– Рыцек! Это я – Эльга!
Эльга вытянулась, чтобы Рыцек заметил ее, стоящую на бочке. Только никто не смотрел в ее сторону.
Может, Рыцека и нет здесь?
– Мастер Мару, – едва не прорыдала Эльга, – он не слышит.
Унисса подняла глаза на ученицу.
– Тебе он так нужен? – спросила она.
В руках у нее была доска, на которую мастер почти не глядя бросала листья. Колено поддерживало доску снизу, а пальцы набивали пестрый букет, с Эльгиной высоты перевернутый и неузнаваемый рисунок.
– Да!
– А помнишь, я показывала тебе донжахин? – спросила Унисса. – Красный, лапчатый.
– Друг-приятель?
– Конечно.
– Но как мне его использовать?
– Шепни имя и пусти по ветру, – сказала Унисса и уткнулась в букет.
Эльга поспешно сунула руку в сак. Донжахин, донжахин, миленький!
Последние воины брели мимо. Пшено желтело на мостовой. Толпа смыкалась в отдалении и тоже медленно подвигалась к площади.
Барабаны рокотали. Ветер доносил запахи дыма.
Ну же! Где ты там? Руку – глубже. Донжахин снулой рыбкой толкнулся в пальцы. Почти завял. Эльга поднесла его к губам.
– Рыцек, – прошептала она и, вытянув руку, отпустила листок с ладони.
Темно-красный друг-приятель кувыркнулся в воздухе и, вихляя, полетел над головами к проходящим воинам и мастерам боя. Его дернуло в одну сторону, в другую, занесло вперед, и Эльга во все глаза следила за ним, чтобы не пропустить, куда он упадет.
Ах! Лист спикировал вниз, к группе из пяти человек, чуть ли не на грудь к долговязому воину, несущему в руке короткий округлый щит. Воин поймал донжахин, поднес к лицу и вдруг повернул голову прямо туда, где стояла на бочке Эльга.
– Рыцек!
Увидел!
Девочка бешено замахала рукой, но тут опять понеслось:
– Слава! Слава!
От ворот наплыла толпа, держась от бойцов на расстоянии десятка шагов, не больше. Многие кричали что-то радостное и воинственное. Они казались преследователями или погонщиками в пестрых одеждах.
– Рыцек!
Донжахин, зажатый в кулаке, на крик Эльги взмыл вверх, но сразу пропал. Толпа набухла, и под ее весом, возгласами, пшеном победители тангарийцев протиснулись в поворот.
Несколько мгновений – и мостовая оказалась пуста. Лежали в пшене потерянные и затоптанные шапки.
Эльга спрыгнула с бочки.
– Мастер Мару, нам надо идти на площадь!
– Зачем? – спросила Унисса.
– Там – Рыцек!
– Ты хочешь найти его там?
Унисса медленным, раздумчивым движением нанесла последний штрих и посмотрела на ученицу поверх букета.
– Да! – выпалила Эльга, которой только нерешительность мастера мешала умчаться за всей толпой.
– Ох, – вздохнула Унисса, – влюбленные ученицы почему-то удивительно глупы.
Эльга вспыхнула.
– Я вовсе… Мы просто оба из Подонья!
– Видел он тебя где? – улыбнулась мастер.
– Здесь, на бочке.
– Значит, если в твоем Рыцеке имеется чуточку больше ума, чем у тебя, искать тебя он будет здесь. Как думаешь?
– Да, мастер Мару, – краснея, признала Эльга.
– Тогда ждем?
– Да.
С площади доносилось барабанное бум-ба-ба. На мостовую налетели пичужки и, опасливо поглядывая на людей, принялись шумно клевать пшено. Три ворона вышагивали в отдалении. Им, впрочем, тоже на прокорм хватало.
– Посмотри-ка, – сказала Унисса и повернула букет к ученице.
На доске в сплетении листьев ольхи и дуба, смотря под ноги, брели усталые герои, и только один смотрел вдаль. Еще один поднял руку. В груди героев рдела рябина. Раны? Или сердца? Эльга внезапно осознала, что победа этим людям досталась очень нелегко, что они потеряли многих друзей и праздник в Гуммине – для них вовсе не праздник.
Но как?
– Мастер Мару, – сказала Эльга, – вы же не видели, как они шли.
– Смотреть ведь можно не только глазами, – сказала Унисса. – Необходимо лишь правильно настроиться, чтобы увидеть.
– Как с животными?
– Почти.
Пичужки, осмелев, все ближе подбирались к людям.
– Ну-ка, – вытянула шею Унисса, – это не твой Рыцек там идет?
– Где?
Эльга повернула голову.
У загиба к площади возникла долговязая фигура и медленно, чуть прихрамывая, пошла к ним, касаясь стен ладонью.
– Он!
Унисса спрятала букет в широкую сумку.
– Тогда беги, – сказала она.
– Подержите? – Эльга стянула сак через голову.
– Подержу.
Сначала Эльга шла, но через десяток шагов не выдержала и побежала навстречу неторопливому силуэту.
За те восемь, почти девять месяцев, что они не виделись, Рыцек вытянулся и раздался в плечах. От белобрысого егозы, которого знала Эльга, казалось, остался лишь клок торчащих из-под шапки выгоревших волос да светлые глаза. Губы обветрились, кожу на огрубевшем лице украсили царапины и свежий, едва заживший шрам, змеящийся от уха по челюсти к подбородку.
– Рыцек.
Добежав, Эльга остановилась напротив, не совсем понимая, можно ли бросаться когда-то жившему за соседским забором мальчишке на шею.
– Эльга!
Рыцек улыбнулся и распахнул руки для объятий.
