Это были те самые слова, которые заставили Ялинского отпереть дверь двум непрошеным гостям тридцатого марта.
– А вот теперь охота началась всерьез…
Александра произнесла это вслух и содрогнулась от звука собственного голоса. В узкой длинной комнате он прозвучал так же странно, как прозвучал бы в склепе. Женщина взглянула на часы. Сама того не заметив, она просидела в полном оцепенении на краю постели почти тридцать минут. За окном, ничем не занавешенным, пыльным, длинным и узким, как сама комната, совсем стемнело. Вдали, за рекой, угрожающе рокотал гром, но гроза на этот раз была далеко. Еще можно было успеть на минский поезд – в любом случае Александра предпочла бы провести ночь в купе, чем в этом разваливающемся, умирающем доме.
Но сейчас она поняла, что физически не может собрать багаж, переговорить с Анелей, которая, конечно, будет упрашивать ее остаться… И выйти в эту темноту, влажную, немую, безглазо глядящую в окно. Она ощущала липкий, тошнотворный страх, сжимающий сердце, комом становящийся в горле, мешающий дышать. У страха не было имени, как не было его у человека, гостившего в этом доме в середине марта.
«Не теряй головы… – приказала себе Александра. – Ты кое-что о нем все же знаешь. Он назвался вымышленным именем. Но Зворунская узнала настоящее, успев обыскать его карманы. Так она нашла его в Питере, это очевидно. К кому же еще она могла поехать, уйдя из музея, все потеряв по его вине? Но теперь все фигуры на этой шахматной доске приобретают совсем другое значение! Наталья искала в Питере совсем другого человека, не Ялинского, который, похоже, вовсе к этому делу отношения не имел. Искала и нашла. Брат ее покойного жениха, тот самый загадочный спутник, в обществе которого ее видела ночью на вокзале Марьяна, сошел в Лодейном Поле, тому есть свидетели. К Ялинскому она явилась (а я убеждена, что это была она) с кем-то другим. Совсем с иной целью, чем месть, и вряд ли с целью шантажа. Ялинский видел ее впервые и погиб… «Пропавший единорог», упоминание о котором отперло убийцам дверь, это не что иное, как название выставки, в которой антиквар принимал участие. Возможно, никакой единорог на самом деле ниоткуда и не пропадал… Но их визит к лучшему питерскому эксперту по гобеленам был связан именно с единорогом…»
«И Павел, конечно, знал о том, как называлась выставка его приятеля. Откуда же взялась история про то, что Ялинский якобы обворовал музей и отпер визитерам потому, что боялся огласки?! Музей, где никогда не было этих гобеленов… И куда Павел тем не менее отправил меня на поиски. Он выдумал всю историю, от начала до конца! Ялинский, никогда никуда не выезжавший, находился в середине марта в Питере. Но… мужчина, назвавшийся именем Игорь, также питерский антиквар и коллекционер, был в этих числах в Пинске. Тот, кто жил здесь, морочил голову Зворунской. Павел все время лгал мне. И возможно…»
– Это один и тот же человек… – прошептала она так тихо, что стены комнаты на этот раз не отразили ее голоса. Произнесенные слова, казалось, растворились в обманчивом безмолвии большого запущенного дома, населенного невнятными шорохами и скрипами разрушения и разложения.
«Да! Павел, горевший желанием найти гобелены, не мог сам отправиться на их поиски. После того как он выдавал здесь себя за другого человека, а потом попросту сбежал, он не мог уже и близко к музею подойти! – Напав на эту догадку, Александра уже не в силах была от нее отказаться. – Остается неясным, почему он отправил меня за гобеленами в музей… Вероятно, Зворунская убедила его в том, что они находятся в запасниках. Он верит в это и сейчас! Какова его роль в гибели Ялинского? И… где Наталья? Как только я попыталась найти ее след, Павел впал в панику и только и делал, что отговаривал меня продолжать поиски. Понятно, ему невыгодно, чтобы ее нашли. Если она – убийца, то он – пособник или свидетель убийства! Он привел ее к жертве! Но за что в таком случае пострадал невинный человек, который не соблазнял девушку, не обманывал ее, ничего не крал… И был виновен только тем, что лучше всех разбирался в гобеленах?»
У художницы в ушах прозвучал голос Ирины, иронически произносящей: «Если он говорил «нет!» – этой вещью можно было окна мыть!» «А ведь именно его осведомленность Павел предпочел от меня скрыть!»
Она внутренне содрогалась, думая о питерском убийстве. Две безликие тени, вошедшие в квартиру Ялинского, внезапно уплотнились, обрели реальные черты. Теперь у мужчины было лицо Павла, странно бледное, с влажными блестящими глазами, выражение которых неуловимо менялось каждый миг. «Он был похож на мокрицу, словно всю жизнь просидел в погребе, сказал сын заведующей… – припомнила Александра. – Да, это мог быть он!» Молодая женщина, вошедшая с ним в квартиру Ялинского, не обладала какими-то определенными чертами, но Александра ощущала ее присутствие почти физически. Художница спала на ее постели, дотрагивалась до тех же предметов, выглядывала в то же окно. Она побывала в музее, где работала Зворунская, в городе, где та родилась и выросла, и даже в деревне, где жил ее покойный жених.
