Но в грузовиках оказалось по одному пустому ящику, которые арестованные использовали, как подставку для ног. Мужчины поднялись в кузов и подали руки своим дамам. Когда все уселись по краям, главный чекист сел в кабину, и грузовики тронулись. В машине было прохладно, и Михаил обнял жену.
– Извини, что я тебя втянул в неприятную историю, – сказал Михаил.
– Кто знал, что так случится. В этой стране отныне наша жизнь непредсказуема.
Тут Михаил вспомнил того музыканта, который открыто сравнивал бесов с коммунистами, хотя знал, что так делать нельзя, он здесь не в первый раз. И после этого появились чекисты. «Он был похож на провокатора, – подумал Булгаков, – хотя это могло быть просто совпадением. До чего гадкой стала наша жизнь: постоянно бояться, трястись за каждое сказанное слово».
Елена беспокоилась о сыне Сереже, которого оставили у брата. Задержанных на вечере поэзии доставили в какое-то отделение милиции и заставили ждать в полутемном коридоре. Оттуда их вызывали по одному на допрос в кабинет какого-то начальника. Те, кто выходили от следователя, тихо сообщали, о чем их там спрашивали. Когда вошел Булгаков, то следователь узнал его, улыбнулся и вежливо указал на стул напротив своего письменного стола. В углу кабинета за пишущей машинкой сидела девушка, тоже в кожанке и синей косынке.
– Не думал увидеть Вас в такой компании, ведь Вы – писатель Булгаков? Я Ваш поклонник, не раз смотрел «Дни Турбиных». Вы знаете этих людей?
– Да, некоторые из них – мои друзья, мы не первый год собираемся на квартире у доктора, где проводятся творческие вечера с художниками, писателями, поэтами.
– А Вы читали им свой новый роман о дьяволе?
Булгаков задумался: «Неужели этот арест как-то связан с этим романом?»
– Нет, не читал.
– А почему?
– Видите ли, это многоплановый роман, и его следует читать целиком или большими частями. А если читать отдельные главы, то будет непонятно, о чем идет речь.
– У этого романа есть глубокий смысл?
– Нет, это мистика, фантастика.
– Вы – серьезный автор, и пишите мистику? Это на Вас не похоже.
– У меня три повести написаны в духе фантастики.
– На этом собрании были антисоветские речи?
– Нет, как обычно, мы не касаемся политических тем.
– А вот другие гости дали показания, что один из выступающих сравнил коммунистов с бесами, и все дружно его поддержали. Что скажите?
– Я не знаю, что говорили другие, но любой человек должен отвечать за себя. Я не припомню, чтобы на этом вечере звучали антисоветские речи.
После того, когда машинистка перестала печатать, его отпустили.
Когда Елена вышла от следователя, супруги не поспешили уйти домой, а решили дождаться своих друзей. Другие поступили так же – стали ждать остальных. Когда всех отпустили, они вышли из здания на улицу и тут легко вздохнули. В душе все радовались, а ведь могло кончиться тюрьмой – это в стране становилось обычным делом. Время было за полночь. На улице уже не видно ни одного извозчика. Как добираться домой?
– Это совсем не страшно, ходить пешком даже полезно для здоровья, говорю вам как бывший врач, – сказал Булгаков, – самое главное – мы на свободе, хотя в творчестве мы уже давно находимся в тюрьме.
На другое утро за завтраком, глядя на тарелку с манной кашей, Михаил задумался. Рядом сидели жена и сын, который дул на горячую еду.
– Знаешь, я всю ночь думал о вчерашнем, – сказал Михаил, – и мне кажется, что арест был связан со мной, возможно, чекисты думали, что в тот вечер я буду им читать новый роман.
– А мне думается, что тот музыкант, кажется, Смирнов, – провокатор, доносчик, он хотел, чтобы мы поддержали его опасные речи и оказались в тюрьме.
– Нельзя так говорить, ведь мы можем оклеветать человека, но, в любом случае, его не следует более приглашать.
– Да и тебе не следует ходить туда, – твердо заявила жена. – Они все смотрят на тебя, как на живого Иисуса, они хотят принести тебя в жертву – сделать из Булгакова мученика – символ русской свободы и честности. Я это прочла в их глазах. Я им такое не позволю.
– Ты слишком драматично смотришь на это. Да, я боюсь за себя, за семью, и всё же, как жить без людей, близких по духу, и в каждом подозревать доносчика?
– Но у нас есть узкий круг друзей, зачем большее?
– А ты уверена, что среди них нет агентов ОГПУ?
Супруги перестали кушать, и на душе стало тревожно: как жить без друзей, без доверия? И снова заговорила Елена, уже более спокойно:
– Пойми меня, ты должен завершить свой роман. Я уверена, это вершина твоего творчества – сам не раз говорил об этом. А если ты закроют в тюрьму, то мир не увидит этого замечательного романа. Поэтому я не отдам тебя этой старой интеллигенции из Пречистенки. Да и боюсь потерять любимого человека, свое счастье, талантливого писателя – всё то, что является смыслом моего жизни, и ради этого я даже готова стать ведьмой. Но на время, пока ты не завершишь роман всей жизни. Разумеется, такая роль мне не очень приятна, тем не менее, я готова.
