Но тогда, получается, Рыцек забрал и марбетту. Зачем? Она вышла из комнаты. Под ногой слабо хрустнуло. Маленький осколок дубового листа.
Эльга замерла.
Она вдруг услышала еле различимый шепот, перебор зубчиков, доносящийся из чулана, в котором хранились вещи мастера Криспа.
– Хозяйка! Хозяйка. Сюда!
Голоса листьев были подавленные, испуганные. Бедные, бедные, остались одни, в темноте, духоте и пыли. Кто вас…
– Эльга! – крикнула снизу Унисса.
– Я сейчас.
Эльга приоткрыла дверь в чулан. Слабо скрипнули доски. Желтый свет проник внутрь, наткнулся на разбитый сундук, обмахнул полки, уставленные глиняными фигурками, перескочил на ткани, платья и шубы, сложенные мятой горой.
Эльгин букет венчал собой эту гору.
Доска была аккуратно расколота надвое, и Рыцек на ней казался пораженным мечом или топором от темени до шеи. Глаза ошалело смотрели в стороны. Рот провалился, пропал. Лиственная крошка стыла вокруг, будто кровь.
Эльга отступила от бурого кленового ручейка, протекшего к ногам.
– Эльга!
– Я здесь, – прошептала Эльга.
Ноги отказались ее держать, и она опустилась на пол. Зачем же? – подумалось ей. Что же это такое?
– Ах, моя девочка! – Унисса оказалась рядом, поймала в ладони ее лицо. – Не смотри. Смотри на меня.
– Он сошел с ума, мастер Мару? – тихо произнесла Эльга.
– Нет, – замотала головой Унисса. – Он просто… Ему, наверное, не понравился он сам, и он разозлился.
– Я не смогла его изменить?
– Нет.
Эльга заплакала.
– Но я так хотела!
– Ты научишься. Только нужно время.
– Я помню. – Эльга шмыгнула носом. – Неудачи и терпение.
– Да, моя девочка.
– Но Рыцек все же хороший, – подняла глаза на мастера Эльга.
Унисса вздохнула.
– Все люди такие.
– Как листья.
– Да, как листья.
Рыцек так больше и не появился.
Букет Унисса выкинула. Потом он славно сгорел в канаве вместе со всякими деревяшками, мусором, Рыцековой одеждой, едва стало чуть потеплее.
Кончилась, распрощалась с Гуммином зима.
Снег сошел напрочь, из земли пробилась трава, зазеленела, несмелыми листочками оделась липа.
Эльга продолжала набивать птиц и кота, который, словно переняв характер от того, чьим именем был назван, стал вредничать, драть углы стен и пропадать из дому. Глаза у него сделались диковатыми, а голос – требующим, противным. Где молоко? Где мяу-со?
Накормленный, он полюбил лежать на подоконнике в большой комнате и, вытянувшись во весь рост, грелся на солнце.
Букеты выходили под стать ему, холодные, безучастные, какие-то отрешенные. Ни один из них Унисса не повесила на стену.
– Так, – сказала она после десятого букета, – это никуда не годится. Ты понимаешь?
Эльга кивнула. Хотя ей было все равно.
– Что ж, – сказала Унисса, – тогда пойдем.
– Куда?
– В молодой лес. За молодым листом. Нам давно пора пополнить запасы, как думаешь?
– Да, мастер Мару.
– Да, мастер Мару, – передразнила Унисса. – Что за уныние?
На следующий день они вышли за город, миновали свежие вырубки и углубились в рощицу у реки. Светило нежаркое солнце. Дышал дымами спрятавшийся за возвышенностью город. С воды слышались голоса лодочников и плотогонов – те медленно тянули могучие бревенчатые связки к дальнему берегу.
На небольшом холмике в окружении берез и сосенок Унисса остановилась.
– Встань сюда.
Она добилась от Эльги неохотного шага вперед.
– Мы же за листом…
– Это мы еще успеем.
Унисса отступила, посмотрела на ученицу.
– Так, теперь закрой глаза.
– Зачем?
– Просто закрой.
– Так?
Эльга смежила веки.
– Да.
– И что?
– Тише, – сказала Унисса. – Стой и слушай.
– Долго?
– Тс-с-с.
Эльга вздохнула.
Кого тут слушать? Жучков? Плотогонов, которые зычно перекрикиваются через всю реку? Рыцек-то все равно…
Эльга сжала губы.
Ветер дохнул, затеребил край накидки. Отзываясь, зашелестели молодые листья. Ну-ка, ну-ка! – любопытно защебетала какая-то пичужка.
Ах! Эльга вдруг почувствовала, как весенний лес наполняет ее светом и желанием расти и жить. Защекотало ладони. Внутри что-то сжалось, скособочилось и лопнуло, словно старые веревки или ржавые цепи. Можно вздохнуть. Теперь можно вздохнуть всей грудью!
Эльга развела руки. Хорошо! Ветер подталкивал вверх – лети! Листья смеялись и перешептывались. Мы растем! Да-да-да! Мы здесь! Мы рядом! Поворачивайся к солнцу! Расти вместе с нами!
– Я расту! – сказала им Эльга.
Солнце плыло под веками.
Стало так легко, что Эльга потеряла ощущение земли под ногами. Возможно, она действительно взмыла в небо.
– Мы бессмертны! – кричали листья.
– Я жива! – закричала Эльга.
Ощущение обновления, свежести, невесть откуда появившихся сил накрыло ее с головой. Она рассмеялась. Я – дерево. Во мне бродит сок. Я – лист. Только что распустившийся, прорвавшийся в жизнь из почки. Я – ветер. Ш-ш-ш. Я – любопытная птичка. Ну-ка, ну-ка.
