– Отчего же, и на этот вопрос ответ я увидела.
– И? Расскажешь?
Она некоторое время смотрела на послушника, не отводя взгляда.
– Ладно, расскажу, хоть и не хотела. Знаешь, почему многие считают, что у меня нога костяная и один глаз не видит? Потому что я между двумя мирами стою. Вот и придумали, что у меня нога и глаз неживые – те, которые в мире мертвых остаются. Конечно, все намного сложнее, но для простоты понимания и такое объяснение подходит.
– Понятно. Но я тут при чем?
– Ты свою семью любил так сильно, что, когда потерял, твое сердце осталось живым только наполовину. А вторая половина замерзла полностью, не живая уже. Поэтому ты, как и я, можешь иногда из одного мира в другой переходить.
– Ого как! – Арсентий явно был озадачен. – И как этим умением пользоваться?
– Не считай это даром, послушник, это проклятье, – покачала Марфа головой. – Ты не в двух мирах сразу, ты ни в одном из них, на рубеже все время. И сейчас неизвестно еще, какой из миров тебя затянет.
– А что будет, если тот мир сильнее за меня примется? Может, я смогу свою семью видеть?
– Эх, Арсентий, Арсентий! Борешься с нечистью, считаешь, что знаешь, где добро, а где зло, но сам ничего не понимаешь в устройстве мира. Если Навь сильнее Яви окажется, то ты останешься в мире живых, но сам будешь мертвым. Вурдалаков встречать доводилось?
– Несколько раз.
– Так вот, стать вурдалаком – это для тебя самым лучшим исходом тогда станет.
– Хорошенькая история.
– И еще. Вот этот ожог, – Марфа указала на опаленную левую сторону лица Арсентия, – думаешь, он просто так появился?
– Он появился, когда я на пожаре упал мордой в огонь.
– Нет. То есть да, конечно, он от огня. Но на самом деле тебя с той стороны пометили. Что ты теперь и там и тут одновременно. Ну и ворон твой, конечно…
– А с ним что? – Арсентий посмотрел на большую птицу, мирно дремавшую на полке.
– Он – вестник смерти. Не случайно с вóронами в прошлом чародеи водились. Они знания приносили с той стороны, но не с каждым дружить готовы. А с тобой, как видишь, очень даже ладит.
– Мне он от одного хорошего человека перешел.
– Да, я знаю. От старого волхва. И это тоже не случайно.
Марфа помолчала, катая кружку между ладонями, потом продолжила:
– То, что ты встретил своих братьев по монастырю и стал мастером по нечисти – большая удача для тебя, это не позволило полностью во тьму уйти. Ты нашел себе дело, которое посчитал правильным. Так что есть надежда, что и сердце твое оттает. Если не сломаешься, не сдашься, то обязательно появится в твоей жизни то, ради чего захочется жить. Тогда и в мир живых вернешься полностью. А иначе…
Какое-то время в доме царила тишина, прерываемая только потрескиванием дров в печи.
– И еще одно. Ты, Арсентий, потому так ловок в борьбе с нечистью, что сам наполовину уже не отсюда. Ты ее сердцем чувствуешь – той, умершей половиной, – можешь вперед угадать, как она себя поведет. Только вот в чем сложность – чем больше ты нечисти бьешь, пользуясь этим умением, тем больше сам ею становишься.
– Так ты мне что, перестать это делать советуешь?
– Я тебе, Арсентий, посоветую одно – не бояться спать возле березы, – чуть ухмыльнулась хозяйка.
– Это почему?
– Потому что не она станет причиной твоей смерти. – Марфа тряхнула головой, как будто бы отгоняя мысли. – Что-то мы с тобой совсем о грустном заговорили. Я тут подумала – надо бы тебя все-таки в баньку отправить, а то когда еще доведется попариться. До Смоленска путь не ближний. Пойдешь в баньку?
– Ну что же, можно бы и попариться. Только ее же еще топить надо.
– Ну, Арсентий, уже мог бы понять, что в моем доме все иначе, чем в обычных домах. – Женщина улыбнулась и в очередной раз махнула ладонью. – Все готово! Жар добрый, вода закипела, веники в рассоле отмачиваются, ледяной квас на полке в предбаннике, полотенца там же.
– Ловко, – усмехнулся послушник. – Тогда показывай, куда идти.
В бане действительно было очень и очень хорошо. В других обстоятельствах Арсентий ни на миг бы не засомневался, что топили ее по всем правилам, не один час. Только сейчас он понял, насколько замерз в дороге и насколько ему не хватало тепла. Даже вымывшись хорошенько, он не спешил выходить, еще несколько раз поливал камни печи кипятком с еловым отваром, отчего в воздухе разливался густой хвойный аромат.
Разморенный, Арсений пытался вспомнить, что там народ рассказывал о таких вот ситуациях. Вроде как вначале положено накормить и напоить, потом в баньку сводить, потом герой должен рассказать о себе – это все они сделали. А вот что теперь? По одним сказкам, хозяйка должна попытаться съесть гостя, но это казалось очень странным после их разговора. По другим – даст оружие, которое поможет победить в грядущей битве. Но послушник ни к какой серьезной битве сейчас вроде бы не готовился.
– Ты там живой, соколик? – раздался легкий стук в дверь. – Не смылся весь?
