Такая игра доставляла тирану удовольствие. Он чувствовал себя сильным и могучим, даже перед интеллигенцией, которая с презрением глядит на его портреты в стране.
С минуту потрясенный Булгаков держал в руках трубку. «Почему он решил проявить ко мне такую милость? Наверно, сработало мое письмо, где я упомянул о сожженном романе о дьяволе, и это успокоило его».
– Неужели это был Сталин? – спросила Люси.
– Как ни странно, это был он. Сталин обещал мне работу в театре, и еще: он хочет поговорить со мной.
– О Боже, какая радость! – воскликнула Люси, – Значит, твои пьесы опять будут ставить.
Она хотела сказать, что снова будут большие гонорары, но вовремя прикусила язык, так как знала, что для Михаила главное – творчество, а деньги – на втором месте.
Они вернулись в гостиную, и Люси восторженно произнесла:
– Видишь, он не такой, он не Воланд, это зло творят чекисты. Такое событие нужно отметить, я сбегаю в магазин за вином.
– Пока не надо, завтра я схожу в театр, и тогда всё станет ясно. Пока это лишь телефонный разговор.
И всё же Булгаков в душе радовался.
На другой день Булгаков уже сидел в кабинете директора Большого театра. Лицо Лаврова сияло, и было заметно, что ему уже позвонили «сверху».
– Да, мне позвонили из Министерства, чтобы по распоряжению товарища Сталина восстановили Вас на работе. Мы хотим предложить должность помощника редактора. Я понимаю, что эта должность для вас низкая, однако сейчас ничего другого нет.
– Честно говоря, я рассчитывал на прежнюю должность.
– Я понимаю вас, но… – и директор развел руками.
– Согласен, я готов на любую работу, так как нуждаюсь в деньгах.
– Вот и хорошо! Видите, как товарищ Сталин заботится о театре, о творческих людях, таких как Вы.
Директор пожал ему руку через стол и сказал:
– Рад, что будем работать вместе.
– А мои пьесы будете ставить?
– Про это разговора не было. Если будет указание, то поставим.
Затем Михаил зашел в кабинет Станиславского. Главный режиссер был весьма рад и, указав на диван, спросив:
– Вам уже сказали о должности?
– Унизительно, но у меня нет выбора.
– Разговор между нами. Я предлагал восстановить Вас в прежней должности, но пришло указание из Министерства, что именно на это место. Очень странно, им какая разница – это всегда мы сами решали. Но главное – Вы с нами. Вам действительно звонил Сталин? Мы были удивлены.
И писатель рассказал о вчерашнем звонке.
– Вот видите, не так уж плох Сталин. Звонит людям домой, беспокоится, хотя и управляет огромной страной. И Мандельштаму помог в первый раз, хотя тот ужасный стих написал.
– Я всю ночь думал об этом человеке. С одной стороны, в стране – голод, аресты, суды, расстрелы, а с другой – нам помогает. Как это понимать? Не могу я закрыть глаза на все эти ужасы, где страдают тысячи людей, и лишь довольствоваться тем, что лично мне хорошо. Почему мы должны вымаливать у него то, что принадлежит нам по божьему велению – свободно мыслить, как человек по рождению? А может быть, вождь ведет игру с нами? Я сам теряюсь в догадках. Сталин сказал, что хотел бы со мной встретиться и поговорить. Я тоже жду этой встречи, потому что хочу до конца понять, что это за человек. Если в самом деле он порядочный человек и не злодей, то смогу убедить его, что без свободы слова немыслима настоящая литература. В душе каждого человека есть доброе начало, просто это чувство нужно пробудить в нем, каким бы он ни был человеком.
Таким путем Булгаков надеялся спасти себя, как писателя, как творческую личность, и других. Седой режиссер сразу понял его замысел и в ответ лишь улыбнулся ему.
В эту ночь за своим столом Булгаков вновь принялся за свой уничтоженный роман. Дело в том, что писатель уничтожил лишь первый экземпляр, а второй он хранил у верного друга – Петрунича. Это на случай, если чекисты вновь явятся с обыском. В новой главе он решил рассказать о том, как Воланд иногда делал людям добро. Хоть по природе он – дьявол, тем не менее, Сатана должен творить и добро, чтобы скрыть от людей свою сущность. Иначе люди отвернутся от него, и в этой стране ему будет делать нечего. В предыдущих главах Воланд наказывал плохих людей, но делал это в своих личных интересах. Так, наглого Лиходеева в одних подштанниках он «отправил» в Ялту по той причине, что Воланду приглянулась его просторная квартира. То же самое случилось и с Берлиозом, который занимал вторую часть этой квартиры. Обычно так делают коммунисты и чекисты, когда им хочется расширить свою жилплощадь. Они отправляют несчастных в Сибирь (Булгакову очень хотелось написать слово «Сибирь», но он не мог, так как цензоры сразу догадаются, и заменил словом «Сочи»), а когда те возвращаются, то чекисты сажают в тюрьму, как Лиходеева. А иных, типа Берлиоза, – просто убивают. Однако Воланд иной раз проявлял справедливость, так он наказал председателя жилищного товарищества Босого, который попался на взятке. Народу это понравилось, хотя на взятку соблазнили его люди Воланда. Второй случай – когда в «нехорошую квартиру» № 50 явился буфетчик варьете, который обманывал народ, продавая испорченную осетрину. Воланд наказал его смертельной болезнью. То есть Сталин все-таки иногда делает полезные дела для народа. И народ это ценит и терпит его.
