Губернатор колонии Пенсильвания сэр Уильям Кейт лелеял честолюбивые мечты о превращении Филадельфии в культурный центр и считал, что двух типографий здесь явно недостаточно. Прослышав о Бенджамине Франклине и его литературном таланте, он встретился с ним. По- видимому, на губернатора произвел большое впечатление ум молодого человека, так как Франклину было предложено открыть собственную типографию при поддержке правительства. Кейт сообщил ему, что субсидирует закупку оборудования и материалов в Лондоне и предложил юноше отправиться в Англию, чтобы лично проследить за их приобретением. Он пообещал снабдить его деньгами и рекомендательными письмами.
Франклин не мог поверить в такое сказочное везение. Считаные месяцы назад он был жалким подмастерьем у сводного брата. Теперь же, благодаря щедрому и предприимчивому губернатору, вот-вот откроет собственное дело, начнет издавать газету, к его голосу будут прислушиваться в городе — а ведь ему нет еще и двадцати!
Сборы в Лондон шли, но задаток, который посулил Кейт, Франклин так и не получил. Правда, спустя некоторое время от губернатора пришел ответ, в котором объяснялось, что причин для тревоги нет — рекомендательные письма будут ожидать его уже в Англии. Итак, ничего не сообщив Кеймеру о своих намерениях, юноша уволился и отправился в путешествие через Атлантику.
Высадившись в Англии, Франклин обнаружил, что ни писем, ни денег нет. Решив, что это недоразумение, он бросился разыскивать представителя губернатора, которому можно было бы рассказать о договоренности и попросить помощи. Отчаявшись, он поделился горем с богатым филадельфийским купцом, и тот открыл ему глаза — губернатор Кейт был безответственным болтуном. Он постоянно что-нибудь кому-нибудь обещал, желая произвести впечатление своими полномочиями. Однако энтузиазма редко хватало больше, чем на неделю, Кейт выдыхался и терял интерес к очередному прожекту. Никаких денег у него и не было, а характер губернатора был столь же ненадежным, сколь и посулы, на которые он был горазд.
Поняв, что его обманули, Франклин обдумал свое положение. Больше всего огорчало не то, что он остался вдали от дома один и без денег, — в те времена не было, пожалуй, места более притягательного для молодого человека, чем Лондон, он сумеет освоиться и пробить себе дорогу. Печалило другое — то, что он так ошибся в Кейте, оказался наивным и легковерным простачком.
К счастью, в Лондоне книгопечатное дело было весьма развито, и уже через несколько недель Франклин нашел место в одной из крупных типографий. Чтобы поскорее забыть о Кейте и своем фиаско, Бенджамин с головой окунулся в работу, поражая своего нанимателя умелым обращением с разными станками и редакторским мастерством. С другими работниками юноша ладил, однако был удивлен странной британской традицией: пять раз в день его собратья печатники устраивали перерыв, чтобы пропустить по пинте пива. Это придавало им сил для работы, по крайней мере, так они говорили. Предполагалось, что Франклин, как и все рабочие в их цеху, будет еженедельно делать взнос в пивной фонд, но юноша платить отказался — он не был намерен присоединяться к возлияниям в рабочее время, а сама мысль о том, что он должен отдавать часть заработанных нелегким трудом денег на то, чтобы другие разрушали свое здоровье, вызвала у него искреннее негодование. Бенджамин честно заявил о своих принципах, и печатники, казалось, спокойно восприняли его отказ платить.
Однако по прошествии нескольких недель стали происходить непонятные вещи: что ни день Бенджамина отчитывали за какой-нибудь недочет; в текстах, кропотливо им выверенных, откуда ни возьмись появлялись опечатки. Ему стало казаться, что он сходит с ума. Продлись это еще какое-то время, и увольнение было бы неизбежным. Очевидно, кто-то вставлял ему палки в колеса, но, когда он пожаловался коллегам, те списали все на нечистую силу, объяснив, что у них в цеху время от времени появляется злокозненный призрак. Наконец, смекнув что к чему, Франклин согласился вносить деньги в пивной фонд, после чего опечатки внезапно испарились вместе с призраком.
После этого происшествия и множества других ошибок, совершенных им во время жизни в Лондоне, Франклин всерьез задумался о себе. Он был безнадежно наивен, совершенно не разбирался в людях, не понимал их намерений и поступков. Размышляя об этом, Бенджамин был озадачен явным парадоксом: когда дело касалось работы, не было человека рассудительнее и понятливее его — он трезво и практично смотрел на вещи и постоянно стремился к самосовершенствованию, например, он ясно видел слабые места в своих литературных работах и усердно трудился над их исправлением. Но в общении с людьми все обстояло иначе: юношу неизбежно захлестывали эмоции, так что он терял почву под ногами, утрачивал контакт с реальностью. Рассказывая брату о своем авторстве, он желал удивить того своими литературными способностями, не предполагая, что может вызвать зависть и недоброжелательство. Слушая губернатора, Бенджамин воспарил в мечтах и не обратил внимания на очевидные признаки того, что Кейт — пустозвон, в случае же с печатниками, ослепленный гневом, он не заметил, что оскорбил товарищей своим решением. Хуже всего было то, что Бенджамин ничего не мог поделать с этой своей эгоцентричностью.
