили чиновники Министерства культуры и цензура, но только не Сталин. Вождь – на стороне интеллигенции, за свободу в творчестве. И тут же Сталина осенила другая мысль, и он поднял трубку: «Любаша, соедини-ка меня с Ягодой». И вскоре он услышал голос начальника ОГПУ:
– Слушай меня, Ягода, завтра арестуй парочку цензоров, редакторов и объяви, что эти люди – «враги народа», то есть душат творческую интеллигенцию всякими запретами и умышленно создают такой образ, будто бы коммунисты – враги свободы слова и мысли.
– Всё ясно, товарищ Сталин, завтра же будет исполнено.
Затем Сталин начал расхаживать по кабинету. Он был доволен собой. Ему удалось сразу убить двух зайцев: во-первых, он опять проявил благородство и показал интеллигенции, кто истинный защитник их творчества. И второе – он дал понять этому Булгакову, что его жизнь, а также творчество – в руках вождя. И еще. Этим миром управляет не Господь, а он – Сталин. Это он довел писателя до нищеты в жизни и в творчестве, а теперь проявит благородство и даст ему слегка свободы. Пусть этот гордый Булгаков знает, что в этой стране всё подвластно ему – жизнь и творчество любого человека. Без Сталина все эти писатели, поэты – ничто.
– Завтра вся Москва будет говорить, как я спас Булгакова от таких подлых министров, как Луначарский, – и снова смешок прошелся по его тараканьим рыжеватым усам.