ТЕАТР
Когда Булгаков пришел на работу в театр, на сцене шла репетиция. Михаил приблизился к сцене, и тут все узнали его. Все артисты стали аплодировать ему, поздравлять с возвращением. Он был тронут, и на глазах чуть не выступили слезы. В знак благодарности писатель кланялся им. Затем сел рядом со Станиславским, который сказал:
– Должно быть, Вы соскучились по театру?
– Еще как!
Жизнь Булгакова слегка наладилась. Зарплата была мала, зато стабильные деньги, то есть голодать не придется. Писатель весь отдался работе – в его жизни появился хоть какой-то покой и радость. Его приглашали на разные вечеринки, где собиралась интеллигенция и велись беседы об искусстве, о жизни. О политике говорили редко, так как среди гостей могли быть доносчики. Тем более в стране шли аресты, иногда предъявлялись нелепые обвинения, такие как шпионаж, совсем не думая о том, что деятели искусства не имеют секретных сведений. А впрочем, это не интересовало ни прокуратуру, ни суд, коль такое обвинение выдвинули чекисты. Их боялись все, даже генералы и партийные руководители, так как Ягода подчинялся только Сталину и исполнял все его приказы.
Минуло два месяца, и в кабинете главного режиссера Булгаков поднял вопрос о своих запрещенных пьесах.
– Я про них не забыл, – ответил Станиславский, поправив на лице пенсне, – в этом месяце я отправлю к цензорам «Мольера». Коль Сталин за Вас заступился, то и в этом вопросе должны дать Вам свободу.
Через неделю пьеса Булгакова поступила к цензорам. Ждать пришлось долго: в течение двух месяцев не было ответа. Тогда в присутствии автора, который сидел рядом, Станиславский сам позвонил им и получил ответ:
– Относительно пьес Булгакова у нас нет указаний «сверху».
– А вы обращались «наверх»? – спросил режиссер.
– Да. Там тоже ничего не знают и не могут дать добро – вдруг это кому-то не понравится? – и на другом конце опустили трубку.
Станиславский сразу понял, о ком идет речь. Выходит, Сталин дал «добро» лишь на трудоустройство писателя, но не на творчество. От злости режиссер тихо ударил кулаком по столу. Подавленные, оба молчали.
Для Булгакова мало что изменилось. Разрешили ему работать, чтобы известный человек не умер от голода: это будет позором для страны и Сталина, а заниматься творчеством запретили, как прежде.
– Ведь для творческого человека это равносильно убийству! – воскликнул Булгаков и стал ходить по комнате. – Я – как живой труп. Я ведь немного стал верить в Сталина, в его человечность и… А может быть, – сделал предположение автор, – Сталин забыл им сказать о моих пьесах, а те не решаются спросить у него?
– Ну что же, вполне такое возможно, – решил утешать Станиславский несчастного автора.
– Если бы вождь был настроен против меня, то зачем ему говорить о том, что хочет поговорить со мной? – рассуждал Булгаков и снова сел за стол.
Станиславский, как мудрый человек, стал догадываться, что Сталин ведет игру с Булгаковым, желая сломить его честный смелый дух. Но сказать не посмел, чтобы автор совсем не потерял надежду. Это убьет его. Таких, как Булгаков, которые своим творчеством еще ведут борьбу за лучшую жизнь в стране, остались единицы. Другие смирились и ведут двойную жизнь, временами восхваляя социализм, который они в душе ненавидят. Станиславский был таким же. Из-за этого он иногда себя не любил, так как его мучила совесть.
– В Ваших словах есть логика, – решил обнадежить режиссер. – Будем ждать лучшихе времен. Однако товарищи просили передать Вам, если Вы напишете что-то приятное для коммунистов, то к Вам отношение изменится. Поймите меня правильно, я лишь передаю их слова.
– Такое я слышу не впервые. Я не могу пойти против своей совести, ведь мне с ней жить. А Вы как поступили бы?
– Это слишком личный вопрос. Каждый должен решать сам.
Прошло полгода, но Сталин так и не позвонил, и Булгакова не пригласили в Кремль. Его пьесы так же не ставились в театре, зарплаты хватало лишь на еду.
А между тем Булгаков продолжал писать роман о Воланде. Писатель не терял надежды: Сталин ему еще позвонит и пригласит на беседу. Надо еще подождать. Булгаков понимал, что мир тирании подчиняется одному человеку. Нужно будет убедить, что его роман получит мировое признание, и это, в свою очередь, возвеличит страну и его лидера. А слава Сталину нужна.
В роман он решил ввести нового героя, и возможно, главного. Это будет современный Иисус, вернее, писатель имел в виду себя, так как чувствовал себя философом, каким был Иешуа. Какая судьба ожидает его самого – он не знал. Неужели всё для него закончится так, как тогда в Иерусалиме на кресте, где правил император Тиберий? Там, где у власти тираны, судьбы мыслителей схожи. И в эту ночь за столом Булгаков пишет о том, как в психушке Иван знакомится с пациентом Мастером. Хотя в самом начале Иван назвал его писателем и тем самым оскорбил: «Вы писатель?» – спросил Иван, и в ответ тот показал ему кулак».