брал руку.
Дом его матери. Дом его отца, который тот купил или построил для него и его мамы. Это что… он, наконец, впервые в свой жизни по-настоящему дома?
Глава 13. Ненависть, любовь и снова ненависть
Этот сон приснился ему в первую же ночь в своем доме.
Начало было ему знакомым: помещение, наполненное женщинами в синих мантиях. Последние часы капитула Ирисов.
– Ну что ж… сестры, возьмемся за руки.
Мать Ирмы встает в центр круга, образованного остальными женщинами. Почти минуту ничего не происходит, но потом одна из занавесей на стене зала начинает покрываться рябью, и на стене, бледно, словно проецируемая слабеньким проектором в ясный день, начинает проявляться картинка.
На сей раз Дэйв видит ее четко.
Длинное, темное помещение с колоннами погружено во мрак. Освещен только торец зала. Там на полу вдоль полукруглой стены стоит множество свечей. В центре выложенного мозаичной плиткой круга находится каменный стол, на котором без движения лежит рыжеволосая женщина. Рядом со столом возвышается закутанная в черный плащ с капюшоном фигура, которую все присутствующие в зале видят со спины.
Человек в черном поднимает нож, который он держит двумя руками.
Дэйв зажмурился. Это было странно, закрыть глаза во сне, но он не хотел видеть то, что произойдет дальше. Он понял, что видит на проекции. Смерть мамы.
– Кларисса… Дэйв… – проходит шепот по рядам женщин, видимо от их волнения картинка на мгновение пропадает, но тут же появляется вновь.
– Кто же это с ними?
– Где это?
– Не знаю. Я впервые вижу это место.
– Я тоже.
– Кто-нибудь, сходите за Роджером.
– Но надо же сделать хоть что-нибудь!
– Что мы можем? Мы не можем переместиться туда, где есть Кларисса.
Дэйв, открыл глаза. Изображение на стене сместилось, словно кто-то передвинул камеру. Теперь он видит младенца, которому нет еще и годика. Ребенок сидит на полу у подножия стола и истошно плачет.
– Где это? – глухо спрашивает отец Дэйва.
В это время фигура в черном подхватывает младенца на руки. Дэйв отчетливо видит на спине у младенца свое родимое пятно в форме полумесяца. Человек в черном делает жест рукой, и полукруглая стена перед ним исчезает. В образовавшемся портале видно парк, по краю которого проходит оживленное шоссе с мчащимися по нему автомобилями. Фигура в плаще вместе с ребенком на руках выходит на дорожку парка, и портал закрывается.
– Кто это был? – спрашивает отец Дэйва.
– Мы можем навести мост на Дэйва? – говорит кто-то из женщин.
– Я его больше не чувствую, – медленно ровным и тихим голосом произносит Ирэн.
Прежде, чем изображение на стене пропало, оно успело еще раз выхватить безжизненное лицо его матери. Дэйв вскрикнул и проснулся.
Он так и не смог больше уснуть. Лежал на спине, смотрел в потолок и беззвучно плакал от злости.
Его мать убил кто-то из Ордена, раз именно ее смерть помогла им одолеть восставших. Мастер, вопреки мнению Яжинки, владеющий технологией порталов в другие миры. Это мог быть только глава! Он убил его мать! Не только у Ирмы есть повод для мести этим магистрам! Как же он теперь их всех ненавидел!
Знать бы только точно кто это был!
***
Следующий день был прекрасен. Дэйв проспал и спустился только когда Ирма уже сидела за столом. Она улыбнулась ему, и ее глаза расцвели солнечно голубым морем.
После завтрака, который приготовила Яжинка, они вдвоем сбежали с холма вниз к морю и сели в тени последних сосен, растущих на небольшой скале над бьющимися внизу волнами. Ирма попросила, чтобы Дэйв все же пересказал ей сон про испытания ее матери. После рассказа она сидела некоторое время ковыряя сорванной веткой мох на камне.
– Бабушка рассказала про главную ошибку мамы. Если к тебе заранее относятся предвзято, то ты должен быть не просто чуть лучше. Надо быть на две головы выше всех, чтобы у настроенного против тебя жюри не было бы никаких шансов выбрать не тебя.
– А что ты сделала? Например, с водой?
– Я прогулялась по ней. Сначала, как и мама, вынула всю воду, придвинула ее к себе, взошла на этот водяной куб, и пролетела на нем над трибунами.
– Круто! А потом?
– Мне показалось, что еда или напитки – это слишком банально. Конечно, судьи высоко оценивают именно создание органики, потому что ее труднее сделать. Но самое сложное – это не вкус, а запах. Я наполнила трибуны ароматом.
– Каким?
– В том то и дело, что для каждого это был свой запах. Что-то, связанное с его самым приятным воспоминанием.
– А как это? Ты разве могла удержать в уме столько молекул? А как ты узнала, что для каждого нужно?
Тут он покосился на сидящую рядом на камне птицу, которая в этот момент тщательно чистила металлические перья.
– Первый вопрос снимается, – сказал он, ухмыльнувшись.
– В том то и дело, что вещество было одно. Просто очень сложное. Оно так действовало, что вызывало приятные эмоции и воспоминания. Само по себе оно почти не пахло и запах додумывал себе каждый сам. Кстати, я его тоже вычитала в ваших же научных журналах. В смысле из мира духов. Прости, я до сих пор считаю тот мир твоим. Расскажи, кстати, как ты там жил.