От такой забавной мысли муж весело рассмеялся.
– Ради моего романа ты готова служить дьяволу? – удивился писатель. – Ты знаешь, о ком идет речь?
– Да, я готова служить на время Сталину, лишь бы вышел твой роман. Я готова пожертвовать своим честным именем. Да, я готова унизиться пред дьяволом.
– Я ценю твою преданность, готовность принести себя в жертву за выход моего романа, но я не хочу, чтобы таким образом моя книга увидела свет. Это нечестно, безнравственно.
– Но почему же, ради доброго дела – твой роман несет людям добро и свет – можно на время пойти на сделку с дьяволом!
– Ты хочешь сказать, пойти на сделку со своей совестью? Нет и нет! Мне не раз советовали написать роман о Сталине и социализме, а потом писать о чем-то чистом, светлом. Нельзя писать роман, прославляющий зло, а потом – о добре.
– Но у нас жизнь такая, мы вынуждены таким образом приспосабливаться.
– Нет, так нельзя…
– Хорошо, ты не можешь пойти на такое. Это сделаю сама – я возьму грех на душу ради твоего романа о добре. И думаю, Бог меня простит. Я готова стать ведьмой и служить дьяволу.
– Да, многие интеллигенты так живут: между злом и добром. Это неправильно. Тогда понятие «добро» потеряет свой смысл. Человек, который сочетает в себе белый и черный цвет, становится серым.
За столом стало тихо, и Сережа никак не мог понять, о чем спорят родители. И Булгаков продолжил:
– Знаешь, сейчас ты дала мне очень интересную тему для новой главы. О том, как Маргарита хочет помочь своему возлюбленному, который пишет роман о Понтии Пилате.
– А почему он пишет о Пилате?
– Я же тебе говорил, что Пилат – это прокуратор, который судит невинных людей, это совесть. Это борьба любого человека между трусостью и совестью. Я пойду писать.
ПОЕЗКА ЗА ГРАНИЦУ
На одном из совещаний, где во главе длинного стола сидел Сталин, присутствовал и министр культуры. Когда члены правительства стали расходиться, Сталин велел Луначарскому задержаться. В малом зале, стены которого были обшиты дубом, они остались одни.
– Это личный разговор, – начал вождь и закурил трубку. – Месяц назад у нас с тобой был разговор, где я сказал, что мне хотелось бы, чтобы Булгаков написал какую-нибудь хорошую пьесу обо мне. Надеюсь, Булгаков уже пишет такую пьесу?
От страха глаза министра забегали по сторонам. Луначарский не знал, как сообщить об отказе писателя, так как это вызовет гнев вождя.
– Об этом с ним говорил Станиславский, как авторитетная личность среди людей искусства. Но почему-то Булгаков даже ему отказал. Должен заметить, у него капризный характер, он какой-то обидчивый, нервный, не лучше ли это кому-нибудь другому поручить? Скажем, знаменитому Толстому – таким путем министр культуры решил защитить талантливого писателя.
– Нет, не нужно, – и лицо вождя стало задумчивым, он с трудом сдержал злость. – Кем он себя возомнил? Неблагодарная сволочь! Он до сих пор популярен среди интеллигенции?
– Да, товарищ Сталин, он даже стал у них своего рода символом свободы.
– Вот поэтому я хочу, чтобы эту пьесу написал сам Булгаков. Ему интеллигенция доверяет, а вот твоему хваленному Толстому – нет.
В раздумье Сталин достал трубку, заправил ее табаком от сигареты и резко спросил:
– А если Булгакова сослать в Сибирь лет на пять, чтобы сломать его высокомерие? Я и не таких людей ломал. Оттуда вернется шелковой подстилкой.
Министр культуры решил защитить талантливого писателя.
– Товарищ Сталин, это нежелательно, иначе Булгаков в глазах интеллигенции станет еще большим мучеником, подобно Иисусу.
От таких слов вождь сразу остыл – разжал кулаки на столе: Луначарский был совершенно прав, иначе Сталин останется в сознании народа как убийца Понтий Пилат.
– Я сам виноват – не надо было разрешать «Дни Турбиных». И сейчас он остался бы мало кому известным писателем. Но тогда я вынужден был это сделать, так как на меня давила оппозиция во главе с Каменевым и Зиновьевым, и я нуждался в поддержке интеллигенции. Ладно, ты свободен. О нашем разговоре никому – понял?
Луначарский кивнул головой: «Да, понял, товарищ Сталин». От такого унижения старому коммунисту, который с Лениным создавал партию, стало совсем нехорошо. Луначарский вышел из малого зала, держась за сердце. Он не мог простить Ленину, что этого проходимца Сталина тот принял в партию и дал ему важную должность. А причина была в том, что в молодые годы Сталин занимался грабежом банков в городах Кавказа, особенно в Баку – самом богатом городе, а ворованные деньги тайно отправлял Ленину в Европу для содержания партии. И когда коммунисты захватили власть, то пролетарский вождь дал Сталину высокую должность и держал возле себя, чтобы тот от обиды не стал всем болтать, на какие деньги создавалась партия коммунистов. Так как многие соратники Ленина были уже расстреляны или находились в тюрьме, то Луначарский опасался за свою жизнь.