– Сейчас, уже выхожу, – ответил он с сожалением. С большим удовольствием бы еще понежился в тепле, но не хотелось заставлять хозяйку ждать. Поэтому Арсентий поднял деревянное ведро со студеной водой, вылил на голову, стряхнул ладонями с плеч капли, пригладил мокрые волосы и потянул на себя дверь.
Марфа ждала его в предбаннике с кожаным кубком, наполненным квасом. Увидев хозяйку, он поспешил отвернуться и схватить широкое полотенце, которым обмотал бедра. Она смотрела на Арсентия, чуть склонив голову, с легкой улыбкой. Потом протянула ему кубок, а когда он начал пить, подняла руку и положила прохладную ладошку на его разогретую баней грудь.
– Ты чего это задумала, хозяйка? – закашлявшись от неожиданности, произнес послушник голосом, еще более хриплым, чем обычно.
– Заканчивай болтать! – Другой рукой она распустила завязки на груди, платье сползло с плеч и упало на пол. – Полностью твое сердце вновь растопить я, конечно, не смогу – не мне это суждено сделать, и не в моих силах. Но почему бы мне не начать? Тогда, может, и той, другой, потом немного легче будет?
Арсентий молча разглядывал ее грудь и бедра, сильные стройные ноги – кстати, вполне себе обычные, костяных действительно не было. Нет, конечно, она и в платье смотрелась статно и глазу приятно. Но сейчас он отчетливо видел, что тело ее, судя по формам и изгибам, по свежести кожи, не изменилось с тех пор, как женщине исполнилось восемнадцать лет, сколько бы веков назад это ни произошло.
– Что же ты такой робкий? Как мальчишка неопытный, право слово! – Марфа подошла вплотную, прижалась к нему, положила голову на грудь. Он втянул носом запах ее волос, пахнувших крапивой, мятой и еще какими-то травами. Потом решительно обхватил ее руками пониже пояса.
– Значит, не будешь меня есть? – не удержался Арсентий от вопроса.
– Какой же ты все-таки обалдуй, – тихонько засмеялась она.
Арсентий проснулся от того, что его кто-то сильно раз за разом толкал в плечо. Вставать и даже просто открывать глаза не хотелось совсем, за ночь с Марфой он сильно вымотался. Но, с другой стороны, тело было налито приятной истомой, которая случается у мужчины только после подобных забав. Потянулся, не открывая глаз и раскинув руки, а потом почувствовал сильный запах хвои и резко сел. Снег с еловых лап тут же обильно посыпался на него, в том числе за шиворот.
– Ах ты ж ядреная зараза! – тихонечко выругался послушник, вылезая из-под дерева. Вчерашняя пурга стихла, ветра не было совсем, снег перестал идти, а солнце ярко светило с неба. Кобылка – а это именно она, проголодавшись, будила его, тыкая мордой, – заметно радовалась теплу. Арсентий, крайне озадаченный, не дал ей долго стоять. Быстро покормил, запрыгнул в седло, прикинул, где примерно должен был находиться дом Марфы, и пустил лошадь рысью.
Разумеется, там не было ничего, кроме голой степи – ни реки, ни моста, ни дома. Их и не должно было быть тут, он хорошо знал окружные места – тут на много верст вокруг ни одного более-менее пригодного жилища. Никаких сомнений в том, что это был хотя и яркий и очень правдоподобный, но все-таки сон, Арсентий уже не испытывал.
– Да что же я за дурень! – хлопнул себя по лбу послушник, а потом начал считать, загибая пальцы один за другим. Точно, получалось, что сегодня именно тот день, в который христиане празднуют Рождество, а язычники Коляду. День, накануне которого деревенские обычно гадают на будущее. И пытаются защититься от нечистой силы, для которой именно в эту ночь открывается граница между тем миром и этим. Как же он в дороге забыл про это?
– Ну, с Рождеством, брат Арсентий! – Он вынул из седельной сумки баклажку с водой, вынул пробку. Посмотрел на ворона, который с гордым видом сидел на голове кобылы. – И тебя, братишка, с Рождеством!
Арсентий сделал большой глоток и чуть не закашлялся, потому что в рот хлынула огненная жидкость, сваренная из липового меда умелыми руками. Проглотив медовуху, он откинул слева плащ и задумчиво посмотрел на рукав. Прореха, оставленная на стеганке когтем волколюда, была аккуратно зашита маленькими стежками.
– Вот оно как, – по-доброму ухмыльнулся Арсентий. А потом пришпорил лошадку, которая потрусила, быстро перебирая копытами. Настроение его в этот миг полностью соответствовало окружающей природе – было таким же солнечным и теплым. И совсем не хотелось думать о грустном.
Послушник не мог видеть, как позади, в туманном мареве, ненадолго проявились очертания большого деревянного дома, окруженного высоким частоколом. И фигурка женщины в ярком зеленом платье, с темными волосами, стоящая перед воротами и смотревшая ему вслед с доброй улыбкой.
Слова и клятвы
Когда едешь по пустынной лесной дороге, а на ее окраине на валуне сидит высоченный широкоплечий мужчина с дубиной в человеческий рост, да еще и улыбается во весь рот, в котором отсутствует половина зубов, – это не самая хорошая примета. Именно поэтому Арсентий положил ладонь на рукоять меча и чуть пришпорил лошадку, глядя при этом вроде бы вперед, но краем глаза держа здоровяка в поле зрения.