Дэйв постепенно рассказал ей о своем детстве в Туле и о школе, которая особенно заинтересовала Ирму. О том, как непросто жить сиротой в классе, где у всех остальных есть не только родители, но и братья с сестрами. Про педсовет и угрозу исключения тоже пришлось поведать.
Ирму больше всего интересовало как и что преподавали в школе. Так у них даже в университете при Ордене не учили, и она откровенно ему позавидовала:
– Хотела бы я учиться у вас. Столько знаний и все даром! Ты же сказал, что все книги мира вам доступны через этот… интернет! Это же сказка какая-то, а не школа!
– Думаю там многие бы с тобой не согласились, – улыбнулся Дэйв, – У нас все мечтают попасть в мир, где есть что-то типа волшебства. Никаких усилий. Взмахнул волшебной палочкой… ну у нас думают, что магия только с ее помощью делается, и все что хочешь перед тобой появилось. Ну или хотя бы как у вас с этой Силой. Создавай что угодно просто мыслями. Даже волшебство не нужно.
– Чушь какая! – фыркнула Ирма, – даже чтобы сделать простую кружку надо столько всего изучить, что любой гончар за это время и с меньшими усилиями налепит тысячу таких. Сила не делает жизнь ни легче, ни проще. Кроме того, она заставляет тебя нести ответственность за то, что происходит вокруг тебя. Если кто-то в Розеграде покалечился и остался инвалидом, то это потому, что я не вылечила. Если на полях нет урожая, то это потому, что я вовремя не подумала о дожде. Ты не представляешь, как это тяжело! Вот я сижу здесь, а в городе тем временем идет жизнь. Кому-то каждый день становится плохо, а я не могу помочь. Брат бы мог, но не станет.
Ирма тяжело вздохнула.
– Ты вот завидовал тем, у кого есть братья и сестры. У меня есть брат, но я все равно всегда была одна. Ни родителей, ни подруг. Лет до пяти мне еще позволяли возиться в одной песочнице и носиться по двору замка вместе с детьми прислуги. Потом бабушка сочла это несоответствующим моему статусу, и другие дети в замке стали обходить меня стороной. Если я подбегала к ним, то они не играли со мной, а склонялись в поклоне. Так прошло еще четыре года. У меня были учителя, у меня была бабушка, которая мало отличалась от очередного преподавателя. Она никогда не хвалила… никогда даже не гладила по головке. Вообще никакого тепла и ласки. Ну может самую капельку. Все подобные случаи я могу перечесть по пальцам.
Дэйв внимательно смотрел на Ирму. Ему показалось, что ее глаза блестели больше обычного.
– Потом уехала и она. Однажды, после инициации брата, она просто собрала вещи и уехала. Я даже не спросила надолго ли, а она так больше и не вернулась. На меня внезапно свалилось все управление замком и землями вокруг. Формально считалось, что всем этим теперь должен был заниматься мой совершеннолетний брат. Но он как начал праздновать со своими друзьями «окончание мучений», как он называл учебу, так и не вылез из этих пирушек. Он воспринял свое новое положение как свободу от всего, а не как новые обязательства. Всеми делами пришлось заняться мне, а было мне тогда всего одиннадцать лет. Ты представляешь себе, что такое управление замком и всеми землями, включая два немаленьких города? Хорошо еще, что я привыкла учиться самостоятельно, а в замке было много… очень много книг. В том числе и пособий для молодого дворянина как управлять прислугой, как выстраивать экономику своего княжества или графства. Я справилась.
Дэйву сейчас стало так жалко ее, что сердце сжалось. Это он то думал, что был одинок?! У него были друзья в Туле, у него был целый класс товарищей. У него, в конце концов, был Пашка. У Ирмы не было никого. Вообще никого! Она по-настоящему была одна во всем мире.
Дэйв положил свою ладонь сверху на руку девушки. Она запнулась. Они сидели молча, глядя друг другу в глаза. Ирма повернула руку ладонью вверх и слегка сжала его пальцы.
– Спасибо, – тихо сказала она.
Ее глаза стали сине-зелеными. Дэйв никогда раньше не видел в них такого оттенка.
– Ты не представляешь, как мне не хватало вот этого. Выговорится. Поговорить с кем-то откровенно. С тем, кто поймет. До этого единственным моим собеседником был только мой дневник.
Сказав это, Ирма смутилась и отвернулась в сторону моря. Некоторое время они молчали, смотря как разбиваются внизу волны.
Дэйв не знал, что сказать. Сердце колотилось как сумасшедшее. Надо было что-то произнести, но он не мог найти слова.
Могол почувствовал их волнение. Подпрыгивая, подобрался на всякий случай поближе и положил голову девушке на плечо.
Ирма рассмеялась и погладила птицу.
– А почему он все время молчит? – спросил Дэйв, обрадовавшись, что птица чуть разрядила обстановку, – я ни разу не слышал от него ни звука.
– Наверное, он еще не выбрал как ему петь. Обычно же родители учат птенцов. А у него нет родителей. Как у нас с тобой. Нас тоже никто так и не научил как быть собой. Все пришлось самим.