Мастер побега — страница 46 из 58

Рэм посмотрел на него с удивлением. Ему-то казалось, все уже решено…

Ай да Толстый!


За пять месяцев до того

…Они стояли на высоком земляном валу, когда-то, во времена дымного пороха, банников и ядер, служившем древнему городу Черогу в качестве южного бастиона. Дорожка, насмерть вытоптанная солдатскими сапогами, тянулась по позвоночнику вала Справа и слева от нее первая зелень пробивалась из черной сырой земли. Красноватый диск солнца начал скармливать горизонту нижний сегмент. Его свет, подкрашенный алым, заливал фабричную окраину: трубы, бараки, заброшенная москательная лавка, груды мокрой ржави на пустыре.

Руки зябли от порывистого ветра. Он поднимал полы шинелей, гнал рябь по лужам, срывал пилотки с саперов. Солдаты ворочали бурую, набухшую талой водой глину у подножия земляной насыпи, во рву. То один, то другой поднимал злое лицо.

«Костерят сволочное начальство последними словами… – со знанием дела определил Рэм. – Хорошо хоть, дождей не было. Иначе бы сапог не утянули из хлябищ».

– Ругаются, – констатировал Толстый. – Понимаю.

– Ничего. Давно пора тут раскопками заняться. Зимой – не сезон. Глупо мерзлый грунт долбить. Летом тут еще вовсю стреляли, а осенью людей не хватало – восстанавливали сожженное и взорванное. Тракторный, кстати, пустили. Вот уже месяц как работает…

– Вот это – молодцы! Нам сейчас техника позарез нужна. – Толстый расстегнул планшет и принялся рыться в его глубинах. – Я к тебе, мужик, из столицы с подарочком Вечером отпразднуем в семейной обстановке. Понятно, если твоя Тари на порог меня пустит. До чего она у тебя злющая! Просто оса, а не баба.

– Ничего, как-нибудь пустит… Я так понимаю, книжечка моя вышла? Сигнальный экземпляр привез?

– Да весь тираж уже на складе! У меня, брат, оказия вышла, что еду в Северный форт, вот и решил тебя порадовать. А через недельку-другую получишь целую пачку, да хоть пять пачек – сколько тебе понадобится. Держи. Поздравляю!

Он протянул Рэму книжицу, напечатанную на дурной, рыхлой, быстро желтеющей бумаге. Правда, в твердом переплете – уже хлеб. Графика заголовка, выведенного темно-болотным колером по светло-болотному, выдавала руку стопроцентно армейского художника-оформителя.

РЭМ ТАНУ

МУДРЕЦЫ И ПРОСВЕТИТЕЛИ

СРЕДИННОГО НАРОДА

ОТ ВРЕМЕН БЕЛОЙ КНЯГИНИ ДО РЕГЕНТСТВА

На титульном листе маленькими буквами был набран еще и подзаголовок: «Курс лекций, прочитанный в Черожской Военной академии Департамента обороны».

«Если б ты знал, Толстый до какой степени тут не с чем поздравлять! Недоделанный историк поскреб закрома собственной памяти, повозился в провинциальной библиотеке и наговорил курсантам добрых слов о хороших людях… Ничего фундаментального, ничего по-настоящему нового. В лучшем случае живенько написано. Легкое и приятное чтение для желающих просветиться». Рэм очень хорошо понимал: в Империи такую книжечку он, вероятнее всего, даже не поставил бы в список академических публикаций.

Но другое нынче время на дворе. Радуйся малому. Первая книжка! Ум не простаивает – и хорошо.

Поэтому вслух Рэм сказал только:

– Спасибо, Толстый.

– Ты меня теперь зови Тучей, а не Толстым Рэм воззрился на него в изумлении.

– Понравилась там, наверху, – он показал пальцем в небо, – идея анонимного правительства. Ты же ее сам, Долговяз, и подсказал. Помнишь, как поведал мне про красную республику в Северном форте?

– А! И вы теперь…

– Не «вы», а «мы». Каждая сколько-нибудь значительная персона получит «семейное имя». Я вот уже получил: Туча я теперь… Скоро и тебе достанется, не переживай. Правда, Толстым тоже можешь меня называть, да хоть по имени-фамилии-чину, валяй! Но это – для всех и при всех. А между своими – Туча, и только так.

Поджарый капитан – начальник саперов – взбирался к ним на вал, придерживая полинялую фуражку. За ним пыхтел упитанный чин из военной полиции. Новенький какой-то, Рэм не помнил его фамилии. Оба они, добравшись до верха и отдав честь, попросили у господина генерала, как у старшего по званию, разрешения на доклад господину полковнику. Тот разрешил.

Первым, по давно заведенному порядку, заговорил сапер:

– Господин полковник, обнаружено и изъято сорок тел. На выделенном участке подвергнуты захоронению все сорок тел.

– Вольно. Можете уводить людей на ужин. Завтра продолжите в то же время силами той же команды.

– Разрешите идти?

– Идите.

Полицейский офицер так и не отдышался после подъема Говорил он, постоянно делая паузы:

– Господин полковник, по бумагам и предметам быта, обнаржн… обнаруженным в одежде, нами дентифцр… идентифицировано семь погребенных. Завтра… соответсщ… соответствующий рапорт… в письменном виде… будет подан в политотдел штаба Всего одиннадцать… ох… одиннадцать военнослжщх… военнослужащих… и двадцать девять гражданских лиц.

– Вольно…

Туча прервал его нетерпеливым жестом. Сощурившись, он поглядел на полицейского, как на вошь.