Момент радости был всепоглощающий, оглушающий и сладкий. Не хотелось ничего, хотелось лишь чувствовать Рыцека, виснуть на нем, ощущать, какой он сильный, родной, близкий. Это было какое-то совершенно запредельное счастье. Колючая куртка, кисло пахнущий мех, глаза, руки.
– Рыцек!
Ничего больше.
Ну, может, чуть-чуть еще хотелось отстраниться и набить это счастье в букет. Хрупкое, как прозрачные лепестки подснежника. Полное ивового ожидания. Жгучее, как крапивный лист. Переменно-ольховое. Острое, как речной осот.
Но нет, нет, лучше просто стоять, уткнувшись в грубую шерсть куртки.
– Рыцек.
Рыцек был, наверное, голоднее самой Матушки-Утробы.
– Ты что, с зимы не ел, что ли? – спросила его Эльга, наблюдая, как в Рыцековом горле несмотря на худобу один за другим исчезают огроменные куски пирога и толстые, жирные ломти разогретого в печи мяса.
Рыцек, не имея возможности ответить, урчал.
У него были кривые, обломанные ногти и потрескавшаяся, местами съежившаяся, будто от огня, кожа на тыльной стороне ладоней.
Куртка и рубаха его оказались настолько истрепанными и грязными, что Унисса без разговоров вынесла их в яму на заднем дворе, чтобы сжечь потом вместе с неудачными, выцветшими букетами. Штаны мастер пожалела, но, кажется, только из-за того, что замены им не было. Из запасов мастера Криспа Рыцеку досталась плотная суконная поддевка и овчинная безрукавка. Они, конечно, были слегка лежалыми, задубелыми, но Унисса их предварительно отбила палкой и отогрела у печи.
Рыцеку шло.
Эльге было жутко от того, какой он тощий. Кожа да кости. Волосы отросли, стоят колтуном. О чем только его мастер думает? Что это за мастер, у которого ученики вот-вот с голоду помрут?
– Молока? – спросила она.
Рыцек кивнул и торопливо допил остатки в кружке, чтобы Эльга налила снова. Кот Рыцек терся у ног, требуя, чтобы и ему перепало.
– На. – Эльга бросила ему крохотный кусочек мяса.
Горела лампа под потолком. Дышали теплом отдушины. Унисса сидела за марбеттой, рассыпала и укладывала листья, тихо постукивала пальцами – туп-туп. Там со всей определенностью медленно рождался еще один Рыцек, букетный, лиственный, почти живой. Эльга уже чувствовала к работе мастера ревнивое раздражение.
– Долго без еды? – спросила Унисса.
Рыцек кивнул.
– Пять дней. Потравлено там все, – сказал он, со вздохом рассматривая остатки пирога на блюде. – Вся скотина и хлеб. Нельзя было есть.
– Странные люди. Сами-то что потом?
– Мастер у них сумасшедший был.
– Мастер боя?
– Там не поймешь, что за мастер. – Рыцек уплыл глазами куда-то далеко, наверное, под тангарийское небо. – Сам в битву не лез, но все за него бились, будто ученики за учителя. Когда он командовал, мы редко побеждали.
Унисса задумалась.
– Но в конце концов вы победили?
– Нас просто больше было. Кранцвейлер три раза резервы присылал. Я вот с мастером Изори во втором резерве шел. Мы всю осень по степям и кумханам сумасшедшего мастера гоняли, когда даже тангарийские эрцгавры мира запросили. Тот и придумал тогда припасы и скотину травить всем назло. За зиму у него войско до кемера обмелело, и то, наверное, много, три дюжины мечей от силы у него было. Он сначала петлял у отрогов, а потом захотел по зимнему перевалу в Серые Земли прорваться, туда бы уж мы точно за ним не пошли, только и мастер Изори тоже так думал или, вернее, предугадал.
Рыцек вздохнул. Не глядя ни на Эльгу, ни на Униссу, застывшую у марбетты с прямой спиной, он взял последний кусок пирога. Глаза его неожиданно наполнились слезами.
– Рыцек! – полная жалости, кинулась к нему Эльга.
– Не надо!
Рука с пирогом вытянулась ей навстречу.
Движение было отточенным, острым. Вот не будь пирога, можно было подумать, что Рыцек может сделать Эльге что-то плохое в этот момент. Впрочем, и с пирогом… Говорят же, что для мастера боя оружием является даже бабочка.
Эльга растерялась.
– Рыцек.
– Все хорошо. Только не подходи.
Рыцек отвернулся, нырнул глазами к плечу, но рука так и осталась предупредительно вытянута. Даже не дрожала. На запястье, чуть повыше, краснела печать мастера. Нож и две скрещенные стрелы.
– Там что-то случилось? – спросила от марбетты Унисса.
Эльга села на место, и Рыцек опустил руку.
– Да. Мастер Изори вместе с десятью воинами отправился в обход, а мы должны были гнать сумасшедшего мастера прямо на него. Мы и гнали. Нас было около сотни, два кемера, то есть четыре мастера, воины и ученики. За какой-то деревушкой, в холмах, они дали нам последний бой. У них были сильные бойцы, и мы потеряли около двух дюжин…
– Ты убивал? – спросила Эльга.
Рыцек кивнул.
– Это то, чему учат. То, что показывал в Подонье мастер Изори, – больше забава, баловство, рассчитанное на мальчишек. Мастерство – другое, и победа часто означает смерть врага. Только сумасшедший мастер все равно ускользнул от нас. Мы встали там лагерем, надеясь, что мастер Изори поймает его. Но ни он и никто из ушедших с ним воинов не вернулись ни ночью, ни на следующее утро. Мы пошли искать и нашли их.