– Я узнала даже то, о чем никто не знал, – что она дважды ездила в Дятловичи… – пробормотала Александра. – Но что толку?
Ее охватило чувство беспомощности. Она ощущала себя униженной и обманутой, хотя Павел был всего лишь заказчиком, который платил ей деньги за услугу. В первый миг Александра готова была позвонить ему и выяснить все напрямую, во второй – горячо пожелала сообщить его данные питерскому следователю, который вел дело Ялинского.
– Ты, голубчик, врешь! – сказала она вслух, злорадно, словно Павел был рядом и мог ее слышать. – Адрес-то твой я знаю! Он у меня записан! Телефон – ерунда, симку можно в переходе купить, а вот адрес… Ты шутишь?! Найдут и тебя, и твою красавицу!
И в следующий миг ярость сменило опустошение. Художница с горькой иронией спрашивала себя, отчего так горячо приняла это откровение. «Да, эти двое убили человека, из каких-то им одним известных побуждений. Но это не первый раз в моей практике и не последний. Антикваров убивают. Коллекционеров убивают. Экспертов убивают или им угрожают. Я бешусь не потому, что в очередной раз встретила на этом пути негодяя и преступника. Я вне себя, потому что не хотела… очень не хотела в нем ошибиться. Наверное, я выглядела бы со стороны так же странно, как Зворунская, павшая жертвой гипноза этой «мокрицы, всю жизнь просидевшей в подвале». Так или иначе, теперь он у меня в руках. Единорога я не нашла, зато нашла убийц! И по крайней мере, знаю адрес одного из них. А стало быть, ничего не стоит узнать и его собственное имя… А то, похоже, у него мания представляться чужими!»
Взглянув на часы, она убедилась, что хотя время уже было позднее – стрелки близились к десяти, – звонок Ирине был еще возможен. Та была полуночницей.
Женщина, услышав ее, даже не удивилась.
– А я чувствовала почему-то, что вы еще позвоните, Александра! – призналась владелица салона. – Странно, все думаю, Ялинского вспоминаю, хотя знала его совсем мало. Что-то еще?
– Да, если вы будете так любезны… – от волнения Александра слегка задыхалась. Раскрыв потрепанную записную книжку, она вгляделась при свете тусклой лампочки в последнюю запись. – Опять у меня ребус, но первый-то вы разгадали! Второй, надеюсь, будет проще… Есть у вас в Питере такой человек… В его имени я не уверена, мне он назвался Павлом, но…
– «Но», понятно! – шутливо ответила Ирина, с полуслова уловившая суть. – У меня тоже в жизни то и дело попадаются всякие «но». Надеюсь, вы сможете еще что-нибудь о нем сообщить, потому что этого маловато…
– Да, разумеется! Он тоже торгует антиквариатом, не знаю, насколько серьезно… Во всяком случае, он собиратель. Знаю точный адрес. Пятая линия Васильевского острова…
Александра назвала номер дома, квартиры и на всякий случай уточнила:
– Это в последнем дворе, в третьем. А слева от входа в первую подворотню находится магазинчик индийских специй. Крошечный совсем.
В трубке установилось глубокое молчание. У художницы было такое ощущение, что связь внезапно оборвалась. Она осторожно спросила:
– Вы слушаете меня, Ира?
– Да… – протяжно ответила та. – Просто пытаюсь понять, что все это значит. Вы сейчас мне назвали адрес, где жил Ялинский. Там, на той самой квартире, он и застрелился… Или его застрелили, теперь разное говорят. Я там сама никогда не бывала, но как-то отсылала курьера с кучей книг, которые ему через меня передали из-за границы. Адрес – вот, я на него смотрю.
– Вы… убеждены? – тихо выговорила Александра. Она тоже не сводила взгляда с адреса, написанного ее собственным почерком. Внезапно эти две короткие строчки показались ей призрачными.
– Да как вы можете сомневаться?! – воскликнула Ирина. – Скажите лучше, по поводу чего вы с ним контактировали?! Мне интересно, почему он вдруг вздумал назваться вам другим именем… Теперь я понимаю, почему у вас возникла такая путаница с именами!
– Я контактировала с ним в среду… – еле шевельнув губами, ответила художница.
– Там?! На той квартире?!
– Да… в рабочем кабинете…
– Там его и застрелили… – Ирина вдруг заговорила очень тихо, словно опасаясь, что ее услышат. – Поймите, он погиб еще в марте! В той квартире с тех пор никто не живет! Я после вашего звонка позвонила кое-кому, навела справки. У меня все это из головы не выходило. Оказывается, вдова куда-то уехала, продала за полцены все коллекции, и ее уже два месяца нет в Питере.
– Со мной говорила не вдова, повторяю, а мужчина, лет сорока пяти…
– Который называл себя Павлом?! Или все-таки Игорем?! Вы меня окончательно запутали!
– Он мог представиться и так, и этак, – ответила Александра. – Насколько я знаю.
– Как он выглядел? – теперь собеседница шептала.
И Александра, вновь вызвав в памяти внешность заказчика, ответила так же, чуть слышно:
– Как призрак.
«И, – добавила она про себя, нажимая кнопку отбоя, едва попрощавшись с ошеломленной владелицей салона, – он был так любезен, что оказал мне доверие и пригласил поохотиться на пропавшего единорога!»