– Мешок! Сука! Жиром заплыл, освинел? Какая у тебя, навозная лепешка, спортивная форма? Хрен у тебя горбатый, а не спортивная форма! Месяц на подготовку, а потом сдашь марш-бросок в полной боевой выкладке по пересеченной местности, ясно? И сдавать его будешь тому офицеру Гвардии, которого я, хряк ты щетинистый, лично укажу. Понял?

– Так точно, господин генерал.

– Пшел вон.

Закурив, Туча бросил с недовольством:

– Распустились! Как будто у вас тут тишь да гладь. Твоя, кстати, недоработка…

Рэм молчал. Он для другого назначил тут встречу своему давнему знакомцу.

– Всего сорок? – в голосе Тучи прозвучал невысказанный вопрос: «Стоило ли меня сюда звать в таком случае?»

Это крепко не понравилось Рэму. Ответил он суховато:

– Здесь копают двенадцатые сутки. Пока – тысячу семьсот пятьдесят один труп.

Туча, невозмутимый, бесстрастный Туча выронил курево.

– Сколько?!

Рэм повторил.

Туча выругался. Походил по валу, посмотрел на ямы, словно хотел взглядом оживить мертвецов, покоящихся где-то рядом, под землей, еще не поднятой лопатами саперов. А потом подбежал к Рэму и крикнул ему в лицо:

– Столько народу! И мы Дэка отпустили живым?!

Если бы просто живым! Дэку Потту, дружку с фронтовых времен, они устроили хорошо разыгранное подобие побега, снабдив его харчами и документами. По старой памяти. Не Фильш, в конце концов…

Рэм сказал в ответ, стараясь сохранить спокойствие:

– Не только его. Я жив. Ты даже тянешь меня в большие начальники. А под бумажкой, после которой случился первый массовый расстрел, стоит и моя подпись. Ничем не вытравишь. И… был я тут… тогда Заставил себя смотреть.

Туча отмахнулся:

– Да ты-то уж! Виновник выискался. Ты бы подпись не поставил, так тебя самого бы поставили куда надо. А заодно и жену твою.

В этот момент Рэм испытал дикое, ничем не объяснимое чувство. Ему до скрежета зубного захотелось прямо сейчас отведать стряпни Тари. Без всякого смысла и причины он вдруг ощутил себя страшно голодным. Ее домашних котлет! Немедленно! А потом ее тела Ее податливого смуглого тела. До чего же хорошо, что она опять принимает его на ложе!

Наваждение какое-то. Он укусил себя за губу, лишь бы оно прошло.

– Погоди-ка, мужик, да ты ведь тогда… до наступления… у меня в кабинете… вот про эту бумажку говорил?

Рэм ответил ему, опустив веки.

Туча посмотрел себе под ноги. Лицо его выдавало сложный мыслительный процесс. Туча вроде и хотел заговорить о чем-то важном, более того, ему, кажется, сама обстановка представлялась очень удачной для такого разговора, но он не знал, с какой карты зайти. Хитрый простодушный Туча… Впрочем, картежник из него вышел первостатейный – бивал всех.

Наконец собеседник Рэма решился:

– Знаешь, мужик, почему сейчас так много расстреливают? Что красные, что монархисты… Да и мы, по большому счету, скоро начнем. Мы пока жалеем… но… Есть в твоей умной башке идея на этот счет?

«Зараза ты, Толстый! Идей-то море, только я бьюсь об них, как об каменную стену с резными украшениями, и на моем лбу от каждого украшения появляется свой, особенной формы синяк, а понимания – ноль». Ну как ему объяснишь? Раньше почему-то удавалось жить без террора. Сотни лет жили без террора! Отчего же сейчас без него управиться не могут? Какая муха укусила весь народ, что он с цепи сорвался? Десять лет назад никто в страшном сне не позволил бы себе мысль: «Расстреляем сорок человек, и проблема будет исчерпана». А теперь сорок человек – разменная монета, мелочь, ерунда Сорок расстрелянных – способ управлять провинциальным городишечкой, а для населенного пункта побольше уже потребны цифры другого порядка… И сейчас никто не сомневается, мол, уместно ли вот так-то легко? «Я сомневаюсь, но я – какой-то урод».

– Пока нет.

– Тогда я тебе скажу. Раньше у нас по всей державе сила была Раньше весь народ до единого человека скреплялся…

Фабричный гудок из вагоноремонтных мастерских, а потом второй гудок – от тракторного завода – на несколько мгновений заглушили слова Тучи.

– …людей пачками ставят к стенке только от собственной слабости. Запомни. Другого, массаракш, объяснения нет. Кто бы тебе чего другого ни наплел, а ответ тут один. Когда нет настоящей силы, страхом силу заменяют. Все устали. Страна – вроде загнанной кобылы, ее бы пристрелить, да другой нет. Народ ни за какой идеей идти не хочет. Народ хочет послать всех подальше, не знать бы ему никакой власти! Разве только готовы терпеть разбойников – тех, кого перебить силами своей общины не удается… А так нельзя, нужна идея – такая, слышишь ты, за какой все пойдут. И что имеем? Имеем аж четыре штуки: монархическую, красную, национальную, да еще, пожалуй, плутократскую, ну, типа как у хонтийцев…

Рэм не перебивал собеседника. Чем, чем скреплялся народ? Какой силой? Гордость помешала Рэму переспросить собеседника.. А потом он и сам перескочил на другую мысль.

Рэм и сам многое множество раз перебирал варианты. Выходило – национальный вариант менее прочих разрушителен и более прочих осуществим. Но… каждый раз возникало чувство: чего-то не хватает в этом перечислении. Малости какой-то, но очень важной малости. А без нее все варианты, все без исключения, оборачивались каким-то неживым сухостоем.