– Нет. Это вам.
Она протянула доску.
– Мне? – удивился Сарвиссиан.
Он взял букет осторожно, словно опасный, готовый обжечь руки предмет.
– Это вы, – сказала Эльга, спускаясь мимо него с подножки.
– Я?
Сарвиссиан наклонил доску вбок, сомневаясь, правильно ли ее держит, легко коснулся пальцем выпуклой, рельефной части.
– Где ж тут я?
Прибежал мальчишка с ведром, плеснув водой себе на босые ступни. Шумно фыркнула то ли Глица, то ли Анника.
Эльга закинула шуршащий, непривычно громоздкий сак на плечо. Сделанный навырост, он доставал ей чуть ли не до пяток.
– Ох, – сказал вдруг Сарвиссиан, – так это же… Это…
Он густо покраснел и спрятал букет за спину от любопытного, зыркающего глазом мальчишки.
– Как углядела-то?
Эльга смущенно улыбнулась.
– Это вот. – Она показала печать у запястья, на тыльной стороне ладони.
– Мастерство, – кивнул Сарвиссиан. – А я ведь, кажется, ни словечком…
– Я просто увидела. Куда идти?
– Куда?
Сарвиссиан с удивлением обнаружил, что вновь, будто завороженный, смотрит на букет, и отвел взгляд.
– Хаюм, проведешь гостью?
– Да, дядя Сарви.
– Пусть Устья приготовит чего-нибудь.
– Ага.
– И маму потом с поля позови.
– Она клубни пропалывает.
– Потерпят клубни.
– Хорошо, позову. Сюда, госпожа.
Хаюм повел Эльгу по тропке к боковому дому.
– Инька, куда пошла? – крикнул он девочке лет четырех, медленно пробирающейся через лопухи к ограде. – Туда нельзя.
– Ытя! – сказала девочка, показав за ограду пальчиком.
– Нельзя!
Ах, марбетту бы!
Эльга остановилась. Подушечки пальцев закололо. Им было мало только что набитого букета, они хотели еще. Еще! Запечатлеть вот эту девочку, озорную, смешливую, из нежных фиалковых листьев, сливы и рябины. Хаюма, из ивы и крапивы, в мелких брызгах руты. Ухватить, оставить в памяти качание березовых ветвей, жаркие, слепящие прогалины солнца, небо над соломенными крышами, полное лазурной глубины.
– Госпожа.
– Постой!
Эльга бегом вернулась к фургону, проскочила мимо застывшего с букетом Сарвиссиана, перегнулась через задний борт. Одна доска, другая, третья. Наверное, трех будет достаточно. Ох, а в запасе-то едва десяток. Надо где-то новые заказывать.
– Все!
Эльга вернулась к Хаюму, который ждал у крыльца. Инька нашла под ногами кусок жирной глины и побежала показывать ее незнакомой тете.
– Ысь!
Эльга присела.
– Что это?
– Ысь! – улыбнулась Инька, подавая глину.
Вся она была фиалковый свет.
– Госпожа, вы идете? Мне еще Глицу напоить надо и сено переворошить, – обидчиво сказал мальчишка. – И много чего еще.
– Какая я тебе госпожа? – фыркнула Эльга, очищая подол платья от Инькиного подарка.
Хаюм надулся.
– А как еще? Вы ж вон, с города. И вообще надо это, уважительно.
Эльга весело посмотрела на него снизу вверх.
– Эльга я. А можно я здесь посижу?
– Ну, это… Пожалуйста, – пожал плечами Хаюм.
Эльга села на лавку у крыльца, прислонила рядом доски и подхватила, усадила на колени Иньку. Девочка грязной ладонью тут же поймала лямку сака.
– И за Инькой присмотрю.
– Ну, тогда я пошел? – спросил мальчишка.
– Иди.
– Я, если что, рядом.
Хаюм с ведром ускакал к бочке.
Эльга прищурилась, глядя, как волнуется за оградой травяное море, как ветер щекочет кроны деревьев, играя оттенками, как косится на жирного, выползшего из земли червяка курица. Бревенчатая стена дышала теплом в бок, над лужей висела, шелестя поблескивающими крыльями, задумчивая стрекоза. Бери букет, переноси целиком.
– Ысь?
Инька протянула ручку, чтобы схватить выбившуюся из-под платка прядь, но Эльга вовремя отклонила голову.
– Ну-ка, давай-ка мы с тобой делом займемся, – сказала она. – Ты не против?
Инька показала два пальца.
– Это я не знаю, что такое. – Эльга мимоходом обтерла маленькую ладошку. – Что-то непонятное. Это два? Или да?
Девочка кивнула.
– Тогда садись сюда. – Эльга пересадила Иньку на скамью, зачерпнула в саке листьев. – Давай-ка я с тебя букет сделаю.
Девочка отвернула голову – ее внимание привлекло стадо из трех коров, медленно бредущих к выпасу за оградой. Мимо проскочил Хаюм, крикнув:
– Я за мамой!
– Ага, – кивнула Эльга. – Инька!
Девочка обернулась.
– Ысь?
– Хочешь листиков?
Забыв про коров, Инька протянула руку. Эльга вручила ей два самых больших, разлапистых кленовых листа. Инька сразу решила попробовать их на вкус.
– Нет-нет, – сказала Эльга.
– Ытя?
– Смотри, какие красивые.
Инька, послушавшись, завертела подарок в руках.
Эльга нащупала доску у ноги, поставила ее на колени – и пропала. Дальше были только листья, только пальцы, перестук с деревом и букет, с которого смотрели в мир, весело поблескивая, светлые Инькины глаза, вихрились волосы, дышала радость.