Я – Эльга.
– Весна, – прошептала она и открыла глаза.
Мир был нов и пронизан светом.
Унисса сидела неподалеку с улыбкой на лице. Доска ее была пуста. Или нет, один листик прилепился с краю.
Как начало чего-то большего.
– Мастер Мару!
Эльга подбежала к Униссе, но та легко качнула головой.
– Не сейчас. Иди набери листьев. Только не срывай много.
– Хорошо.
Все-таки, кажется, она обрела способность летать. Она плыла, она перемещалась от дерева к дереву, ласково трогая тоненькие ветки. Лиственный гомон сопровождал ее, как свита – торжественный выезд кранцвейлера. Сюда, сюда! Мы – самые большие, самые зеленые. Коснись нас! Сорви нас!
В листьях жил радостный трепет.
Мимо проскакивали ложбинки и взгорки, неуклюжее, подмытое русло ручья, полянки, усыпанные блеклыми мелкими цветками.
Направо, подсказывали листья. Предостерегали: налево – яма, костей не соберешь. А под корягой – лиса. Притаилась, рыжая. Побежали, вспугнем? Нет, подожди, подожди, – останавливали. Чувствуешь? Ве-е-етер!
Эльга хватала ветер ртом.
Листья приклеивались к ладоням. Хвоя колола пальцы. Сак мягко похлопывал по спине. Вперед, вперед, новая Эльга!
Она вернулась обратно к мастеру, когда солнце перекатилось через голову к западу, а с севера набежали голодные облака.
Унисса, кажется, за все это время так и не пошевелилась. Сидела, как Эльга ее оставила, с тихой улыбкой на лице. Глаза закрыты. Прядь светлых волос кончиками колет скулу. На доске – все тот же одинокий листик.
– Мастер Мару.
– Ш-ш-ш, – сказала Унисса. – Мне нужно еще немного времени.
Походив, Эльга присела рядом. В шелесте листьев растворялось время. В прорехе между деревьями темнела речная гладь.
– Как дела? – спросила Унисса спустя несколько минут.
– Листья – ужасные сплетники, – пожаловалась Эльга. – Березовым – только бы шелестеть. Перевирают историю по десять раз.
– Какую историю?
– Про дождевой букет.
– Про мой букет в Дивьем Камне? – удивилась мастер. – Это забавно.
– Ага, они все свидетели и участники.
– Кажется, я прославилась. – Глаза Униссы весело блеснули.
– Ага.
– Ну что ж, пошли. – Мастер легко поднялась на ноги.
– Куда? – спросила Эльга.
– Подальше от сплетников, – улыбнулась Унисса. Она, казалось, тоже переменилась, помолодела, растеряла некоторые морщинки. – Пойдем к реке.
И они двинулись к реке, огибая россыпи малинника, а потом пошли берегом.
Вода поплескивала у ног. В ней копошились мальки. Над высокой травой сновали стрекозы.
Эльге было удивительно хорошо. А Рыцек… Рыцека она еще набьет. Правильного, настоящего Рыцека.
– Эге-гей! – закричала Эльга людям на проплывающей мимо пузатой барже.
– Ох-хо-хо! – долетело с середины реки.
Эльге помахали рукой. Баржа прошла по искристой солнечной ряби, едва не касаясь ее низкими черными бортами.
Как мастер огня по жарким углям.
– Ну что, – покосилась Унисса, – начинаем новую жизнь?
Эльга кивнула.
– Да, мастер Мару.
– Значит, переходим к букетам с людьми.
Окна были распахнуты настежь.
Солнце заползало в комнату неуклюжими квадратами. Шелестела крапива, вымахавшая аж до подоконника. Ветер трепал полог, занавесивший кухню. Было тепло.
На низкой скамеечке перед Униссой и Эльгой сидела, наклонившись вперед, худая женщина с запавшими глазами.
– Никакого сладу с ним нет, – горько сокрушалась она.
У нее были крепкие рабочие руки с выпуклыми венами и сухой, обметенный трещинками рот. Несмотря на теплую, почти летнюю погоду, она куталась в короткий овчинный жилет. Темный платок обжимал голову, прятал волосы.
– Я уж и к лекарю, – тихо и как-то безысходно говорила женщина, – чтобы вылечил, снял эту его заразу.
Она умолкла.
– И что лекарь? – спросила Унисса.
Первые листья упали на доску. Как горсть зерен в сухую землю. Пальцы сказали «тап-тап», формируя узор.
Эльга, следуя за учителем, рассыпала свои листья.
Они обе располагались перед женщиной некоторым уступом, чтобы Эльге было видно, что и как делает на марбетте мастер.
– Так что лекарь? – повторила Унисса.
– Сказал, что ничем не может помочь, – отозвалась женщина и взглянула на Униссу. – Сказал, что это не болезнь.
– А что?
– Сказал, боль сердца.
Новая порция листьев брызнула на марбетту.
– А почему пришли вы, а не он? – спросила Унисса. – Я делаю букеты с натуры. Как я могу набить букет тому, кого не вижу?
Женщина сцепила пальцы. Она вся состояла из ольховых листьев с примесью сумаха и дрока, подручных всяких несчастий.
– Он лежит. Уже третий месяц лежит.
– Не ест?
– Ест. Если даешь.
– И вы думаете, что я вам помогу? – спросила Унисса.
Листья под ее быстрыми руками приобретали форму человеческого лица. Ольховое отчаяние, сумашья безысходность.