Твердо решив положить этому конец и изменить себя, он нашел единственное решение: впредь, общаясь с людьми, он будет заставлять себя сдерживаться, как бы отступать на шаг назад и обуздывать свои эмоции. С такой отстраненной позиции он сумеет полностью сосредоточиться на людях, с которыми имеет дело, «исключив из уравнения» собственные неуверенность, тревоги и желания. Упражняясь в этом постоянно, он сумеет превратить это в привычку.
Воображая, как это будет работать, Бенджамин испытал странное чувство. Он вспомнил, как вживался в образ Сайленс Дугуд, работая над ее письмами, — обдумывал характер выдуманного персонажа, проникал в его внутренний мир, пока Дугуд не зажила в его фантазии. В сущности, ему нужно использовать этот литературный прием в повседневной жизни. Проникая во внутренний мир окружающих, он поймет, как смягчить их души, ослабить сопротивление или нарушить злокозненные планы.
Чтобы действовать наверняка, Бенджамин решил радикально изменить отношение к жизни: отныне он целиком и полностью принимает человеческую природу, как она есть. Все люди обладают сложившимися характерами и укоренившимися привычками. Одни из них легкомысленны, как Кейт, другие мстительны, как Джеймс, третьи упрямы и несговорчивы, как печатники. Подобные им есть повсюду, так сложилось издавна, с самой зари цивилизации. Обижаться или пытаться изменить их бессмысленно — они только почувствуют себя оскорбленными или даже озлобятся. Разумнее принимать таких людей, как принимаем мы колючки на розе. Лучше наблюдать и умножать знание человеческой природы, как умножают люди знания в разных науках. Если бы ему дано было начать жизненный путь сначала, думал Бенджамин, он избавился бы от своей ужасающей наивности и был бы разумнее в отношениях с людьми.
Проработав в Лондоне более полутора лет, Бенджамин собрал наконец денег на обратный путь в колонии и в 1727 году снова оказался в Филадельфии. Занявшись поисками работы, он был несказанно удивлен, когда прежний хозяин, Сэмюел Кеймер, сделал ему выгодное предложение — стать управляющим в типографии и взять на себя обучение работников, нанимаемых в связи с расширением дела. Кеймер положил ему отличное жалованье. Франклин согласился, однако с самого начала почувствовал какой-то подвох. Но, как и обещал себе, он не стал предпринимать опрометчивых шагов, а сдержался и спокойно проанализировал факты.
В обучении у него находились пять человек, но работа с ними почти не оставляла Бенджамину времени на прочие дела. Сам Кеймер вел себя странно — вкрадчиво, намного более приветливо, чем когда-либо. Столь дружеские манеры были несвойственны этому раздражительному и нервозному джентльмену. Взглянув на ситуацию с точки зрения Кеймера, Франклин почувствовал, что тот до сих пор не простил ему скоропалительный отъезд в Лондон, считая это предательством. Должно быть, он, Бенджамин, представляется хозяину ничтожеством, самонадеянным юнцом, заслуживающим возмездия. Кеймер был не из тех, кто станет обсуждать это с другими, но он мог, кипя от негодования, решить проучить молокососа. Теперь намерения Кеймера становились более понятными: скорее всего, он вынудит Франклина передать свои обширные знания другим работникам, после чего уволит его. Так он задумал отомстить.
Уверенный, что все понял правильно, Бенджамин решил незаметно повернуть ситуацию в свою пользу. Пользуясь положением управляющего, он заводил связи среди поставщиков и клиентов. Он экспериментировал с новыми методами производства, с которыми познакомился в Англии. Выбирая моменты, когда Кеймера не было поблизости, Франклин осваивал то, чего еще не знал, — работу с печатными клише и производство красок. Он внимательно и серьезно работал со своими учениками и постепенно готовил одного из них себе в ассистенты. И вот, почувствовав, что Кеймер собирается его уволить, Бенджамин уволился сам и открыл собственную типографию — при надежной финансовой поддержке, вооруженный углубленным знанием дела, имея солидных клиентов, заинтересованных именно в его услугах, а также первоклассного ассистента, которого сам же подготовил и обучил. Осуществляя свой план, Франклин заметил, что им движет вовсе не гнев и не горькая обида на Кеймера. Он словно передвигал фигуры на шахматной доске, стараясь предугадать ходы Кеймера, прочитать его мысли, и, преуспев в этом, хладнокровно и рассудительно сыграл блестящую партию.
В дальнейшем издательское дело Франклина процветало. Он успешно издавал газеты, писал книги, становившиеся бестселлерами. Франклин занимался и наукой, приобрел известность своими экспериментами с электричеством, изобрел экономичную малогабаритную печь для домов, получившую название «печь Франклина» (а в зрелые годы еще изобрел бифокальные очки, разработал проекты кресла-качалки, молниеотвода и др.). Он приобретал все большую известность и авторитет в Филадельфии и в 1736 году решил, что пришло время сделать следующий шаг и заняться политикой. Франклин стал делегатом в законодательном собрании Пенсильвании и через несколько месяцев после этого был единогласно избран на весьма почетный и важный пост секретаря Пенсильванской ассамблеи. Однако, когда подошло время возобновить назначение, Исаак Норрис, новоиспеченный член законодательного органа, внезапно выразил свое категорическое несогласие и поддержал другого кандидата. После жарких дебатов Франклин все же был избран, но, оценивая положение, ясно видел опасность, маячащую на горизонте.