Где-то в стороне ползли солнечные пятна, разворачивал фургон Сарвиссиан, прыгали звуки. Будто из другого мира присела на верх доски любопытная стрекоза. Эльга смахнула ее пальцем. Не потому, что мешала, а потому, что портила узор.
Куда-то исчезла Инька, пробежал Хаюм, кажется, крикнул что-то веселое извозчику, прохромала старуха, ведя в поводу осла. Но все это было не важно – мир сжимался и складывался, упираясь в пальцы, похрустывал, сгибался по жилкам, крошился под ногтем, превращался в маленькую девочку на доске.
Эльга очнулась лишь после того, как ее тронули за плечо.
– Что? – подняла глаза она. – Надо ехать?
– Так это… Куда на ночь-то? – растерялся Сарвиссиан.
Эльга оглянулась.
Темнота гнала к западу остатки небесной синевы. Лес за оградой выступал сплошной, шелестящей стеной. В окнах домов горели свечи.
– Ой, а Инька?
Эльга испугалась, что не усмотрела за девочкой.
– Уже спит, – успокоил ее Сарвиссиан. – Пойдемте в дом, мастер.
– Да, наверное.
Эльга поежилась.
– Холодно?
– Кажется, да.
Сарвиссиан накинул ей на плечи уютно пахнущее дымом, колючее шерстяное покрывало.
– Сюда.
Скрипнула дверь, открывая слабо освещенные сени.
– Извините, я заработалась, – сказала Эльга, прижимая к себе букет.
– Бывает.
– Значит, поедем завтра?
– Да, завтра. Поздно уже.
Большая часть избы пряталась во тьме. На столе стояла одинокая свеча, освещая беленый бок печи.
– Садись.
Поскрипывая сапогами, Сарвиссиан пропал за едва видной занавесью, послышались шорохи, тихий шепот. Эльга опустилась на лавку, сняла сонно шелестящий сак с плеча. В неверном свечном свете глаза Иньки на букете загорелись озорством – не сыграть ли в прятки. Только по-честному!
Эльга улыбнулась. Сейчас вот зажмурюсь…
– Доброго вечера.
Сосчитаю до десяти…
– Доброго вечера, госпожа.
Эльга с трудом разлепила глаза. Незаметно подкравшаяся, убаюкивающая дремота была липкой, как патока.
– Извините, чуть не заснула.
– А ничего.
Хозяйка избы, женщина крупная, белея длинной рубашкой, проявилась перед Эльгой на мгновение и нырнула куда-то во тьму.
– Вы только поешьте сначала, – заговорила она напевным голосом, выставляя на стол миски и накрытое полотенцем блюдо.
Метались тени, на мгновение приоткрывая и хороня желтые бревенчатые стены, полки с корзинами и туесками и топчан, на котором вытянулся под бурой шкурой Хаюм.
– Поешьте, пока теплое.
Женщина сунула в пальцы Эльге кусок хлеба. Под полотенцем оказались запеченные клубни и остатки курицы.
– Я не голодна.
– Так нельзя, – сказала женщина, присев рядом. – Куда это годится? Мне сказали, что вы целый день без еды.
– Это точно, – поддакнул Сарвиссиан перед тем, как выйти в сени.
– Ну, если чуть-чуть, – сдалась Эльга.
– Я вам воды налью.
Женщина встала.
– Больно уж вы молоды для мастера, – заметила она, вынося кружку из темноты запечного пространства. – Можно мне спросить, сколько вам?
Эльга отщипнула от хлеба.
– Скоро пятнадцать. И я не совсем мастер. Вернее, я только-только перестала быть ученицей. Я пока мало что умею.
Женщина смущенно потеребила рубашку.
– Мне Сарви показал тут вашу работу…
– Это вы у него в сердце, – сказала Эльга.
Женщина вздохнула.
– Только он нечасто у нас бывает. Все в разъездах, в делах, и дом у него где-то за Гуммином. А я уже дважды была замужем. Сарви, конечно, очень хороший человек…
Она умолкла, глядя на пламя свечи.
– Я могу набить букет и вам, – сказала Эльга.
– Ой, нет-нет! – замахала руками женщина. – Вы ж чего только не углядите!
– Только то, что есть в вас и так.
– Другим-то оно зачем? Потом стыда не оберешься.
– Как хотите.
Эльга шевельнулась, сбивая сонную одурелость. Пальцы царапнули свежий букет.
– Ой, – сказала она, оживляясь, – я же Иньку вашу набила! Вот!
– Можно?
Эльга кивнула. Женщина подставила ладони доске. Губы ее тут же разошлись в тихой улыбке. Несколько мгновений она, подвинувшись к свече, изучала букет. Эльга достала из блюда теплый клубень и принялась его грызть.
– Инька.
Женщина рассмеялась, потом запоздало прижала ладонь к губам, глаза ее, точь-в-точь Инькины, замерцали мягким светом.
– Я и не думала…
Она смешалась, не договорив. Смахнула что-то в уголке глаза. Соринку?
Первое время Эльга никак не могла привыкнуть к тем совершенно детским, чистым восторгу и изумлению, которые рождали у взрослых людей ее букеты. К ахам, вздохам, смеху, слезам.
Вроде и хохочущую тетушку Тельгин с работой мастера Мару видела, и как тихо, благоговейно смотрели на панно в Дивьем Камне, наблюдала тоже. Деодора, торжественно уносящего своего лиственного двойника, провожала взглядом. А с собой соотнести не могла.
Мурашки рассыпались по рукам, по лопаткам, от шеи к затылку – неужели это я? Это я – виновница? Может ли такое быть? Я же просто работаю с листьями.